Однако от этой идеи отказался — нужно выждать время, хотя оно и не на их стороне.
— Nain, nain!— немец высвободился из цепких старушечьих пальцев, опасливо оглядываясь, поспешил в автобус.
Уже на железнодорожной станции, когда Брусловский по всей платформе расклеивал путеводители для миткэмпферов, его осенило. Ведь Серафима может вместо себя кого-нибудь другого к монастырю подослать! Например, тетку Пульху. Правда, припадочный Гаврила утверждал, что ей около семидесяти, но и та "графиня", которую он видел у Савино-Сторожевского, далеко не Наташа Ростова. Графиня... И почему не спросил у студента, как ее зовут?
Когда автобус остановился у монастырского холма, уже смеркалось. В парке и у закрытых ворот никого не было. Минут сорок ходил Валька задумчиво меж вековых дубов, раскидистых вязов, молодых кленов, словно терзаемый великой мыслью поэт. Наконец он решительно остановился.
— Ну, конечно,— стукнул себя кулаком по лбу Брусловский.— Это sehr gute идея. Думаю, Владимир Семенович одобрит. Только бы он не задержался. Время не на нашей стороне. Wir haben kaine Zeit.
Ждать автобуса не имело смысла. Валька тормознул "тачку" и после длительного торга уговорил совсем еще безусого паренька довести его до поворота на пансионат "Дружный". Ехать ночью через лес, да еще за те гроши, что предложил Брусловский, подросток категорически отказался.
Звенигород, как и все провинциальные города, рано ложился спать. И на главной Московской улице, и на центральной площади уже почти не было людей.
Валька велел притормозить возле круглосуточного магазина. В просторном, недавно побеленном подвале он спросил хлеба, колбасы, пять банок кильки и, несмотря на предупреждения Федора, бутылку водки. Бракованный полиэтиленовый пакет в руках Брусловского тут же порвался. Продавщица, не торопясь, пошла в подсобку за другим.
— Нельзя ли побыстрее? — проворчал за Валькиной спиной нетерпеливый покупатель.
— Обождешь, не в бане,— раздалось из магазинных закромов.
Не прошло и четверти часа, как продавщица вернулась, презрительно бросила сумку Брусловскому. Вероятно, она подумала, что это он ее торопил.
— Не подержите пакетик? — лесник повернулся к стоявшему сзади мужчине и с радостью признал в нем студента, торговавшего у монастыря книгами.
Он пожал ему руку как давнишнему приятелю.
— Скажи, отличник, а как зовут твою бывшую учительницу, ну ту, в черном платье, что с иностранцем разговаривала?
— А, старуху? Пульхерия Ивановна Любатович.
Даже не поблагодарив книготорговца, Валька как ошпаренный выскочил на улицу.
Ай, да я! — хотел крикнуть он звездному небу, но передумал. Жаль было будить древний город.
По дороге в пансионат, попали в "зеленую волну", остановились лишь у светофора за железнодорожной станцией. Железный столб, сияющий огненным оком, подпирала лбами пьяная в лоскуты парочка.
— Весело у вас,— затянулся сигаретой Валька.
Шофер сплюнул в окошко:
— Как и везде.
Вспыхнул зеленый, машина тронулась. Вдруг Брусловский схватил юного водителя за коленку.
— Стой!
В одном из пьянчуг он узнал Запойного.
Погоня за графиней.
В холе местной префектуры было многолюдно, как во Дворце съездов. Между мраморных колонн сновали сомнительные личности, мялись и почесывались, словно плешивые, неуверенные в себе граждане, дефилировали под ручку с уважаемыми людьми чиновники и клерки. В первую же секунду батюшке отдавила ноги какая-то ошалевшая девица со смазанной косметикой на перекошенном толи от радости, толи от ужаса личике. Не извинившись, барышня растворилась в лабиринтах префектуры.
— Содом и Гоморра!— всплеснул руками Ваше преподобие.
