Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

Ну, извини. Я предпочитаю быть одетым. Чтобы не стать внезапно мёртвым.

Тут она что-то вспомнила. Видимо, Сигурд примерял с её участием мой подаренный кафтан с панцирем. Она оставила в покое пряжку портупеи, обхватила меня одной рукой за шею и, многообещающе улыбаясь в лицо, опустила вторую руку ниже.

Как я уже объяснял, мой доспех имеет множество конструктивных особенностей. Одна из них — способ застёжки. Не на плечах и боку, как бронежилет или калантарь, не на спине, как лифчик или некоторые ламелляры, а спереди, распашной, как пальто или юшман. С традиционной кольчугой, которая — рубахой, одевается через голову и достаёт чуть не до колена — не сравнить.

Полы моего кафтана, естественно, донизу не застёгнуты — в своём же доме сижу! Вот туда она ручкой и влезла. И — нащупала.

— О... ишь ты какой... сам в руку просится... Ой!

У штангистов бывают три упражнения: рывок, толчок, жим... Мне охватило одного — последнего. Отчего я довольно резко исполнил два других — рывком развернул её к столу со свитками, прижал грудями к столешнице и обнажил меч... А? — Нет, ну что вы! Палаш — колюще-режуще-рубящее оружие. Мужчин же господь оснастил исключительно колющим. Ещё бывает ударно-дробящее. Но это не мой случай.

Самборина попыталась вывернуться, поделиться своей точкой зрения на... на происходящие процессы. Потом смирилась с решением общего собрания в моём лице.

Я исполнял традиционные для такой обстановки возвратно-поступательные. Как уже сказано: у штангистов это называется — толчок. У них — двумя руками. Руки у меня были заняты — судорожно сдирал с себя портупею и прочую... амуницию..

Хорошо что держать не надо — сама пришла, не убежит. Промелькнула мысль, что надо бы, всё-таки, уточнить насчёт Сигурда...

Тут наши канцеляризмы громко закончились.

Был у меня как-то случай на осциллографе...

Так, ту историю — в другой раз.

Из-за разницы в росте нам было... несколько неудобно. Дама закинула ножку на стол, приподнялась на носочке, оперлась коленкой...

Стол и сломался.

Надо было нормальный письменный стол заказать. Двухтумбовый. Руки не доходят. А на этой "козлиной" конструкции...

Самборина, грохоча столешницей, задвинулась вверх ногами в угол. Откуда и помахивала голыми пятками, нервно хохоча. Мгновение спустя раздался следующий грохот. Это распахнувшаяся дверь влипла в стену. Там, кажется, тоже что-то сломалось.

В дверях стояли трое. "Глаза у них — как молнии блистали".

Нет, это не наёмные злыдни и горлохваты пришли меня убивать, пока я тут голый прыгаю! Это явилась спасать своего государя доблестная стража! Тело-хранители и двере-выносители. Впереди: Курт с оскалом, следом Сухан с причиндалом, в смысле — с топорами на изготовку. Последним Алу. С рублёвыми глазами. И обнажённым мечом. Вот здесь — палаш.

— Чего вылупились? Голого мужика не видали? Вон пошли!

— А... эта... может... помочь?

— Сгинь! У тебя ещё помогалка не выросла!

Стража доблестно ретировалась, а я приступил к извлечению. Да не того! О чём вы подумали. А этой... княгини. Которая сдавленно хрюкала и хихикала в перевёрнутом состоянии.

Стоило мне прикоснуться к её лодыжкам, как они враждебно задёргались. Пытаясь попасть мне пятками в нос. А из-под столешницы, вставшей на ребро, донеслось страстное и задушевное:

— Ой, ой! Не трогай! Щекотно! Ой... хи-хи-хи... ха-ха-ха... Не... не тро... ха-ха-ха...!

Выдернутая, наконец, из-под этих досок, Самборина утратила порядок в причёске и в украшениях. Приобрела багровый цвет лица. И давилась от хохота.

