Полковник опустил голову.
— Так — нет! — рубанул рукой Бабуин, — Лезут! А ему, паразиту, берёза — не нужна! Ему картоха нужна! Твоя картоха! Ухоженная, взрощенная! И комару — океан, целое море и маленькое озеро в придачу — без надобности. Ему нужна всего капля, но — твоей крови. Ты прихлопнул комара. Он враг тебе? И они — не враги! Они хотят жить. И жрать. Они — такие. Они не хотят пахать клок земли, как ты. Нет им в том кайфа! Они — пираты, флибустьеры и наёмники! Солдаты удачи. Разбойники. Они хотят забрать то, что ты вырастишь! В этом их кайф! Отобрать, унизить, изничтожить, наикать! Упереть сапог в грудь поверженного бога! Справить нужду на распятие! Такой у них ритуал приёма в члены клуба той школы, где готовят они будущих презиков всея глобального мира?
Бабуин скрипел зубами:
— Нелюди, гля!
Он некоторое время молчал, успокаивая себя. Совладев с эмоциями, продолжил:
— Только опять — то же 'но'. Реагировать на них так, как они хотят, делать то, на что они нас провоцируют, начинать с ними борьбу, а тем более — войну, всё одно, что отвечать собаке лаем. Уподобиться им. Во что всматриваешься — тем обращаешься. Оборотни — слышал? Слышал, конечно, ты же сам — оборотень в погонах. Они — нелюди. А мы? Звание 'человек' для нас стало звучать не слишком ли гордо? Стоять на четвереньках и ловить блох — не западло тому, кто 'по образу и подобию'?
— Толстовство, — оскалился полковник, — Они об нас ноги вытерли, а мы — другую щёку подставили?
— И пробили с ноги, — кивнул Бабуин, — Слишком много чести! Они — паразиты. Если они не будут грабить — сдохнут. Их даже убивать не обязательно. Не пускай их на свой огород, не пускай их яд в свою голову, не дай им тебя грабить, не дай им обмануть себя — не будет их. Сначала — в пределах видимости, потом — вовсе! Не будет! Лезут — прибей. Не лезут — забей!
— Страшные вещи ты говоришь, Шурка, — качал головой полковник, — Страшные! Экстремизм — называется.
— Оглянись! — Бабуин обвёл руками темнеющее кладбище, — Их план — действует. И он — не 'экстремизм'! Это — не страшно? А мои слова — страшно? Врага ищем? Зная, там, в подкорке, что паразит — не враг, а неразумная голодная биомасса? А вот друг друга — комошматим так, что клочья летят. Обман! Всё — обман! Знаем, что обман, но — режем друг друга! За что погиб твой сын? Стасику за что голову отрезали? Почему нет в тебе ненависти к его палачам? В твоей управе работают их соплеменники, их единоверцы — никак ты их не выделил от прочих, ничем не прижал, не притеснил.
— И что?
— А то! Что они стражались за свою родину! Как и мы! За нашу общую с ними родину! Вся эта кровь пролита — за ошибку. Их родина — часть Родины. Обе стороны бьются насмерть за правое дело! Кто-то где-то ударение пропустил, не с той интонацией пробубнил с трибуны. Кровь! Нас заставили убивать друг друга. И — заставляют! Сейчас наши шахтёры страстно убивают наших же — хлеборобов и салоедов. Таких же, как мы с тобой! За что? Это так важно — кто будет говорить, а кто — молвить? Важнее же нет! Да? И об этом надо не обмолвиться и обговорить, а — 'Градом', 'Градом'! А потом? За что будем мочить друг друга? За право — глаголить? А? Они — враги? Моя схема, говоришь? Убираем их, всех их, паразитов, из схемы — кровь пропала? Не пропала! Она — будет! Да и паразиты — не убираются! Они — константа! Они не переменная, а неприменная, необходимая постоянная, как атмосфера, как земное притяжение, как бактерии, от которых гниёт яблоко и упавшее, умершее дерево. Не будет их — будут горы ненужного, бросового хлама, мусора и объедков вокруг. Паразиты — будут. Если бы их не было — надо было бы их придумать, вывести в пробирках. Как надо придумать паразитов, что будут утилизировать вот эти пластиковые рюмки и фильтры этих вот окурков. Так вот! Человекоподобных паразитов уже вывели, кто-то позаботился. Кто-то, чьи козыри нам не побить! И их, паразитов — не убрать. Совсем — не убрать. Они — будут! Надо только руки мыть перед и зад. Блох вывел — комары налетели, их потравил — саранча появиться. Глухонемых замирили — пендосы бузят. А наглы — как гадили втихую, так и гадят. И будут гадить. Раньше они тырили бесхозные посудины на море, потом утилизировали государство Великих Моголов, теперь, вон, перераспределяют блага из твоего кармана в свой на фондовых биржах. Паразиты! Присосались и кровь откачивают. Только вот наше с тобой самочувствие от их присутствия или отсутствия не сильно меняется. Много ближе нам ссора с соседом или брехня с женой, чем зудение кровопийцы над ухом. Отмахнулся — не прерывая брёха. Вот, к примеру, этот конкретный случай — наш с тобой. Оставляем в схеме паразитов, как неизменную константу, оставляем весь их анестезирующий и галлюциногенный яд, всё остаётся так, как и было, но — с одним изменением. Что мы имеем? Ты — зомби. Жертва применения их оружия, мемовируса, отравлен их психическим дустом, одержим ложными целями и идеалами. Моя семья — жертва. Я — выжил, развеял дуст обмана от себя. По-определению, по общепринятому сценарию я должен возненавидеть тебя и начать свою вендетту. Так? А вот я — не убил тебя! Вообще ничего не сделал. Никак не повлиял на изменение информационного поля. Никак! Более того — не дал тебе убить себя. Схема — та же. Они — есть! Всё — есть. А крови — нет. Они ли зло? Они ли враг?
— Ты, конечно, молодец, Шурка. Только вот...! Крови — хватает. И зло — есть, значит, есть и враг. А кто враг? Ты — не враг, я — не враг. Они — не враги. А враг — есть! Кто враг?
Бабуин пожал плечами:
— Говорю же — не знаю я.
Полковник долго молчал, свесив голову. И Бабуин молчал.
— Пойду я, — тихо возвестил офицер.
— Иди, — кивнул Бабуин, затягиваясь очередной сигаретой.
— Подбросить? У меня там машина стоит.
— Нет, — мотнул головой Бабуин, — Я ещё побуду тут. Поплачу о своём, об утратах.
Он ушёл. Бабуин продолжил свой немой разговор с ушедшими.
Визг тормозов, удар, звон стекла, скрежет металла. Лёд схватил лёгкие, сердце и желудок Бабуина. Он смачно выругался, сплюнул, застонал:
— Как же так? Ну, гля, как так-то?
И побежал, рискуя в темноте сломать себе шею.
Поперёк дороги стоял 'одноглазый' шедевр отечественного автопрома, топорщился смятый капот, парил. Метался в панике мужик с разбитым лицом. Он подбежал к телу на асфальте, увидев мундир, погоны, награды — схватился за голову, рванул к машине, потом — перпендикулярно дороге — прочь, не разбирая пути. С размаха кувыркнулся через невидимую в траве и темноте ограду, пропал. Появился, вставая, обречённо побрёл к машине, сел на разбитый капот, трясущимися руками достал курево, роняя белые полоски, рассыпая остатки пачки под ноги, пытался прикурить. Зажигалка не давалась. Он — заплакал. Горько, отчаянно.
Бабуин так и не вышел на дорогу. Растекающееся густое чёрное пятно по асфальту вокруг головы было достаточно красноречиво. Он отвернулся, поднял воротник джинсовки, сунул руки в карманы и, ссутулившись, побрёл прочь, загребая траву и пыль кроссовками.
Утро он встретил сверканием куполов. Он ждал ту старушку, так похожую на его мать. С ней была молодая женщина в переднике уличного продавца цвета гангрены и трое тех же детишек и двух каких-то новых. Женщина скороговоркой зачитывала наставления. Испуганно обернулась на шаги Бабуина.
— Позвольте вас угостить, — сказал Бабуин.
— Почему? — пискнула продавщица.
— Просто, — пожал плечами Санёк, и обратился к старушке, — Вы похожи на мою мать. Откуда бежали? Средняя Азия? АТО?
— АТО, — кивнула старуха, — Мы не откажемся. Дети — растущие организмы. Всегда голодные.
— Огромное спасибо вам, — склонила голову продавщица, — Мы вернём! Вернём!
— Не требуется, — качнул головой Бабуин, — Иди, опаздываешь. На чурку работаешь?
— А на кого? — пожала она плечами, — Что только ноги об нас не вытирает. Звери!
— Нет в том их вины, — поморщился Бабуин.
— Как это — нет? — ахнула женщина.
— Они такие, какими мы им позволяем быть. Всегда так было. Беги! Если совсем лютовать будет, к братве обратись. От чурки придётся тогда уйти, но свои в обиду не дадут.
Женщина улыбнулась, покачивая головой, тем говоря: 'Как же! Не дадут! Знаем мы их! Свои — хуже зверей!'
В такую рань можно было перекусить только в уличной кафешке, которая даже ещё не открылась, просто девушка продавец-официант 'вошла в положение', видя деньги и глаза голодных, как волчата, детей. Да и то — вчерашним, погретым в микроволновке. Но, дети ели жадно, давясь.
Старуха монотонно, как диктант, 'зачитывала' Бабуину трагедию своей семьи и целой страны, соседей по глобусу. Где часть народа подспудно чувствовала свою общность с огромным людским конгломератом их бывшей общей Родины, их подсознание помнило величие прошлого своего большого народа, поделенного на части пунктирными линиями на атласах, потому эта часть населения не желала разговаривать на придуманном новоязе, искренне недоумевая — зачем? Ведь и так — хорошо.
Тем — ломая чьи-то бизнес-планы. И потому было решено 'сломать' их. Отчистить от них эту территорию. Благо, имелся огромный систематизированный опыт подобных операций. Шла плановая многовековая работа по проверенному, отлаженному бизнес-плану утилизации, отчистки поля для бизнеса. Они так очищали целые страны, континенты и субконтиненты.
Но, рассказ её не был заученным текстом, как могло показаться. Слыша такое монотонное зачитывание, легко обмануться, подумать, что старушка на память зачитывает 'легенду'. Для того, чтобы вызвать жалость, выдавить слезу, выпросить милостыню. Она перескакивала с темы на тему, в зависимости от того, на что падал её 'внутренний' взор, обращённый в свою память. 'Уйдя в себя', вновь переживая трагедию своей семьи, она говорила 'на автопилоте', выработавшемся за десятилетия. Чётко проговаривая слова, интонациями подчёркивая сложные, орфографически, спорные места, помогая ученикам вписать нужную букву в нужное слово, выделяя голосом абзацы, знаки препинания. Так же и мать диктовала им диктанты и изложения, сама в это время думая, что приготовить вечером на ужин, какие домашние заботы предстоят и в какой последовательности их обрабатывать.
У родителей старухи было было трое детей — она, самая младшая, и два её брата — добрых молодца. Умные, деятельные. После школы уезжали поступать, поступали, не возвращались в родительский дом, в родную деревню. Лишь в гости наведывались. Старший по распределению попал на шахты, потом устроился на металлургический комбинат, откуда и ушёл на льготную пенсию мастером горячего цеха. Прожив на льготной, ранней пенсии всего два года. Средний брат жил тут, в России, учительствовал. Младшая сестрёнка выбрала педагогический путь среднего, но 'распределилась' к старшему. У братьев было по одному ребёнку, тоже — добру молодцу, а вот у неё — тоже трое, и все трое — пацаны.
Годы отлетали. Теперь сожалеет, что общались мало, хотя с обдим из братьев и жили в одном городе. Лишь созванивались на праздники, да виделись на дни рождения. Развал страны и всеобщее обнищание прервали и без того редкое общение между родными, ставшими друг другу, вдруг — разноплемёнными иностранцами.
Как-то народ привык к хаосу и клоунаде в столицах. Не до клоунов всем было. Надо было выживать. Когда в их городе после очередной бессмысленной бузы в столице появились банды этих 'нациков' — пожали плечами.
