— Не совсем так, — ответил Кипу, — у нашего государства часто возникал конфликт с соседними, и если инки побеждали — они присоединяли соседей к себе, и приучали к своим законам. От этого все только выигрывали.
— Все завоеватели всегда выдумывают для себя подобные оправдания, — сказал Джон Бек пренебрежительно, — Наверняка вы, инки, истребили немало народов. Скажи, а ты сам родом из инков?
— Я — чиму.
— Но ведь дед у тебя инка, а не чиму.
— По крови он чиму, а инка — это не принадлежность к народу, а звание.
— Хм, — сказал Джон Бек, — ну допустим. Но всё-таки признай, что народам, покорённым инками, было не сладко. Победители их всячески притесняли, а порой и переселяли на другие земли.
— Переселяли только в наказание за мятежи во время войн. Был ещё случай, когда за удар в спину в критический момент целое племя превратили в слуг, но чтобы истреблять — такого не было никогда.
— Сейчас ты скажешь, что народ — это и маленькие дети, а на тех, кто их убивает — падёт проклятье, — сказал Джон Бек, — я уже знаю, что вам эту чушь в школах вдалбливают.
— А разве это не так? Или, по-вашему, убивать детей — можно? — спросил Кипу, слегка сбитый тем, что его ответ опередили.
— На того, кто слушается Господа, проклятье пасть не может, — ответил Джон Бек, — оно падает лишь на тех, кто ему противится.
— Да, я знаю, что так написано в вашей Библии, но не могу принять этого. Я знаю, что ваш бог через пророка приказал одному царю, чтобы он во время войны с соседями захватил город и убил всех его обитателей, то есть и женщин, и детей, и даже скот, а тот не стал этого делать и даже пощадил пленного правителя, а разгневанный пророк приказал этого пленника живьём распилить, а царю ваш бог через пророка сказал, что он за это его покарает, и потом его сменил другой царь, который население покорённых им городов под пилы и молотилки отправлял. По мне, как бы ни был могуч такой бог, поклоняться я ему не буду.
— Бог не просто могуч, он всемогущ, а значит, ты от него не скроешься.
— То есть, он до всех доберётся рано или поздно? Придёт ко мне и скажет: "Вот что, Кипу, выбирай, или ты будешь людей заживо распиливать, или тебя распилят?" Так что ли?
— А как ты поступишь, если Бог явится к тебе напрямую с требованием покориться?
— Я не знаю, как поступлю именно я, ибо мне не случалось ещё стоять перед выбором: "смерть" или "предательство". Но я знаю, что в нашей земле были герои, предпочётшие смерть измене. Я знаю, что должен поступить также, но не знаю, хватит ли у меня мужества. Однако даже если представить, что я струшу, это не оправдает моих палачей. К тому же у тех, кого ваш бог приказывал убить, не было и такого выбора.
— Это тебе кажется, что не было. На самом деле Господь знает всех нас так хорошо, как мы сами себя не знаем. Вот ты только что сомневался, дрогнешь ты перед палачами или нет, а Господь уже знает об этом заранее. Он про каждого человека знает, на что тот способен. Поэтому если Бог приказывает кого-то убить, то, хотя это кажется со стороны непонятным и даже жестоким, то это оправданно. Он действует как садовник, который отсекает ветвь, про которую он знает, что она уже не даст плода и потому ей место в огне.
— То есть у плодовых деревьев надо отсекать все ветки, на которых только листья? Однако чтобы плоды налились, листьев нужно много, а значит, и бесплодные ветви небесполезны. А что вы понимаете под плодом от человека? Практическую пользу, которую он приносит?
— Праведная жизнь, конечно, подразумевает труд, а не праздность, — ответил Джон Бек, — однако это хоть и важно, но всё-таки главное — это жизнь ради Господа.
— То есть слушаться его даже тогда, когда он приказывает убить собственного сына? — спросил Кипу.
— А почему ваше государство приказывает сыновьям доносить на отцов? — ответил вопросом на вопрос Джон Бек.
— Наше государство требует, чтобы на преступника доносили обязательно, даже если он — родной отец, потому что преступник должен быть обезврежен как можно быстрее. Однако это не значит, что у нас каждый сын — враг своему отцу, а каждый отец живёт в страхе, что на него донесёт родной сын. Тот, кто не преступает закона, не имеет оснований бояться за себя. Аврааму же было приказано принести в жертву собственного сына не потому, что он или его сын были в чём-то виноваты. Для вашего бога это была чистая прихоть.
— Однако после этого Господь строго-настрого запретил человеческие жертвоприношения.
— Даже если так, ведь убивать невинных людей он потом приказывал.
— Но можно ли назвать невинным человека, не живущего в согласно законам, данным Господом?
— А ты хочешь сказать, что все мы тут настолько виноваты, что нас всех убить надо? — спросил Старый Ягуар напрямую.
— Считаю не я, считает Господь. Если он приказывал убивать, значит это правильно.
— Я надеюсь, что тебе он не приказал убивать здесь всех, включая грудных младенцев? — ответил старый Ягуар с ехидцей.
— Я не пророк, и Бог не говорит со мной напрямую. Что касается грудных младенцев — чтобы они выжили, нужно, чтобы их кто-то кормил. А значит, чтобы пощадить младенцев, нужно пощадить и их родителей, которые, однако, вскармливая их, неизбежно развратят их своим воспитанием. Как ни крути, а убить их было единственно возможным.
— Ну что за разговоры такие — убить, убить! — сказала пожилая женщина из толпы. Я родила и воспитала множество детей, и знаю, каких трудов это стоит — дать человеку жизнь. Думаю, что люди, которые заботятся о своих детях, не могут быть настолько безнадёжно дурными, чтобы их было необходимо убивать. А ваш бог — что хорошего он сделал, чтобы люди предпочитали его детям?
— Бог сотворил этот мир, небо и землю, и всех людей, и потому он вправе судить их. Он — наш небесный отец.
— Не верится, — сказала женщина, — любой творец ценит своё творение, а ваш бог убивает людей целыми городами. Если бы они были его творением, он бы пожалел вложенный в них труд и был бы к ним снисходительнее. Так мы, матери, многое прощаем своим детям именно потому, что много вложили в них. А раз ваш бог убивает людей с лёгкостью — значит, не он их создал.
— Кто ты такая, чтобы судить Бога? Ради людей Бог пошёл на позор и пытки, можешь ли ты говорить, что он их не любит? Даже истребление народов в древности было необходимо, чтобы эта жертва потом могла состояться. А ты, женщина, не знала ни пыток, ни позора, как ты смеешь судить его?
— Так вроде на смерть потом пошёл сын вашего бога, а не сам ваш бог. Я же родила детей, а значит, познала муки. И позор я тоже познала. Среди женщин, переживших Великую Войну на землях, занятых врагом, почти все испытали это. Почему вы, белые люди, взяли себе право судить нас?
— Сужу не я, судит Господь, а я лишь пришёл донести до вас Его Слово.
— О том, что надо убивать детей?!
— С тех пор как люди разделились на разные народы, они обречены убивать друг друга, — сказал Джон Бек, — так устроен мир. Скажи мне, женщина, из какого ты народа?
— Ну, я чиму, а что?
— Все ли здесь из этого народа?
— Нет, есть и кечуа.
— Каковы отношения между вами?
— В каком смысле? Ну, мы живём как братья.
— Допустим, но вот ты родила множество детей, и твоя соседка-кечуа родила множество детей, что будет потом, когда они выросли?
— Да они уже выросли, ну пережениться могут, а что?
— Из разных народов? При том, что ваши предки воевали? Кстати, почему?
— Воевали, потому что в Чиморе не было правильных законов. Теперь правильные законы есть, и войны между нашими народами быть не может.
— Чепуха, — ответил Джон Бек, — народы воюют не из-за этого.
— А из-за чего же?
— Из-за того, что земли мало, а есть хочется всем.
— Да, раньше из-за этого воевали, — сказал Кипу. — Но ведь земли не хватало из-за того, что люди не знали, как правильно организовать свою жизнь, чтобы оросить пустыни и нарезать на террасы горные склоны. При неправильных законах это невозможно. Если законы правильные, то всё это становится возможно, и пищи хватает на всех.
