Иномиряне на тха-охонгах что-то орали друг другу, пригибаясь за хитиновые выросты и заставляя гигантов задирать головы, пряча глаза — майор Лариди снова выстрелила и досадливо дернула губами — не достала.
Один из всадников послал своего тха-охонга в ров — и инсектоид, послушный воле хозяина, под градом выстрелов спустился в мутную от дождя воду, поджав лапы и почти полностью погрузившись в нее. Всадник скользнул в ров, спасаясь от выстрелов, укрылся за спиной тха-охонга, образовавшей мост. Следом направился в воду второй и третий — и по спинам трех гигантов полились к стенам охонги. А за ними зашагали и тха-охонги.
Дождь все хлестал. Чудовища у стен напарывались на минные растяжки, умирали от полыхающих горючих коктейлей и выстрелов гранатометов, но все лезли вперед, по трупам сородичей и людей. Вот они перевалились через стены первого бастиона, вот и первый тха-охонг поднялся на дыбы, став выше крепостной стены и вонзив передние лапы рядом с позициями автоматчиков — солдаты стреляли, отступая, кто-то кинул горючий коктейль, затем еще один.
— Бейте! — заорал Бернард, тоже поджигая паклю и кидая бутылку — и чудовище, в которого прилетело с десяток самодельных бомб, заревело, охваченное пламенем, и обрушилось на своих сородичей у стены.
Часть защитников спешно минировала стены форта, а часть прикрывала их и отстреливала оставшиеся боеприпасы — но заканчивались и коктейли, и патроны, и гранаты гранатометов... инсектоиды уже перевалили через стену и под взрывы мин полились по мокрому плацу. Запах муравьиной кислоты и пороха щипал ноздри, дождь закончился, и на покрытом трупами и залитом водой и кровью брусчатке играли солнечные лучи.
Дармонширцы разделились — кто-то укрепился за зданием комендатуры, кто-то за казармами, — и продолжали отстреливаться. Подкрепления все не было.
— Берегись! — заорала Бернарду Лариди, расположившаяся с оружием за углом комендатуры. Тут же раздались выстрелы ее тяжелого ружья: бух, бух! — Раньяры!
Берни уже сам видел — пользуясь затихающим дождем, к форту неслись несколько десятков "стрекоз". Одна из них после выстрелов задергалась, зигзагами полетела к земле, судорожно дергая крыльями.
Майор все стреляла, с невероятной скоростью перезаряжая ружье, стреляли еще две серенитки, — но раньяры снижались.
— В укрытия! — крикнул лейтенант Кембритч, понимая, что солдаты не успеют... развернулся — его сбила с ног налетевшая стрекоза, щелкнула челюстями — всадник сверху что-то крикнул, и Бернарда, выдернувшего пистолет, подхватили крючковатые лапы, проткнув и мокрый китель, и кожу, и подняли в воздух.
Берни, зависший вниз головой, почти потерявший сознание от боли и тяжело дышащий, видел, как раньяры кидаются на оставшихся защитников — и с добычей в лапах летят следом. В Семнадцатый форт медленно залезал огромный тха-охонг, а рядом второй вставал на дыбы. Увидел он и несущиеся по дороге к крепости боевые машины и грузовики с подкреплением — но было уже поздно.
Его приподняли выше, и рядом снова клацнули челюсти — стрекоза, видимо, проголодалась. Но всадник что-то рявкнул, и лапы снова опустились вниз — а Бернард от боли ушел в забытье.
ГЛАВА 16
Начало апреля, Дармоншир, Люк
Люк очнулся от того, что кто-то над его ухом размеренно и настойчиво тявкал на несколько голосов. Пошевелился — и застонал, потому что затекло все тело, и ноги сразу свело.
Он несколько минут корчился, переживая судороги и хрипя от боли, которая, казалось, никогда не кончится. Но она закончилась, и он вытянулся на мокром песке, весь покрытый испариной и при этом сотрясающийся от холода. В ушах шумело, вокруг была тьма, и он успел испугаться, что ослеп — но постепенно зрение фокусировалось, выделяя очертания древесной кроны над головой, а затем и огней городов далекой Маль-Серены на горизонте.
