Она направилась вдоль кустов. Нужно найти укромное место. Пресловутое "место силы". Она почти не сомневается, что это всё выдумки про "место силы". Шаман хочет быть первым и единственным. Потому и запугивает остальных. Чтоб никто другой не осмелился даже попробовать. Иначе что тогда делать шаману, когда каждый станет сам за себя думать. Вот она найдёт сейчас подходящее место, примет шаманский порошок и начнёт ворожить. Первое, что она сделает, так это приворожит Чёрную Иву ко Львиному Хвосту. Надоела ей уже эта гордячка. По ней охотник сохнет, а та будто не замечает. Вот скоро заметит, да ещё как. А Игривая Оленуха сразу же будет знать, сколь велики её силы. Это станет её испытанием и посвящением, приворожить Чёрную Иву. Гордая та слишком. Порой и вовсе подозрительно поглядывает, словно что-то подозревает. Нет, Игривую Оленуху никто не проведёт. Будет теперь занятие для Чёрной Ивы. А ей будет знак, что она может. Ещё как может. Скоро все узнают про женщину, придёт её пора.
Она заметила звериную тропку и свернула по ней в кусты. Где-нибудь тут должно быть её место, какая-нибудь удобная полянка, тихая. Но пока только кусты. Такие густые, что и шагу в сторону с тропинки не ступить. Да ещё и колючие. И ещё мокрые. Недавно дождь был, не успели обсохнуть. Заденешь ветку — и брызгается. Зато никто не полезет в эту мокрость. Не побеспокоит. Говорят, что вода очищает, как и огонь. Пусть очищает, — думает Игривая Оленуха и нарочно задевает рукой побольше веток на своём пути. Всю её уже обрызгало. Все волосы мокрые. А кусты густеют, смыкаются. Кажется, дальше и не продраться. Поубавилось у Игривой Оленухи уверенности, засомневалась даже. А вдруг она тут с каким зверем столкнётся, куда отступать? И крика никто не услышит, до стойбища далеко. Замедлились у женщины шаги, вроде как поджилки даже начали трястись. А не вернуться ли ей? А если в чуме порошок съесть? Нет, в чуме, конечно, нельзя и на открытом месте тоже нельзя. Только здесь никто не увидит, никто из людей не сунется в мокрые кусты. Надо ей как-то собраться с силами и решиться. Такой путь ведь проделала, всё же готово, а теперь вот трусит. Не ночь сейчас, опасные звери днём спят, наверное, спят. Да и, похоже, скоро она так дойдёт до самой реки, там наверняка получше будет, только и глаз любопытных там больше. Всё-таки здесь надо место искать. Где-нибудь здесь.
Она не дошла до реки. Кусты вроде как расступились, да только полностью не по своей воле. Изначально, видать, была небольшая полянка, но кто-то изрядно её расширил. Кусты по краям все изломаны, даже выдраны с корнем, будто смерч здесь прошёлся, какие-то духи резвились. Игривой Оленухе становится совсем жутко, даже в боку начинает сосать, она готова уже совсем убежать, повернуться и просто бежать, но в самый последний момент одумывается. Юнец говорил ей про место силы. А ведь если подумать, это же оно и есть. Раз женщине здесь жутко, так и любому зверю жутко тоже будет. А у зверей память хорошая, и места эти звери лучше знают. Значит, плохое место заранее обойдут, сюда не сунутся. Игривую Оленуху здесь никто не потревожит. Потому здесь и есть самое лучшее место, только надо спокойно подумать, не трусить. Она и пытается думать спокойно, а руки всё же трясутся и убежать сильно хочется. Сильно-сильно. Но не побежит она. Не побежит.