-Надеюсь, нам повезет как Лоту, и мы уцелеем,— продемонстрировал знание Нового Завета майор Пилюгин.
-Бог спас Лота от огненного дождя потому, что тот не предавался как все мракобесию.
— У нас нет другого выбора, святой отец. Присядьте пока, хотя бы вон на подоконник.
Батюшка узрел в углу газетный киоск.
— Пойду прессой освежусь.
— Освежитесь,— Пилюгин с завистью посмотрел, как хорошо сидит на иерее его светло-песочный хлопковый костюм. Ему самому он в последнее время сделался, почему-то велик. Сохну под старость, предавался грусти майор.
Вашему преподобию тоже нравился костюм особиста. Он гладко выбрился, припудрил бровь, выпросил у Владимира Семеновича, ко всему прочему, летнюю соломенную шляпу, доставшуюся Пилюгину от отца.
Мраморные колонны районного дворца исполнительной власти пестрели всевозможными объявлениями: "Сдаю квартиру лицам кавказкой национальности", "Тайский массаж со всеми вытекающими последствиями за у.е.", " Евроремонт от Кудасова" и т.д.
Владимир Семенович водил линзами роговых очков по печатным и рукописным строчкам, чертыхался. Но вот взгляд его остановился на тетрадном листе, сложенном пополам: "Регистрирую малые предприятия, ООО, ОАО, ЗАО, ТОО за 24 часа".
Двадцать четыре часа — слишком много, бубнил себе под нос Пилюгин, Ich habe keine Zeit. Как бы миголощевские орлы чего-нибудь не натворили в Звенигороде от великого ума. Нет, время не на моей стороне.
Из-за колонны высунулась угодливая мужская физиономия в веснушках и прыщах.
— Солидный человек, хочет открыть солидное дело?
— Предположим.
— Что именно?
— Общество памяти.
— ООО, ТОО?
-?!
-Закрытое акционерное общество, открытое, товарищество с ограниченной ответственностью?
— С ограниченной, конечно.
-Четыреста долларов и завтра получите на руки постоянное свидетельство о регистрации. Счет в банке откроете сами. Могу порекомендовать "Русский свободный".
— Завтра поздно.
Прыщавый посмотрел на часы, покопался в портфеле. Но так ничего из него и не вынул.
— Пятьсот пятьдесят и к вечеру все будет готово.
Пилюгин вспомнил недавний торг с директором краеведческого музея, заскрипел зубами — совсем советский народ совесть потерял.
— Триста долларов и через два часа документы.
— Ну, как можно...— загундел веснушчатый деляга, но неожиданно согласился.— Ладно, давайте паспорта. Нужно развивать в России предпринимательство.
Перед физиономией мужика завертелась мозолистая майорская фига.
— Паспортные данные напишу на бумаге. Ваше преподобие, идите сюда!— командирским голосом позвал майор.
От ларька, святой отец отделился, уткнувшись в газету.
— Молодой человек!— завопила ему в след киоскерша.— А деньги?
— Обожди, сестра, верну я тебе твое бесовское писание.
Поп, не отрываясь от чтива, присеменил к колонне.
— Глядите, что пишут " Аргументы и факты": " Если вы надумали употребить самое широкое алкогольное ассорти, народный опыт придумал такую смесь. Понадобятся огуречный рассол, рассол от квашеной капусты, хотя бы полстакана давленых ягод клюквы или брусники и стакан водной настойки из сухих листьев эстрагона. Смешайте все и поставьте в любое сухое место на ночь. Воскресит любого". Или вот...
— Обождите, Ваше преподобие,— Пилюгин забрал у попа газету,— не на Священном соборе.
Иерей сделал вид, что пропустил кощунство мимо ушей.
-А что? Может, плюнем на заряйку? Соберем народные похмельные выдумки и выпустим книгу.
— Хорошая идея,— одобрил конопатый.
— Вы, батюшка, помните номер своего паспорта?
— Конечно.
Тут к троице подскочила киоскерша, выхватила у Пилюгина неоплаченную газету, треснула ею по голове святого отца и с достоинством вернулась на рабочее место.