Ночь.
В кулаке болезненно кольнуло. Амулет.
Люк дернулся, переворачиваясь на четвереньки — и застыл на дрожащих руках, разглядев четверых крошечных тер-сели. Они, похожие на черные пятна, сидели в корнях огромного дерева и смотрели на него жутковатыми красными глазами.
— Боги, — прохрипел он, — сколько я спал?
Псы, понятное дело, не ответили — они разбежались в стороны, наблюдая, как его светлость подползает ко стволу и пытается подняться. Это удалось, хотя закружилась голова и тело повело в сторону, а тер-сели, дождавшись, когда он принял вертикальное положение, пару раз тявкнули и понеслись в сторону моря.
— Спасибо, что разбудили, — прошептал Люк им вслед и закашлялся. Во рту было ужасно сухо, шумело в ушах, и сам он, дезориентированный и слабый, никак не мог прийти в себя.
Сколько же он спал, сколько? Сейчас ночь... ночь того дня, когда он заснул, или уже прошло два или три, как в прошлый раз? Как же так... он вовремя подпитывался и охотился, но сейчас опять голоден и все равно не выдержал без сна, оставив своих людей без поддержки. На убой.
Шум в ушах немного утих — и он наконец-то расслышал далекие выстрелы орудий. Если раньше они сливались в канонаду, то теперь были глухими, отдельными — словно последние судороги умирающего животного.
Но, получается, сколько бы он ни спал, сопротивление еще идет. Значит, форты еще не пали! И надо быстрее поохотиться, потому что он ужасно слаб... и тогда уже лететь...
Люк оттолкнулся от дерева и медленно, увязая в песке, пошел в сторону моря. Через десяток шагов он свалился в неизвестно откуда взявшуюся канаву, заполненную морской водой — и несколько секунд лежал в ней, бессильно таращась в черное небо, в котором кружили силуэты знакомых черных змеептиц.
— Да что вам надо! — прохрипел он, не в силах подняться. Одна из птиц спустилась ниже и зависла прямо над ним — длинная, тонкая тень. Крылья ее были похожи на клочки тумана, и сама она была живой, ледяной тьмой, которая замораживала, заставляла тело деревенеть, а сознание — гаснуть.
— Пошла прочь, — зло шепнул Люк, дергая рукой. Пальцы коснулись тьмы — и их прошил холод, а странная ночная вестница зашипела, словно впитывая в себя его тепло. И его светлость тоже зашипел — от ярости на собственную беспомощность. Выгнулся — птица отпрянула, рванулась прочь вместе с остальными тенями, — а Люк, перевернувшись на живот, обернулся и, поднимая гигантские фонтаны брызг, за секунды преодолел пляж, ворвавшись в море очень голодным и рассерженным змеем,
* * *
*
— Вставать, грязь! Кто лежать? Вставать!
Лейтенант Бернард Кембритч пошевелился, приоткрыл глаза — он лежал в полумраке у какой-то холодной стенки на бетонном полу среди стоящих людей. Руки и ноги были связаны. Сильно несло сыростью, муравьиной кислотой, спертым запахом немытых человеческих тел и испражнений.
— Вставать! — Над ним нависал иномирянин, долговязый, одетый в темную одежду, с длинными волосами — все, что успел разглядеть Берни, когда тот, пнув его, взмахнул плетью — и лицо обожгло ударом, рассекшим губы. Лейтенант дернулся в сторону — но свист и звук удара раздались уже рядом. Бернард, облизывая кровь с губ, запрокинул голову: помещение оказалось заполненно людьми, дармонширцами, и под плеть попал один из солдат.
Иномирянин-надзиратель шествовал дальше, щедро раздавая удары во все стороны — и он здесь был не один. Орали и работали плетьми несколько человек, еще пара десятков иномирян с оружием стояли в центре помещения, а вдоль стен тяжело поднимались офицеры и солдаты Семнадцатого форта, унесенные раньярами. Были здесь и серенитки. Кто-то не мог встать сам, и ему, как могли со связанными руками, помогали товарищи.
— Кто лежать — пойти на есть охонгу! — визжал надзиратель. — Вставать, грязь!
Бернард огляделся — они находились в каком-то огромном ангаре, освещенном тусклыми лампами под потолком. Сквозь стыки крыши и огромные ворота просвечивала темнота. Значит, вечер или ночь. У одной из стен были сложены стекла, блестящие листы металла, упаковки красных кирпичей — видимо, ангар принадлежал какой-то строительной компании. У ворот шевелили лапами-лезвиями четыре охонга со всадниками, держащими в руках автоматы. Уже и оружие освоили, твари.
Неподалеку снова раздался окрик — к Бернарду приближался еще один иномирянин. Сейчас он остановился шагах в десяти от Кембритча, сложив руки за спиной и с выражением крайнего недоумения рассматривая одну из серениток.
— Вставай, малёк, — раздался тихий шепот откуда-то сверху, — потом отоспишься. Не привлекай внимание.
Лейтенант Кембритч перевел взгляд на расплывающееся, измазанное грязью лицо майора Лариди, которая стояла у стены почти вплотную к нему. Серые внимательные глаза были ясными, но на лице виднелся кроподотек и куртка была разодрана. Берни перекатился на колени и попытался встать. Не вышло — сильно заболело в спине, под кителем потекло горячее. Серенитка, бросив взгляд на иномирянина, мягко присела рядом, подставила плечо — и Бернард, зажатый между ней и стенкой, кое-как смог подняться.
— Баба, отойти! — рявкнул иномирянин, быстро оказавшийся рядом.
Майор отступила, но на крикуна посмотрела тяжело, исподлобья — он даже отступил от неожиданности, а затем, разъярившись, ударил ее по лицу.
— Опустить глаза! Баба место у ног! Порченный баба сметь воевать!
Берни бездумно рванулся на помощь — майор предупреждающе зашипела, а иномирянин встретил этот порыв кулаком в лицо, а затем перехватил Кембритча за шиворот и изо всех сил ударил головой об стену.
— Не сметь мешать наказывать! — крикнул он ему в лицо. Бернард ошеломленно моргал — снова по лицу текла кровь, а внутри кипела смесь из злости, страха, агрессии и беспомощности. И стыда, что не может защитить соратницу. — Второй раз убить!
Иномирянин брезгливо оттолкнул его — Берни ударился об стенку, но смог остаться на ногах. В голове гудело, спину дергало.
— Не геройствуй, малёк, — одними губами проговорила майор, когда враг отошел. — Не привлекай внимания. Моя задача отвлечь от тебя, а не привлечь, понял?
Он покачал головой. Не понял.
— Тебя ищут, — так же неслышно бросила она — и замолкла: один из иномирян бросил на нее недобрый взгляд. — Узнали откуда-то, что ты в Семнадцатом. Понимаешь, что будет, если найдут?
— Да, — отозвался Бернард, морщась и разминая связанные за спиной руки. — Я все понял, майор.
Тем временем всех пленных подняли на ноги. Длинноволосый иномирянин шагал туда-сюда перед строем пленных, всматриваясь в лица.
— Я повторять: мы искать брат колдуна! — крикнул он. — Брат колдуна выйти, остальные будут жить рабы! Кто покажет брат колдуна, тот пойдет свобода!
В строю угрюмо и тяжело молчали.
— Кто брат колдуна? — повторил иномирянин, останавливаясь перед комендантом форта, полковником Симерсом. — Говорить! Говорить! — он замахнулся, но не ударил.
— Мы не понимаем, — ровно ответил комендант. — Среди нас нет магов.
— Колдун, — раздраженно и зло пояснил иномирянин, — правитель Дар-мон-шир, превращаться чудовище змей. Кто брат?
— Брат герцога Дармоншира? — уточнил Симерс. — Он служит в армии, но был в другом форте. Я не знаю, в...
Надзиратель, не дослушав, ударил его в живот — и полковник со стоном согнулся от боли.
— Не врать, грязь! — орал иномирянин. — Пленные быть пытка, три говорить, он быть в этот твердыня!
— В другом, — повторил комендант твердо. Иномирянин плюнул в его сторону, повернулся к воротам, свистнул. Суетливо выбежал из ангара в черный прямоугольник дверей один из помощников. А затем, через несколько минут в ангар втащили полуголого солдата.
Берни услышал, как рядом тяжело выдохнула майор Лариди. Да и сам он содрогнулся, а на затылке выступила испарина.
Смотреть на солдата было страшно — замученный, истерзанный человек. Вместо одного глаза зияла окровавленная глазница, на теле живого места не было от ран и ожогов. Ноги его волочились по полу, но он был в сознании и смотрел на строй тусклым целым глазом. Берни едва узнал его — это был один из дармонширцев, служивших в Семнадцатом форте и оборонявшихся на засеках.
— Кто здесь брат колдуна? — спросил у него иномирянин. — Кто? Говорить, грязь, и я отпустить тебя. Обещать.
Солдат повернул голову. Задержался на Бернарде, вздохнул несколько раз впалой грудью — и повел взгляд дальше. На него смотрели с жалостью и ужасом. Он несколько раз возвращался взглядом к Берни, но смотрел словно сквозь него. Закрыл уцелевший взгляд, сглотнул.
— Его здесь нет, — прошепелявил он с усилием.
— Ты говорить, он есть! — взвизгнул иномирянин. — Здесь все, кто быть в твердыня! Ты смотреть трупы, говорить тоже нет! Смотреть еще! Иначе убить!
Солдата повели — поволокли вдоль строя, останавливая перед каждым пленным. И он все шептал:
— Это не он.
И, когда его поставили перед Берни, тоже устало покачал головой.
— Это не он.
Его провели несколько раз, и он уже просто тяжело дышал и мотал окровавленной головой. Лицо надзирателя становилось все недовольнее, он то орал, требуя смотреть внимательней, то обещал свободу, то раздраженно хлестал плетью по бетонному полу.
Солдата в очередной раз довели до конца строя — и по знаку иномирянина бросили на пол.
— Бесполезный грязь, — презрительно сказал иномирянин, подходя к нему. Солдат лежал лицом вниз, тяжело дыша — и длинноволосый, склонившись, вытащил из-за пояса нож, поднял за лоб и одним движением перерезал ему горло.
Заверещали охонги, почуяв голос крови. Майор Лариди выругалась по-серенитски. Строй выдохнул, как один организм дернулся вперед, и Берни дернулся тоже — а помощники надзирателя заорали, работая плетьми и заставляя дармонширцев отступать к стене.
— Он врать, — громко сказал длинноволосый, не обращая внимание на бульканье и хрипы умирающего. — Смотреть на него. Вы сказать мне, кто брат колдуна. Или я сейчас убить его, — он ткнул ножом с кровавыми разводами на коменданта Симерса, и полковника потащили к нему. — Говорить! Брат колдуна выходить! Он умереть, если брат колдуна трус!
Берни отчаянно дергал руками, пытаясь освободиться. Их было здесь несколько сотен на пару десятков иномирян и четверых охонгов — но что они могли сделать, связанные?
Полковник Симерс выпрямился, глядя на строй. Он был бледным — но едва заметно покачал головой.
— Я кормить тебя охонг! — заорал иномирянин. — Потом баба! — он ткнул пальцем в одну из серениток. — Потом пытать еще баба! — он махнул плетью в сторону Лариди. — Вы сказать мне!
Строй молчал, и надзиратель махнул в сторону ворот. Один из всадников дернул рукой у загривка охонга, и чудовище, постукивая острыми лапами по бетону, двинулось к строю.
— Один раз еще задать вопрос, — сказал надзиратель, оглядывая дармонширцев. — Если не ответить, дать команду охонг. Кто брат колдуна?
В ангаре стало так тихо, что слышно стало, как воет снаружи ветер. Берни затрясло.
— Не смей, — жестко прошептала Лариди.
Иномирянин постоял перед молчащим строем и повернулся к всаднику на охонге.
— Кормить его, — сказал он визгливо и чиркнул ножом по груди полковника Симерса. Потекла кровь, охонг заверещал, качнулся вперед. Закричали люди, сжался Симерс — и Берни, прыгая на связанных ногах, рванулся вперед, сбивая с ног не ожидавшего нападения надсмотрщика.
