— А что? Разве нет?
Люда подавленно замолчала. Она вила свое гнездышко столько лет, и втайне гордилась им.
— Ну а говорили-то хоть о чем?
— Об искюсьсьтьве все больше, мы, художники, любим поговорить об искюсьсьтьве. Да, ты знаешь, Юлька-то оказывается и в самом деле что-то вроде родственницы Вахромееву, племянница первого мужа его двоюродной сестры.
— Седьмая-Вода Киселевна. Ну хоть так, я была уверена, что просто врет, мозгов-то у нее, сама знаешь, негусто.
Разговор покатился в привычное русло. Владе не хотелось его продолжать. Ее потянуло лечь, засунуть ладони под подушку, туда, где прохлада, и сохранить подольше тихую светлую радость, переполнявшую ее, хотя бы до сна.
— Ладно, мама, спокойной ночи, я спать пошла, — перебила она мать и ушла к себе в комнату.
Люда растерянно пошла в зал, где отец семейства коротал вечер, лежа с книжкой на диванчике. "Что-то не так", — тревожно думала она, — "не такая она, как всегда, что-то с ней происходит, ох уж этот подростковый возраст, скорее бы он кончился".
* * *
Весь следующий день она отбирала картины и отбивалась от назойливых подруг, как от мух. Оказалось, что совсем это непросто, отобрать то, что считаешь лучшим. То, что казалось не слишком хорошим, вдруг стало нравиться. А то, что нравилось, вдруг разонравилось. И не по себе как-то было — а вдруг такому искушенному мастеру не понравится? Влада промучалась до вечера, и, в конце концов, позвонила Вахромееву.
— Отбери хоть немного, что лучшим считаешь, а все сомнительное рассортируй по темам — натюрморты, пейзажи, марины, обезьяны, только совсем детское не бери, — уверенно скомандовал он.
Влада почувствовала радостное желание подчиниться. Последние годы она нередко подчинялась, но это сопровождалось ощущением внутреннего бессилия и тоски, и часто заканчивалось слезами. А теперь все было иначе, подчинение было приятным. Картины довольно легко рассортировались и отобрались.
На следующий день Вахромеев забрал Владу и ее работы. Люда все время вмешивалась, пыталась сказать ему что-то умное про живопись, про Пикассо и Гернику, но получилось так смешно и глупо, что Влада чуть не сгорела со стыда. Змей в это время сидел в комнате и, как ему было строго-настрого велено, не высовывал носа. Вечером опять сидели в лоджии и пили кофе с ликером. Вокруг них вдоль стен и на стульях были расставлены Владины полотна. Вопреки ее ожиданиям, Вахромеев ее ругал совсем не много, в основном за то же самое, что и Татьяна Вениаминовна.
— Ничего, — говорил он оживленно, когда подходил к какой-нибудь картине и брал ее в руки. Глаза его при этом становились быстрыми и какими-то стеклянными, как у хищной птицы:
— Может толк получиться. Если, конечно, не зазнаешься от первой выставки. А еще бывали случаи у меня, когда человек после первого успеха, крошечного совсем, сразу впадал в ожидание манны небесной. А она не пёрла сама по себе, и человек начинал обижаться на судьбину, на меня, на всех. Пытаешься помочь, но не все, к несчастью способны ситуацию трезво оценить, даже с чужой помощью, а без нее, я тебе честно скажу, почти никто не способен. Так вот, если видишь, что человек становится неадекватен, то всё, только в сторону от него уходить нужно, ничем ему уже не поможешь, да еще все жилы из тебя вытянет.
— Страшно.
— Что страшно?
— Страшно, что будет. Судьба — страшно. Выставка — страшно.
— Выставка — страшно, это нормально. Это почти у всех, как ни крути, а то, что ты один на один делал, выставляешь. Почти все волнуются. А вот что судьба — страшно, это плохо. Не надо судьбы бояться. Это точно. Она этим воспользоваться может. Судьба девка строптивая, она силу любит. С ней жестко, она добрая будет. Будешь миндальничать — стервой станет. Впрочем, ты еще слишком молода, чтобы это понять.