— Ну ты, Ваня... Ну ты... Зверь Лютый... Много чего видела-слышала... Но чтобы бедную женщину... вот так доской... перее... ублажать... "палки не нашёл"... столяр-извращенец... ха-ха-ха...

Меня... просто сносило от бешенства. Вчера один... облом, сегодня — другой... А завтра?! Это ж войдёт в систему! Это ж вообще сплошное обломинго по жизни! Это ж...! Да и опухнет снова.

— Та-ак. По-культурному у нас не получилось. Письменность... не выдержала. Тогда — по-пролетарски.

Она ещё досмеивалась, но я ухватил её за руку, довольно резко толкнул к валявшейся посреди комнаты на полу шубе.

— А... а по пролетарски... это как? "На пролёте"? Ха-ха-ха...

— А вот так. На земле. На соболях.

Она ещё не сообразила — что к чему, пыталась как-то возразить. Но я очень торопился, опасаясь утратить... м-м-м... "пик формы".

Все проблемы у людей — между ушами. Но отдача-то от между-ушия — по всему телу! Человек-то и так со своими э... членами не всегда справиться может. А уж с мыслями и чуйствами...!

Впрочем, уже после первых же толчков непривычность ситуации перестала волновать даму. Она раскинулась по соболиному меху, закрыла глаза и предоставила мне никакими кодексами и конвенциями не ограниченное "право на труд".

Мой нервный испуг... насчёт э... п-ш-ш... довольно быстро прошёл, движения стали более размеренными, чувственными. В том смысле, что давали больше пищи для чувств.

Соболь этому весьма способствовал. Довольно длинный мягкий волос щекотал, при движении, некоторые... чувствительные части наших тел. Под верхним слоем проскакивал подшерсток, чуть синеватого цвета, длинный и тоже удивительно мягкий.

Мех шелковистый, нежный, густой и очень блестящий. Но это — ощущения поверхностного прикосновения, ладонью провести. А наличие остевого волоса, который вполне чувствуется при продавливании коленями или, например, спинкой, даёт сочетание ощущения устойчивости и мягкости, гладкости, нежности... по всей поверхности соприкосновения. И — забавно щекочется.

Как ежик по полянке со свежей травкой бегал и хихикал, а лось кайфа так и не словил... Это из старых анекдотов, как-нибудь в другой раз.

В определённом смысле лучше шёлка: не так скользко. Хотя и жарко.

Успокоившись сам, я начал беспокоить свою партнёршу, обращая её внимание на те прелестные ощущения, которые вызывает в ней мой подарок.

Самборина последовала моему совету: попыталась почувствовать себя. Изменение её дыхания позволило мне надеяться, что м-м-м... процесс утратит чисто прагматический характер торговой сделки: он мне — шубку, я ему — дырку. И — расплатилась. Высокородная проститутка — это, конечно, интересно. Но лучше — высокопрофессиональная.

Тут дверь осторожно приоткрылась. И к нам пришёл Курт.

Самборина занервничала, завозилась. Пришлось шикнуть: "раз — лежи, и два — молча".

Курт обошёл нас по кругу, обнюхал.

* * *

Как известно, женщина способна на 4 чуда:

— намокнуть без воды;

— истекать кровью без ран;

— давать молоко не поев травы;

— затрахать любого не раздеваясь.

* * *

Из "большого каре" женских чудес Курта более всего потряс "третий угол". Волчий нюх был озадачен запахом молока. Князь-волк попытался выяснить — откуда так сладко пахнет. Чем совершенно сбил меня с ритма. Пришлось рявкнуть.

Злобная хвостатая скотина, прекрасно понимая нынешнюю... м-м-м... ограниченность диапазона моих реакций, как мышечных, так и душевных, улеглась на пол сбоку, почти нос к носу с Самбориной, которая не сводила с него потрясённых глаз. Так они и лежали, разглядывая друг друга почти в упор.