Слушая Кипу Джон Бек лишь презрительно кривил губы и скрещивал руки на груди. После этого он сказал:
— Вот что, юнец. Все эти разговоры про братство народов и правильные законы — чепуха, которую придумали инки, чтобы утвердить свою власть. Война уничтожила часть населения, и потому оставшимся хватает пищи, и потому вы можете жить мирно. Но если каждый кечуа и каждый чиму заведёт по пять детей, то потом они опять начнут воевать друг с другом, пока победители не уничтожат побеждённых или не обратят их в рабство.
— Почему не хватит пищи? Рыбы в море полно! — крикнул рыбак со шрамом.
— Не могу представить, чтобы наши дети шли убивать друг друга, — сказал женщина.
— Верно, не можешь, — ответил Джон Бек, — ибо если бы вы понимали это, вы бы стали убивать друг друга уже сейчас. Или обращать в рабство.
— Ну что, когда будешь обращать меня в рабство? — со смехом спросил Кипу стоявшего недалеко Ветерка. Раздался хохот, и даже до того нахмуренный Ветерок улыбнулся.
— Ладно, пошли друг друга обращать в рабство что ли, — со смехом обращались друг к другу соседи в толпе, и начали с шутками расходиться.
— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказал женщина, обратившись к Старому Ягуару, — поначалу это казалось ещё смешно, но с поклонником бога-детоубийцы нам разговаривать не о чём.
— Иди, конечно, милая Ракушка. Я и сам рад бы пойти, — вздохнул старик, — но как старейшина, я обязан тут быть, пока все не разойдутся, впрочем, дело, похоже, к тому идёт.
— Вы меня не поняли! — в отчаянии закричал Джон Бек, — я вовсе не оправдываю детоубийство, я лишь объясняю, как устроен этот мир! Да, в нём нет изобилия, потому что он поражён грехом, но потом Бог обещал всё это исправить. Если бы все люди поклонялись одному Богу, то он давно бы сделал это! Но люди поклоняются демонам, и тем самым множат зло!
— Значит, наши боги — демоны? — спросил Инти. — И я — потомок демона?
— Судя по тому, что ты творишь со своими жертвами — да.
— Я не буду оправдываться перед тобой и доказывать, что всё, что пишут про меня в Европе — гнусная клевета. Однако даже если бы это было правдой, всё равно мне вашего бога не переплюнуть. И всё-таки, ты считаешь меня потомком демона?
— Я не знаю этого, — ответил Джон Бек, — скорее всего, ты лишь потомок гордого самозванца. Но есть предание: некогда ангелы спускались с небес, спали с земными женщинами, и те рожали от них великанов. Бог не мог стерпеть этой мерзости и устроил потоп, и всё потомство ангелов погибло, а сами ангелы стали бесполыми. Однако, может быть, до ваших земель потоп не дошёл и ты — потомок такого недостойного ангела.
— Я знаю эту легенду. Не пойму одного — что предосудительного даже для ангелов в том, чтобы иметь семью? Почему надо было истреблять их потомство и вдобавок топить из-за этого весь род людской? Да и ангелов он хоть и не утопил, но наказал жестоко. Получается, ваш бог поступил как самый жесточайший деспот, и как его после этого можно назвать мудрым и справедливым? Христиане, которые придерживались этой теории, уверяли, что мы, инки, из-за этой примеси в крови как бы не совсем люди, точнее снаружи люди, а изнутри — нет, что у нас якобы нет нравственного чувства и вообще человеческих чувств, и потому с нами не следует обращаться как с людьми, всех нас надо истребить под корень, вместе со всеми родными, а это означало смерть десятков тысяч людей, в том числе и женщин и детей. Потом, правда, сами же испанцы отказались от этой теории, ведь самые дальновидные из них понимали, что таким образом им не удастся привлечь кого-либо к сотрудничеству с ними. И с тех пор вышел специальный папский указ, чтобы считать нас пусть очень плохими, но всё же людьми. Потому католики хоть и бранят нас последними словами, но в принадлежности к роду людскому не отказывают. А ты, значит, хочешь убедить нас, что ради вашей истинной веры нужно убивать нас и наших детей?
— Я не утверждаю этого. Моё дело лишь объяснить вам, чего Бог хочет от людей, а уж слушаться Бога или нет — тут решаете вы, хотя, конечно, я должен предупредить вас, какие кары могут вас постичь. Я хорошо понимаю, что ты, Инти, не покаешься и не примешь Господа в сердце своё никогда. Ты говоришь, что тебе жаль тех, кого он покарал, но я не верю тебе. Разве тебе жаль своих жертв и их родных? — Джон Бек нарочно возвысил высоту голоса, чтобы было слышно не только по всей площади, но и на соседних улицах. Идущие люди невольно останавливались и прислушивались. — Тут только что говорили, что библейские праведники вели себя дурно по отношению к чужим — но если даже и так, то они причиняли зло чужим, а инки измывались над собственным народом! — голос Джона Бека просто звенел от гнева, — хотите я расскажу, что сделал тот, кого вы почитаете почти что богом?! Что сделал, а точнее, не сделал Манко Юпанки?!
— Ну и что такого страшного он натворил? — спросил Кипу.
Джон Бек ответил как можно более ядовитым голосом:
— Когда испанцы окружили вашу Северную столицу, и её жители в осаде умирали от голода и жажды, Великий Манко не спешил со своими войсками на помощь несчастным, выжидая, что как можно больше их помрёт за время осады. Знаете, почему?
— Потому что у него не было достаточно войск для этого, — ответил Кипу, — вы там, верно, не представляете, с каким напряжением сил шла эта война.
— Чепуха, войска у него были, — ответил Джон Бек, — но ведь это был любимый город его брата Атауальпы. Манко в глубине души всегда ненавидел его, и потому ему было нисколько не жаль его жителей, которые до сих пор помнили его ненавистного брата. Да, столь низок и мелочен был Тиран, которому вы поклоняетесь вместо Бога!
Площадь молчала, как будто все слушатели одновременно проглотили языки. Жестокость и абсурдность обвинения делали бессмысленными любые возражения. Жители Тавантисуйю не без оснований считали Великого Манко своим спасителем, ведь во многом благодаря ему страна, хоть и с потерями, но выдержала выпавшие на её долю жестокие удары. Неудивительно, что простые люди видели в нём любимого отца, почитали за честь побывать в Куско и поклониться его мумии, и потому оскорбление, нанесённое памяти Великого Вождя, не могло быть проглочено просто так, у многих уже чесались кулаки, но все помнили приказ Первого Инки не трогать проповедника.
Наконец, Старый Ягуар заговорил, и его голос прервал могильную тишину:
— Зачем ты обидел нас, жестокий человек? Ты не хуже нас знаешь, что твои слова — грязная ложь. Манко отнюдь не держал зла на своего покойного брата и никогда не говорил о нём дурно. Что ты, чужестранец, можешь знать о том, что якобы таилось в его сердце? Но даже если там и была кое-какая обида на Атауальпу, всё равно он не стал бы мстить ни в чём не виноватому городу и его жителям. В дни моей молодости я видел Манко, когда он приезжал в едва начавший отстраиваться после войны Тумбес. Как он был непохож на тебя, каким достоинством и благородством веяло от него. Я рад, что нынешний Первый Инка многое унаследовал от своего деда, — старый Ягуар вздохнул, — видно, он и помыслить не мог, что ты, пользуясь его указом, посмеешь так грязно оскорбить его великого предка. Но обо всём, что случилось сегодня, он непременно узнает, и тогда он может отменить свой приказ. Пока же... я данной мне властью старейшины лишаю тебя права произносить публичные проповеди за нанесённое нам оскорбление. Пока твоя судьба не решена, можешь жить в нашем городе, тебя будут кормить, и никто не запрещает тебе разговаривать с жителями, но проповедей на площади больше не будет, и даже говорить с тобой, скорее всего, никто не захочет. Проповедуй камням и стенам, а мы больше не будем тебя слушать.