Игривая Оленуха посмотрела вверх, определила стороны света. Потом опустилась на колени и попросила помощи у всех сторон, с восхода до заката, по кругу. Потом у земли попросила. Затем у неба. Никто ни чем не ответил, никаких знаков не было, разве что лёгкий ветерок вроде как дунул, пошевелил кусты, брызнул на женщину мелкими капельками, и чем-то запахло, чем-то совсем неприятным, но Игривая Оленуха уже взялась за своё дело, и теперь её вряд ли можно было бы остановить. Она развернул лист лопуха, запрокинула голову и решительно высыпала себе в рот всё содержимое, какой-то серо-белый порошок. Порошка было немного, четверть жмени даже не набиралась, но под языком сразу же засосало, стала выделяться обильная слюна и откуда-то снизу, из живота, вверх, в голову поползла лёгкость. Необычайная лёгкость. А ещё послышались голоса. Где-то слева, как будто прямо под ухом кто-то приглушённо разговаривал. Причём говорили о ней, об Игривой Оленухе, иногда можно было разобрать отдельные слова, но сконцентрироваться целиком на разговоре она не могла. Просто догадывалась, что говорят знакомые, просто узнавала, как бы выхватывала из кучи отдельные слова — и этим всё ограничивалось. Смысла она не могла уловить. Опять зашумел ветерок, опять чем-то запахло, и вроде как скулы свело и перед глазами начало пузыриться непонятно что, и какие-то синие искры откуда-то появлялись. Игривая Оленуха успела обрадоваться, что порошок настоящий, что мальчик её не обманул, но тут кусты совсем расступились, возникли некие смутные тени — и эти тени сражались между собой. Одна огромная тень гонялась за маленькими, а те никак не могли убежать, хотя очень хотели. Игривая Оленуха отчётливо чувствовала, как те хотели, но не могли. Она сама хотела вместе с ними, ей было страшно, даже очень страшно, а потом из одной тени возникла гиена и уставилась на неё. Игривой Оленухе стало ещё страшнее, но она не могла отвести взгляда от зелёных гиеньих глаз, у неё внутри всё тряслось и в голове тоже всё тряслось, но ничего невозможно было поделать. Только трястись.
— Зачем приволоклась? — спросила гиена вполне человечьими словами. И злобно добавила: — Совсем вы пресытились. Скоро животы ваши лопнут. Одну воду станете пить.
Игривая Оленуха понимала серьёзность гиеньих слов. Её страх неимоверно усилился, просто, казалось, уже невозможно было с ним совладать, но вдруг она вспомнила о своём давешнем намерении и через силу начала бормотать заклинания: "Пусть Чёрная Ива присохнет ко Львиному Хвосту, как ветка присыхает к стволу, пускай так крепко присохнет и не отломится. Пусть Чёрная Ива думает только о Львином Хвосте, пускай вожделеет к нему, пусть так будет!" Она бормотала и бормотала, повторяя раз за разом одно и то же, и гиена куда-то исчезла. Видимо, не хотела слушать про Чёрную Иву и Львиного Хвоста. Игривой Оленухе и самой уже надоело это повторять, её язык снова начал неметь, а губы устали, на них выступила пена, но ворожея не могла замолчать. Почему-то она знала, что как только умолкнет, так сразу же снова вернётся гиена, а ту она видеть никак не желала. Потому повторяла опять: "Пусть Чёрная Ива присохнет", но вдруг совсем присох её язык, вдруг она поперхнулась и поняла, что теряет последние силы, что сейчас упадёт и не сможет подняться. Совсем всё куда-то поплыло прочь, она пошатнулась и вроде как начала падать, медленно-медленно падать, как падает зимой снежинка с высоты на холодную землю, так и она падала, но кто-то совсем рядом отчаянно закричал: "Не падай! Не падай!". Кричали ей и даже, кажется, это был её собственный голос, собственный, но какой-то чужой, и она всё равно падала. А голос снова кричал: "Гиена пришла настоящая! Она тебя съест. Зови всех на помощь. Всех, кого сможешь. Чёрную Иву зови. Соснового Корня зови!" Но ей уже как будто было всё равно, она уже как будто полностью согласилась упасть, и оставалось только чуть-чуть, но голос так отчаянно кричал, что она попыталась послушаться. Попыталась пробормотать: "Чёрная Ива". Язык не подчинился, она не услышала своего голоса с именем Чёрной Ивы, только как будто мычание или что-то такое, ни на что не похожее, но другой голос, громкий, приказывал: "Зови же. Зови!" Она собралась с силами и позвала: "Сосновый Корень, приди. Отгони прочь гиену". Все её последние силы ушли на эти слова, больше ничего не осталось, она просто рухнула в пустоту, и сверху её стало заваливать плотным снегом по самую крышу. Совсем завалило и стихло. Но она по-прежнему была. Её как будто втягивало куда-то. Какой-то безмерный мамонт всасывал своим хоботом пыль,... она и была этой пылью, она не видела мамонта, но она всасывалась. И кто-то тихо свистел. Этот свист убаюкивал, она вроде бы засыпала, высасываемая, но её разбудил громовой голос. "Сейчас увидишь землю Тлантиду!" — прогремел голос. "Туда тебе надо!"
Но она ничего не увидела. Темнота продолжалась. И тишина. А потом вроде как зашумела река. Большая-большая река. И она увидела смутный берег, будто бы издали, еле-еле увидела, однако берег быстро приблизился, и там творились чудеса. На берегу были поставлены чумы, так много огромных чумов из... камня, Игривая Оленуха никогда такого не видела, она была поражена. Там ходили люди, одетые в невиданные тонкие шкуры разных цветов, небывалые шкуры. У людей этих были длинные вытянутые головы, словно их черепа всегда сдавливало нечто невидимое. А ещё там был мамонт без шерсти. Мамонт степенно шествовал, а на спине у того тоже был чум, там сидел длинноголовый человек и правил мамонтом. Другие длинноголовые люди сидели на спинах лошадей и держались за верёвки, приделанные к лошадиным мордам. Люди дёргали за эти верёвки, и лошади поворачивали, куда люди хотели. Игривой Оленухе очень это нравилось, она будто бы сама тянула за эти верёвки, она стала просить людей потянуть, чтобы лошади повернули. И её слышали, её просьбы слышали и тянули, как она хотела, только ничего не отвечали. А потом она увидела женщину, очень красивую длинноголовую женщину со множеством украшений. Женщина восседала на изящных носилках, а четверо сильных мужчин несли эти носилки. Игривая Оленуха просто закричала от восторга. "Я так хочу!" — закричала она, но, наверное, не стоило ей кричать. Всё вдруг исчезло: чумы, мамонт, лошади, люди, женщина на носилках, — перед Игривой Оленухой опять оказалась гиена, зеленоглазая, и та как будто смеялась: "Раз хочешь, тогда и получишь. Скоро там народишься. Как раз подгадаешь".
Игривая Оленуха ощутила приступ неуправляемой ярости. Она хотела немедленно, сейчас, туда, на носилки, вместо той женщины; для этого ей нужно было разорвать гиену, которая не пускает, почему-то она была уверена, что способна разорвать, она и рванулась, чтобы разорвать, но от её рывка так сильно всё затрещало, как будто пополам разорвался весь мир, а не гиена. А после она кого-то ударила, сильно ударила, и ещё раз ударила, и ещё раз, она била и била, но кто-то совсем чужой всё равно тащил её сквозь темноту. И тогда Игривая Оленуха открыла глаза и узнала тащившего. "Следил", — еле слышно сказала она, и Сосновый Корень, услышав голос жены, остановился. Игривая Оленуха хотела спросить про землю Тлантиду, но у неё вдруг скрутило живот, её стало рвать кровью. Она поняла, что умирает, и просто закрыла глаза.
А там ничего не было. Ни вожделенной земли, ни даже гиены. Одна пустота.
* * *
У Режущего Бивня осталось последнее средство. Ведь его никто не понимает. Не хочет понимать. Из живых — никто. Ни один. Надеяться больше не на кого. Но есть ещё мёртвые. Те, кто ушли. Если верить шаману, предки тоже не поймут охотника, предки тоже за оргии, им они нравятся. О он сам это проверит. Он спросит тудина Степного Орла. Если получится, спросит.
Идти далеко. Но Режущий Бивень весь в своих думах, погрузился по самые плечи и даже глубже, ничего и не видит вокруг. Встречные звери странно косятся на такого охотника, недоумевают. Жеребец поглядел-поглядел и заржал, как бы смеясь, но жеребцу надо стеречь своих кобылиц, опять повернулся спиной, такого охотника не опасается. Кабаниха негодующе хрюкнула и отвела поросят прочь. Куропатки, те и вообще не заметили. Как и дрофа. Убежит дрофа запросто, если понадобится, а пока не понадобилось, что ей глядеть на чудака? За другими надо следить, за серьёзными. За той же гиеной. Гиена издали посмотрела, принюхалась, что-то подумала, кажется, но всё же по своему делу дальше пошла. По следу мамонтов, большого с детёнышем. Носорог плохо видит, но и тот что-то углядел. Долго приглядывался. У носорогов буйный нрав, мог бы и броситься, да не бросился. Пропустил чудака. И львица тоже пропустила. Издали со своего камня заметила: но что с того? Не охотятся львы на двуногих, если те не отмечены, не охотятся. Этот отмечен собственной глупостью, но не тот это знак. Пусть идёт. Пусть созреет. Стервятник сверху также недоумевает: куда ж так идёт этот двуногий, один сам? Но вот идёт и идёт. Только стервятника другое больше интересует. Мясо странное он заметил. Мясо, которое никто не берёт. Будто для него оно специально. К тому мясу стервятник присматривается, а двуногий мимо идёт, далеко мимо, и пускай себе топает. Если вдруг упадёт... но ведь не упадёт, никак не получится, стервятника не проведёшь. Забыл уже про двуногого. Неинтересно. А тот и пришёл.
Заброшенное кладбище возле старого стойбища успело зарасти травой. Кучки камней надо искать, под теми камнями покоится прах. Режущий Бивень вдруг замечает какую-то странность. В одном месте трава совсем не растёт. Почему? Там могила нелепого, непрошедшего Высунутого Языка, и трава над ней почему-то не приживается. Как и сам он не приживался. Удивлён Режущий Бивень. Удивлён и поражён. Даже трава не признаёт непрошедшего, избегает. Странно как, очень странно. Впору задуматься, впору исследовать, но у него своё дело. Ему тудин нужен, а не Высунутый Язык. Могила тудина. Она в стороне. Сама по себе. Как и тудин был сам по себе. Так и могила.
Режущий Бивень принёс подарки. Птичку из дерева вырезал и в подарок принёс. Положил на могилку. Потом кусочек мяса положил, хотел ещё положить и вдруг остановился. Смутился. Оглянулся по сторонам, словно кого испугался, словно боится, что наблюдают. Нет никого. Разве что в небе стервятник, да и тот совсем низко, над землёй кружит. Странно кружит, что-то высматривает, необычное что-то — и вдруг будто сбросил чего стервятник, будто знак какой подаёт... но кому подаёт и что может сбросить?.. Не знает Режущий Бивень, но нерешительно повернулся, назад пошёл. Назад не совсем, не окончательно. К тем камням вернулся, вокруг которых трава не растёт. Туда тоже кусочек мяса положил, и там ведь его соплеменник покоится. Положил, постоял, поклонился, потом только вернулся. Там в траве и другие камни имеются, но про те камни не вспомнил. На всех в его котомке мяса не хватит. Мало взял. Не подумал. Зато у него ещё есть с собой грибы. И багульник.
Режущий Бивень сложил пахучие веточки холмиком, потом достал палочку, огневое сверло, и дощечку. Начал тереть, огонь вызывать. Огонь быстро пришёл, не заупрямился. Загорелся багульник. Тогда Режущий Бивень стал крошить в костерок большой гриб. Большой весь покрошил для Степного Орла, а другой, который поменьше, сам проглотил. Уселся, сложил ноги одна на другую, спину выпрямил, стал смотреть на дымок. Если Степной Орёл увидит дымок в горнем мире, если почувствует, что его вызывают, тогда придёт. Тудин придёт и ответит охотнику на его вопрос. Проверит шамана. Направит.
Долго сидит Режущий Бивень. Наверно болит спина и затекли ноги, но он не чувствует. Наверно погас его костерок и дымок улетучился, но он не видит. Шумит в его голове, словно море волнуется, настоящее, буйное. Режущий Бивень моря никогда не видел, только слышал рассказы отца, который тоже не видел, но сейчас он всё видит. Море видит. Какое красивое. Какое могучее. Грозное.