К тому всё и шло! Что у них, там, что тут, в России. И у нас бритоголовые отморозки славили идеалы, которые у них должны были, казалось, вызывать генетическую неприязнь — деды же воевали! Не у всех вызывали такую неприязнь. Кому-то нравилась идея монолитной нации. Мононациональности. В случаи описываемых стран — бредовая, неосуществимая. Веками в огромном державном котле варилась, перемешиваясь, кровь самых разных племён. Идея 'Укропная грядка — для укропа, морковку — нагиляку!' или 'Мордор — для мордоворотов!' нравилась не повзрослевшим детям столь сильно, что они готовы за неё убивать. А кому-то настолько был близок этот бред, что они готовы были даже умирать за свои идеалы. И у них — так же. Только вот чего никто не ожидал, что вождями этих шакалов раздел народа будет проведён не по очевидному признаку — цвету волос и оттенку кожи, а — географически и экономически. Можно сказать — произвольно. Случайно. Часть одного и того же народа была объявлена — изгоями и лишена человечности. С призывом к их поголовному истреблению, как вредителей, как саранчу. С опрыскиванием заражённых мест дустом из установок РСЗО.
Это выяснилось позже. А сначала — просто нарастал хаос. Причём, сначала появление этих банд даже снизило 'природный фон' хаоса в городе. Патрули этих добробатов изрядно очистили город от деклассированных элементов — бомжей и шпаны. И почему-то никто не задумался — а куда бомжи делись? Никто же не видел, чтобы их где-то собирали, как-то организованно вывозили. Никто не знал, куда их переселяли.
А главное — никто не задался вопросом — зачем? Зачем кто-то в это крайне ценичное и скупердяйское время, при вечных кризисах и климаксах, занялся организованным перераспределением населения? Всё же дядюшка Ёся ушёл навсегда! И цари, проклятые собственным народом — преданы забвению. Казалось, что с этими историческими персонажами должны уйти в историю и их исторические опыты по 'переселению народов'.
Что мешало задаться простым вопросом — а за чей счёт банкет? На какие шиши содержаться все эти добробаты? Если регулярная армия государства столь же регулярно сосёт, и не только лапу? На какие средства эти молодые люди засыпают свои блок-посты одноразовыми шприцами? Что мешало подумать, что всё это — лишь средство для чего-то? Для — чего? Что видимая часть айсберга — лишь брызги того потока средств, откачивание которого и обеспечивали эти чьи-то личные армии.
Когда стали пропадать не только бомжи, начались поиски людей. А главное — страшные находки. Овраги тел. И ладно бы — замученных, изнасилованных, расстрелянных. В этих местах такое уже проходили. Недавно. Деды — помнят. Овраги выпотрошенных тел. Как скотомогильники. Конвейер производства человеческих запчастей.
Город взорвался. Народным гневом. И — залпами РСЗО — в ответ народу от власти на его — 'Доколе!'. Международная конвенция запрещала применение 'Града' по жилым городам противника. Как очевидное, само собой разумеющиеся — про свои собственные города даже не упоминали. А — зря!
Международные органы международных властей опять притворились глухо-немыми. Потому как русские массово убивают русских — мечта! Мечта сбылась! Глухо-немые предки из своих склепов и из-под берёзовых крестов молча показывают большие пальцы, прожимая 'лайк' своим подписчикам. И потёк широкий поток омолаживающих запчастей изношенным шестерням этих самых глухо-немых властей. Деньги и прочие ресурсы в этом случае — лишь приятный бонус. Лёгкий тонизирующий душ для их дряхлых экономик, изъеденных коррозией и гнилью.
Четверо сынов-молодцов. Они мгновенно вспомнили героическое прошлое предков, кровь их забурлила гневом, непремеримостью к несправедливости. Хаос беспорядочной уличной бойни, хаос спешного рытья окопов. Под обстрелами главных армейских калибров от вытуренных громадной кровью из города частей регулярной армии своей же державы, оказавшейся на стороне бандитов. Ковровое, неприцельное, лихорадочное — на расплав ствола, бомбометание прямо по городам и посёлкам. В результате — двое из молодцов остались прямо на улицах. Из четырёх невесток и кучи детей — только то, что сидело сейчас за столом и одна — за прилавком на рынке.