* * *

Надо, наверное, напомнить об некоторых аспектах образа жизни аборигенов, и вытекающих из них (из аспектов) несколько непривычных для жителей 21 в., следствиях.

Климат. Как ни удивительно, может быть кому-то, но на Руси — холодно. Лозунг Копакабаны, Тропиканы, Ибицы, Карибов и прочей... Полинезии — "мы будем пить и сношаться как дети", в смысле: как дети дикой природы — мартышки — у нас не проходит. Жить на Руси по-мартышечьи... Разве это жизнь? Лучше я сразу умру. Ещё до первых заморозков.

С ноября по апрель топят печи. Не для приготовления пищи — эти-то горят всегда — для обогрева помещения. У крестьянской семьи, как правило, одна печь. И только одно тёплое помещение — сама изба. В ней и проводит время семейство. Все постоянно на глазах у всех. На глазах, на ушах, плечом к плечу...

Уединиться — коротенькая пробежка по снегу до отхожего места. И, стуча зубами, быстро обратно.

Бывают, конечно, и минуты одиночества. В тулупе, шапке, рукавицах... с топором, кобылой, дровнями... Пошёл в лес за дровами. Или, там, сенцо оставшееся вывезти. И быстренько назад — в тепло, к семейному очагу, в избушку свою... Как давит на психику холод, постоянная темнота, когда просто отсвет углей на поде печи — уже счастье... кто замерзал в ночи — поймёт.

"Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

...

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал".

Это — наше. Исконно-посконное. Вот только Пастернак, как и положено поэту, несколько идеализирует: восковая свеча — только в обеспеченных семьях, у большинства — "воск на платье" не капает. Да и башмачки не падают. Ввиду отсутствия наличия.

Люди сбиваются к огню, к теплу, в то небольшое пространство, где только и можно выжить... Остальные — "мартышки" — потомства не оставили.

Если родители вздумают "побаловаться" — всё семейство это слышит. А некоторые, если здесь же живут бабушки с дедушками, родственники-свойственники — и комментируют.

Публичность секса есть, безусловно, свойство всемирное. Дожившее до... до весьма прогрессивных времён. Об этом писали уже в начале 20 в. русские деревенские прозаики, ближе у концу века доносились до меня из-за стенки взволнованные крики маленькой девочки, подпрыгивающей в своей кроватке с воплем:

— Папа! Не ешь маму!

А жо поделаешь? Общага. "Все так живут".

Или вот вариант с примусами:

"— Общежитие студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца... Тут вот рядом стоял скелет, собственность студента Иванопуло. Он купил его на Сухаревке, а держать в комнате боялся. Так что посетители сперва ударялись о кассу, а потом на них падал скелет. Беременные женщины были очень недовольны...

Большая комната мезонина была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти, в два аршина ширины каждый. Комнаты были похожи на пеналы, с тем только отличием, что, кроме карандашей и ручек, здесь были люди и примусы.

— Ты дома, Коля? — тихо спросил Остап, остановившись у центральной двери.

В ответ на это во всех пяти пеналах завозились и загалдели.

— Дома, — ответили за дверью.

— Опять к этому дураку гости спозаранку пришли! — зашептал женский голос из крайнего пенала слева,

— Да дайте же человеку поспать! — буркнул пенал No 2.

В третьем пенале радостно зашипели:

— К Кольке из милиции пришли. За вчерашнее стекло.

В пятом пенале молчали. Там ржал примус и целовались.

...

— Прекрасное утро, сударыня, — сказал Ипполит Матвеевич.

Голубоглазая сударыня засмеялась и без всякой видимой связи с замечанием Ипполита Матвеевича заговорила о том, какие дураки живут в соседнем пенале.

— Они нарочно заводят примус, чтобы не было слышно, как они целуются. Но, вы поймите, это же глупо. Мы все слышим. Вот они действительно ничего уже не слышат из-за своего примуса. Хотите, я вам сейчас покажу? Слушайте!

И Колина жена, постигшая все тайны примуса, громко сказала.

— Зверевы дураки!