— Содом и Гоморра,— простонал священник.
Приблизительно, через час прыщавый дядька спустился с префектурных небес.
— Порядок,— успокоил он клиентов.— Теперь вы зайдете в пару кабинетов и дело, можно сказать, в шляпе.
— Зачем?— удивился майор.
— Для официальности.
В первой комнатушке под лестницей сидел какой-то дерганый юрист. Он постоянно жрал карамельки, запивал их чаем, при этом ни на минуту не выпускал из рук вонючую сигариллу.
— Чем собираетесь заниматься?— мял он в желтых мозолистых пальцах попыхивающий коричневый стержень.
— Всем,— ответил бывший особист, как его научил конопатый.
— Правильно,— согласился юрист.— И все же? Здесь написано, вы хотите зарегистрировать "Общество памяти чистолюбивого Иорадиона".
— Сокращенно "ОПЧИ", — подсказал батюшка.
-Верно,— опять мотнул головой чиновник. Кто такой Иорадион?
Иерей сделал благоговейное лицо.
— Отшельник, божий человек. Средневековый. Известен своими необычайно чистолюбивыми делами.
— Правильно,— не изменил свою лексику юрист, хотя отроду не слыхивал ни о каком Иорадионе,— ну а что общество-то будет делать?
— Собирать свидетельства его праведной жизни.
-Ага!— оживился специалист по юридическим закорючкам.— То есть, не исключается проведение археологических разведок и раскопок. Хорошо. Но имейте в виду, они разрешены только при наличии Открытого листа. А он выдается исключительно институтом археологии РАН. У вас есть там свои люди?
— Так точно!— по-военному ответствовал Пилюгин.
— Это правильно.
Чиновник обжег губы о истлевшую до краев сигариллу, попытался выплюнуть ее, но окурок прилип к подбородку. На выручку бросился батюшка. Он оторвал от юриста бычок, невозмутимо смял его в кулаке.
— Спасибо,— консультант прикурил новую цигарку.— Итак. Для получения Открытого листа вам понадобится письмо-согласование Госоргана охраны памятников истории и культуры той области, в которой вы надумаете работать. Самовольные же раскопки расцениваются, как умышленное уничтожение или порча памятников культуры, за что по ст. 243 УК РФ предусмотрена уголовная ответственность. Понятно?
Пилюгин с Лаврентием синхронно кивнули.
— Правильно,— заулыбался юрист.— Можете быть свободны.
Соратники вежливо поклонились, направились к дверям.
— Подождите! — раздался недовольный окрик чиновника.— А деньги-то?
В коридоре Пилюгин набросился на прыщавого протеже.
— Что же ты, verflucht deine Mutter, ничего про взятку не сказал?
— Это не взятка, — оправдывался конопатый.— Законная плата за консультацию.
— А где чек?— грозно вращал очами майор.
Делец только пожал плечами.
— Пойдите, потребуйте, только тогда свидетельства я вам не гарантирую.
— И сколько же еще консультантов нужно осчастливить своим посещением?
— Только двух. Клянусь мамой!
— Твоя мама видно была ехидной,— обнажил хищные резцы Ласкутный.
В следующем кабинете принимал ведущий специалист по делопроизводству и бухгалтерскому учету И.К.Шершень. Во всяком случае, так свидетельствовала табличка на двери.
Шершень тоже пил чай, но не курил. Он молча указал на два стула возле стола.
— Бухгалтера уже нашли?
— Нет, — майор мысленно подсчитывал оставшиеся в портмоне ассигнации.
— Могу предложить толкового человека. Так сказать, проверенного. Если надумаете, позвоните,— ведущий специалист протянул батюшке визитку.
Святой отец картонку взял, нехотя сунул в карман.
— Я сам бухгалтером буду,— неожиданно для Пилюгина заявил он.
— У вас есть соответствующее образование?— поинтересовался Шершень И.К.
— Духовная семинария.