— Что такое стерва, я знаю. Со стервами в самом деле так и нужно. Наверное, судьбы в самом деле не нужно бояться. Только сказать легко, а сделать... Я даже и не знаю, почему я боюсь. Маленькая была, совсем ничего не боялась, подросла — стала то того, то другого бояться.
— Это ты женщиной стала.
— А разве женщины всего боятся?
— Очень многие.
— Странно как-то, неужели это на самом деле так?
— Так.
Владе показалось, что сейчас она ничего не боится, но говорить об этом она не стала. Она подошла к открытому окну и оперлась на подоконник. Ей ужасно захотелось, чтобы Вахромеев стал рядом. Он как будто почувствовал и подошел. Они помолчали, глядя на вечерние огни. Владе немного кружило голову. Она выпрямилась и посмотрела Вахромееву в глаза. Он обнял ее за плечи, помедлил, притянул к себе и поцеловал. Это был первый поцелуй в ее жизни, долгий и сладкий, от которого кружилась голова. Что-то, какой-то инстинкт заставил ее упереться ему в плечи руками и вырваться из объятий.
— Что-то не так? Извини... — в голосе Вахромеева слышалось искреннее удивление.
— Да нет, все хорошо. Наверное, наверное ... я просто испугалась, — Влада засмеялась, поняв в чем дело, и вспомнив, как ей казалось еще минуту назад, что она ничего не боится.
— Первый поцелуй, что ли? — догадался Вахромеев, — ну ты даешь!
— Рисовала, некогда было.
— Ерунда, на это всегда можно время найти.
Вахромеев притянул ее к себе и снова поцеловал. Влада почувствовала, как падает в какой-то сладкий омут.
— Пойдем погуляем, — она снова отстранилась от него, — вечер какой чудесный, а целоваться и на улице можно.
Вахромеев молча кивнул, и они пошли на улицу. Ночная прохлада остудила их, опасная минута миновала, и на душе стало просто, спокойно и весело. Владу вдруг поразила незатейливая мысль, которая до сих пор не приходила ей в голову.
— А когда ты уедешь?
Она и не заметила, как перешла на ты.
— Через две недели. К сентябрю нужно уже быть в Москве.
— А когда приедешь?
— Да не раньше середины октября, раньше мне никак с делами не расквитаться. Приеду обязательно, — ответил он на ее немой вопрос.
Они гуляли и целовались весь долгий тягучий счастливый вечер. Владе пришлось позвонить матери, сказать, что она будет поздно, и мобильный у нее вот-вот разрядится. Гуляли и потом вечерами почти каждый день в течение двух недель. Но все-таки именно этот вечер был самым счастливым в тот период. Присутствие рядом мужчины было таким волнительным и успокаивающим одновременно. Ей и в самом деле казалось, что мир стал простым и дружелюбным рядом с ним. И еще она никак не могла привыкнуть к волшебной силе, которая делала его прикосновения, его запах, самоё его присутствие таким желанным.
Картины для выставки Вахромеев отобрал без нее и отправил в "Приморский", чтобы их посмотрели кураторы.
— Чтобы попривыкли, — коротко объяснил он ей.
— Сереж, послушай, — у нее вырвалась давно зревшая неясная мысль, — а выставка, это... это случайно не для того, чтобы со мной поближе?..
— Успокойся, — Владе показалось, что Вахромееву немного неловко, — у тебя есть талант. Я не ошибаюсь в таких случаях, единственное в чем можно ошибиться — что из этого таланта в конце концов выйдет. Так что на выставку я определенные надежды имею.
"Даже если просто для того, чтобы познакомиться, я уже рада", — подумала про себя Влада, — "наверное, это плохо, настоящий художник должен прежде всего выставкой интересоваться".
— И ведешь ты себя, как настоящий художник — прежде всего выставка, — засмеялся Вахромеев, — посмотрим, что будет дальше.
* * *
В вечер перед отъездом они встретились совсем ненадолго — Вахромеев торопился к родителям.
— Сереж, — попросила Влада, — можно тебя проводить завтра?
— Влада, — Вахромеев вздохнул и серьезно посмотрел на нее, — пойми меня правильно. Я человек публичный, и поэтому все, что качается моей личной жизни, вызывает у журналистов повышенный интерес. Тем более, что я давно не подавал им повода для творчества. Мы с тобой встречаемся две недели. И прикрытие у нас есть — выставка. Но тем не менее я не уверен, что какой-нибудь местный папарацци уже не разнюхал, что у нас отношения не чисто деловые.
— Прикрытие?
— Не придирайся к словам. Мне бы не хотелось лишнего шума.
— Лишнего шума?
— Да, и не только из-за себя, но и из-за тебя. Ты не знаешь, что это такое, когда тебя грязью обливают. Я, человек привычный, и то побаиваюсь. А тебя здесь просто заклюют. Ну не доказывать же, в самом деле, что у нас с тобой отношения вполне невинные? Публике нужно совсем иное. Намеки какие-нибудь все равно в прессе появятся, они без этого не могут, на самом деле это значит только то, что ничего у них нет, но им очень хочется что-нибудь раскопать. Так что внимания на это не обращай. И будь умницей, ни с подругами, ни с родителями ни о чем кроме выставки. Окей?
— Окей.
— Юля твоя несколько раз названивала, в гости набивалась. Что-то вынюхать хочет, наверное. Поаккуратнее с ней. И вторая, как ты говоришь ее зовут?
— Марина.
— Тоже пройдошка еще та. Я ее помню по художественной школе. Так уставилась на меня глазищами черными, я даже остолбенел. Такие взгляды в шестнадцать лет — это о многом говорит. Эта девушка ни перед чем не остановится. Юлька перед ней младенец.
— Это точно, — неохотно согласилась Влада.
Ей стало грустно. Все сказанное было правильно. Но было ощущение, что сказке пришел конец. Новый блистательный мир поманил ее, она, проведшая в морских глубинах жизнь русалочка, высунула голову над поверхностью, ослепла от яркого света, и вынуждена снова погрузиться в темные унылые глубины. Но не надолго, ненадолго, он должен приехать. А ей нужно работать, столько хочется нарисовать, просто зуд в руках.
* * *
Время побежало быстро и чудесно. Влада много и успешно работала. Татьяна Вениаминовна стала заниматься с ней индивидуально два раза в неделю у себя дома. Занятия эти оплачивал Вахромеев, о чем ни Влада, ни Татьяна Вениаминовна не распространялись. Конечно, без оборотной стороны ничего не бывает: Владины родители извели дочь похвалами бескорыстию Татьяны Вениаминовны, а саму виновницу похвал завалили подарками ко всевозможным праздникам. Но главное было достигнуто — Влада уверенно прогрессировала. И не только в технике. У нее появились новые темы — тема любви, тема мужчины. "Да, не зря я ее тогда сразу заприметила", — думала Татьяна Вениаминовна, рассматривая новые Владины картины, — "и Вахромеев, проныра, сразу за нее ухватился. Не буду загадывать, но толк из нее может быть".
В школе стало трудновато, времени из-за занятий живописью не хватало. Родители наняли репетитора по математике и по русскому, так как в следующем году нужно было сдавать ЕГЭ. Свободного времени оставалось совсем мало. Влада едва успевала беседовать с Вахромеевым по скайпу, иногда посылала ему длинные послания мылом. Интернет здорово выручал, без него влюбленным было бы совсем тяжело.
Вахромеев приезжал нечасто, не чаще, чем раз в два месяца, дел у него было много. Этот гиперактивный человек поспевал с делами в Москве и в Питере, пару раз за год был за границей с различными делегациями, писал картины, организовывал выставки, раскручивал новые имена и выгодно торговал ими, давал интервью, заседал в различных конкурсных комиссиях. И при этом успевал еще периодически появляться в своем родном городе на море. Влада понимала, что кроме нее его связывают с городом родители, дела, старые знакомые, но с простодушием юности ставила себя на первое место в этом реестре ценностей. Вахромеев иногда подшучивал над ней:
— Ох-ох-ох, ты себя ведешь, как будто стала Влад-ычицей моей. Так вот, еще никто не был, и не будет.
— Да я тебя просто жалею, дурачок, ты ж старенькой, кому ты кроме меня нужен. Так что ничего тебе не остается, кроме как сдаться на милость победителя.
— Вахромеевы не сдаются, цыпочка.
— А просто гордо идут ко дну. У нас в бухте сам знаешь сколько таких гордых потонуло. Не счесть. Одним больше, одним меньше. Никто и не заметит.
"В каждой шутке есть доля истины", — думал Вахромеев, возвращаясь на самолете в Москву. Роман затянулся, но прерывать его не хотелось. Была в этой девчонке притягательность, которую хотелось разгадать. Талантлива? Но встречал талантливей. Неискушенная? Это притягивает, но ненадолго, надоедает. Юный возраст? Возможно. Он стал ценить юный возраст. Но что-то еще, какая-то тайна. А может всему виной Интернет? Уехал бы и забыл. А теперь — домой придешь — вот она, машиненция, включаешь, а там скайп, аутлук и еще дюжина программ, без которых жизнь стала немыслимой. И, конечно, смотришь, есть ли она в сети. А там уже отстучишь — "привет, как дела?" Вроде и далеко, и вроде близко. Ни то, ни се. Поэтому и не забываешь, и встретиться тянет. Все-таки, Интернет — это хорошо. Нужно всерьез заняться этим полем непаханым. Искусство тоже виртуальный мир, и возможностей у него в чем-то побольше. Если грамотно объединить, получится орудие огромной мощи... "Дистанции огромного размера", — улыбнулся он свои мыслям.
А Влада в это время отбивалась от настойчивых Юлькиных расспросов о Вахромееве. То ли она что-то почувствовала своим вечно неудовлетворенным любопытством, то ли просто злилась, что ее претензии на внимание Вахромеева бесславно лопнули, а Влада пользовалась его вниманием с ее, Юлькиной, подачи. Не расскажи она Вахромееву о дне рождения, не было бы никакого Вахромеева. Именно это, перескакивая с фразы на фразу, как пуганый заяц, она и выпалила Владе.
— Юль, ну ты с ума сошла! Причем здесь ты, он о выставке еще в школе говорил, когда с тобой знаком не был! Да и потом, я его почти не вижу, только иногда, когда он здесь бывает и обсуждает с кураторами выставку. Тогда меня иногда приглашают.
— Да, а кто кроме тебя в выставке участвует?
— Да мне неинтересно, кто еще.
— Неинтересно, значит. Может быть потому что выставка персональная? А с чего это она такая персональная? И почему это я Вахромеева у тебя в списке контактов в скайпе видела?
— Ё-мое, Юлька, ну попросила я скайп, нужно было зачем-то, уже не помню. По делу было нужно. На что ты намекаешь-то, скажи прямо.
— Прямо? Ладно, скажу прямо. Дай мне его скайп.
— И всего-то? И больше ничего? Разевай рот пошире. Он мне не разрешал его скайп кому-то еще давать. Сама у него попроси.
— Все понятно. Если бы между вами ничего не было, ты бы мне скайп дала без проблем, — торжествующе сказала Юлька.
— Юля, есть просто правила приличного поведения. Нельзя давать номера мобильных телефонов, аськи и скайпа без разрешения владельца, потому что это может нарушить его "прайвэси". Так что не было между нами ничего, не суетись. Это ж надо такое придумать! Тебе-то он зачем сдался, Вахромеев этот?
— А он мне нравится, — нагло заявила Юлька, — шикарный мужчинка, холостой.
Влада разозлилась.
— Топай отсюда. Сама скайп у него проси, ты же родственница, тебе легче, чем мне. А мне еще рисовать на завтра нужно, и уроки делать.
— И попрошу! И получу! — Юлька окрысилась и ушла, хлопнув дверью.
Владу это не слишком огорчило. Времени и так не хватало. Мысли у нее постоянно были заняты работою, сердце Вахромеевым, поэтому резко сократившиеся визиты Юльки ее мало заботили.