За стеной слышалось адское пение примуса и звуки поцелуев.

— Видите? Они ничего не слышат. Зверевы дураки, болваны и психопаты. Видите!..

— Да, — сказал Ипполит Матвеевич.

— А мы примуса не держим. Зачем?...".

Теперь уберите фанерные перегородки. "Фанера, как известно из физики, — лучший проводник звука". Но она хоть визуальную картинку ограничивает. Выкиньте примусы — их ещё не изобрели. Мезонин? — Это кто такой?! — Закопайтесь на полтора метра в землю. Как заглублены жилища посадских в Городце Радиловом. Заберитесь на скрипучую лавку или полати и, прислушиваясь к сопению и вскрикам во сне детей, к кашлю и ворчанию тёщи или свекрови, займитесь самым главным в вашей жизни делом — "Судьбы скрещеньем" — деланьем русского народа. Будете обращать внимание на всяких... со-избёшников — народа не будет.

Что в крестьянских хозяйствах в холода скотину с птицей берут в избу — я уже...

Десяток столетий, полсотни поколений, миллионы людей... Мы же есть? — Значит они — предки наши — вот таких условиях, невзирая на голод, мор и нашествия... прислух, принюх и присмотр... в антисанитарных условиях...

Вопрос самозарождения жизни беспокоит человечество с глубокой древности. Например: открытый кувшин нужно набить потным нижним бельём, добавить некоторое кол-во пшеницы, и приблизительно через 3 недели появится мышь, "поскольку закваска, находившаяся в белье, проникает через пшеничную шелуху и превращает пшеницу в мышь".

Несколько медленнее, столетиями, не мышь, а целый народ-богоносец — самозарождается и воспроизводится. Часто — без кувшинов, пшеницы и нижнего белья.

Кроме безбрежного моря крестьянства, в этом мире есть небольшое количество людей обеспеченных. У которых в доме — несколько тёплых помещений. Горницы, светлицы.

По сути — те же фанерные пеналы. Дерево — скрипит. И само по себе, и при движении в нём.

— О! Лестница скрипнула! Наш-то... опять к Лушке.

— А чего не к своей?

— А к евоной... гля-гля! Опять с потолка мусор сыпется! К евоной — змей огненный в окошко влетает и... чуешь? Во! Вот так и до утра... ходуном всё ходит...

Выглядывают своими большими добрыми глазами из-за перегородки телятки в крестьянских избах, проносятся стаями, грохоча когтями по каменному полу королевских спален, здоровенные доги в замках Запада, обсуждают, со всеми подробностями, халиф и визирь: почему на ложе наместника пророка — излитое семя. Дело идёт уже к казни наложницы, любимой, но преступной — допустила растрату семенного фонда повелителя правоверных. Но визирь, уяснив себе все подробности, тыкает копьём в дырку в потолке главной спальни халифата. Откуда вываливается угнездившийся там самец летучий мыши.

Бр-р... Спать в постели, которую какой-то... руко-крылый...

А с тараканами, падающими на голую спину — не пробовали?

"Какая женщина! Аж мурашки по телу! Во, ещё одна побежала. А мы её — ногтем щёлк...".

Спорят слуги в людских по всему миру. Правильно ли были ли исполнены все уставные метания, шевеления и вздыхания. Сколько раз и в какой геометрии.

Люди живут среди людей. Плотненько. Общаются. Интересуются. Очень общинно. Где-то даже — соборно. Как в казарме.

Остальные — вымерли. Холодно, у нас, знаете ли.

Коллеги! Попаданцы и попаданки! Если вы собираетесь жить после "вляпа" — тренируйтесь! Готовьтесь жить публично. Во всех смыслах глагола "жить".

* * *

Надежду на ответную реакцию дамы я утратил с появлением волка. Как бы я тут не старался, а разглядывание князь-волка нос к носу — вызывает куда более сильные чувства. Взгляд из печей преисподней очень впечатляющ.

— Ку-ку!

Не-а, не отзывается.