— А сейчас чем занимаетесь?
— В храме служу. Прихожанам заповеди божьи проповедую: не убий, не возжелай жены ближнего, не укради!
На последнем слове батюшка сделал особый акцент и начал медленно приподниматься со стула. Пилюгин ухватил его за полу пиджака, но попа уже было не остановить. Он задрал кверху указательный палец, начал вещать: " Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! Ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься!" Я тебе покажу взятки брать, улитка виноградная!— Ваше преподобие выхватил из пиджака визитку, порвал ее в клочья, швырнул в лицо Шершню.
Теперь уже подскочил со стула консультант по делопроизводству.
— Это же ненормальный! Какая ему бухгалтерия? Срочно вызывайте милицию!
Пилюгин вытолкал попа за дверь, выложил перед ведущим специалистом несколько зеленых купюр.
— Не надо милиции. Хватит?
Напуганный Шершень сгреб доллары в ящик, махнул рукой — мол, идите все, только оставьте меня в покое.
Владимир Семенович уволок священника в туалет, схватил за грудки.
— Вы что же это, Ваше преподобие, вытворяете? Я последние деньги на дело трачу, а вы его на корню губите!
— Алчны больно бумажные души,— оправдывался иерей.— Не утерпел.
— Простите, — Пилюгин отпустил лацканы своего самого любимого пиджака.— Дикий капитализм, ничего не поделаешь.
— Варварство душ,— добавил святой отец.
— Пусть так. Только вы больше не дебоширьте. Опять в околоток попадем.
В третью дверь, к советнику по общим вопросам, Владимир Семенович зашел один. Не подходя к столу, деловито спросил:
— Сколько?
— Тридцать,— советник заботливо поливал из чайника чахлый кактус и даже не удосужил майора взглядом.
Выложив деньги, бывший полковой особист напомнил:
— Мое предприятие называется "ОПЧИ".
— Хорошо, я запомнил.
— Все?
— Все.
Конопатый, и одновременно прыщавый делец не обманул миткэмпферов. В восемь часов вечера он вручил им новенькое свидетельство о регистрации Товарищества с ограниченной ответственностью и все прилагающиеся к нему документы. Так и подмывало Пилюгина показать веснушчатому пройдохе фальшивую ксиву полковника ФСБ и послать его к чертовой матери, не заплатив ни копейки. Но Владимир Семенович не поддался на искушение — все же мужик сдержал свое слово и не подобает офицеру отказываться от своего.
По совету прыщавого посредника, помчались к метро. Рядом с подземкой, в каком-то воняющем кошачьей мочой подвале, уголовного вида тип, за двадцать минут изготовил им две печати и угловой штамп новоиспеченного предприятия.
Дома у Пилюгина пили пиво, вели горячие дебаты о духовном предназначении человечества. Когда спорщики утомились, стрелки на будильнике уже подбирались к четырем. Через два с небольшим часа отходила электричка на Звенигород.
Давно Федор Арбузов не сгорал так от стыда. Разве что в отрочестве, когда из любопытства поджег на школьном чердаке украденную из кабинета химии серу. Слава богу, пожара не случилось, но по всему двухэтажному деревянному зданию распространилось едкое, удушающее зловоние. Пришлось прервать занятия и проветривать классы. Директор вызвал в школу мать. Степанида Николаевна в ту пору болела гриппом и, несмотря на уговоры Федора отложить визит к директору, все же пошла с температурой за четыре километра в село Медведицкое.
Начальник учебного заведения, всегда потный и поддатый коротышка, долго ругался на Степаниду Николаевну, безапелляционно утверждал, что она воспитала уголовника и проходимца и что в будущем "отщепенцу и провокатору" непременно светит тюрьма. Федьке было стыдно до невозможности в первую очередь перед матерью.
Так и сейчас — хотелось просто провалиться сквозь землю. А Владимир Семенович Пилюгин все бросал и бросал ему в лицо, как Герцен в самодержавие, гневные обвинения. Впрочем, не только ему:
