Опричник I

Некоторые предположения у меня были, уж больно говор у деда был характерный: вятский. Подозреваю, он из числа хлыновских разбойничков, в свое время хорошо погулявших по Волге. Как бы то ни было, пришлось писать моего протеже в челобитную Иваном Васильевичем Кожемякиным. С остальными было проще. Не то что я надеялся, что такое именование проскочит через дотошных подьячих, не по чину, однако, но челобитную-то к делу присовокупят и для истории имя будущего гения, если что, сохранится полностью, а большего мне и не надобно.

В Москву прибыли в последний день сентября, к позднему вечеру. Наутро я наведался к Висковатому, который порадовал меня, сообщив, что Георг Бауэр уже прибыл в Москву, Джамбатисто Бенедетти дал согласие на переезд, и помог найти своего учителя Никколо Фонтана, по прозвищу Тарталья. В Москву они, правда, доберутся не ранее начала мая. С врачами обстояло куда как более скромно, пока что можно было рассчитывать только на прибытие Андрея Везалия, что, в общем-то, неудивительно. Остальные и так неплохо устроились, и только ему было некуда деваться из-за непрерывной травли развязанной приверженцами средневековой схоластической медицины. Хорошо, хоть его не придется долго ждать, прибудет вместе с остальными.

Кроме этих, довольно известных в мое время светил науки, подсылы Висковатого сговорили и несколько подающих надежды студентов из итальянских университетов. О большинстве из них я никогда ничего не слышал, разве что имя Пеллегрино Данти показалось мне смутно знакомым, но насколько я помнил, того картографа звали Игнатием[55]. Далее разговор плавно перешел на дела московские...

Подробно обсудить не вышло, главу Посольского приказа ждали дела в Кремле, да и мне пришлось отправиться с ним на пару. Остаток дня я потерял практически впустую: Иван Михайлович сдал меня с рук на руки дьяку, который с какой-то болезненной дотошностью начал согласовывать, что и в каком порядке я буду говорить государю. Впрочем, деваться было некуда, прием у государя предстоял вполне официальный, не как в первый раз, так что формальности пришлось улаживать заранее.

...

Передача полоняников прошла без сучка, без задоринки, разве что Мамич-Берды пришлось нести на носилках, рана еще толком не зажила, так что ходить он пока не мог. Двое ногайских сотников, попавших нам в руки после побоища на реке Сок, передвигались на своих двоих, хотя рука у одного до сих пор не гнулась: картечная пуля в свое время натворила дел, хорошо кость не задело, иначе бы точно пришлось ампутировать. Затем последовал черед найденного в Казани бочонка с печатью Чапкуна Отучева.

И тут случилось первое "отступление от протокола", причем спровоцированное самим Иваном Васильевичем, который поинтересовался, какая награда ждала бы за подобную добычу в моей стране.

— О том не ведаю, ибо мал был, когда увезли меня на чужбину, — ответил я, — Слыхал от гидальго, что королю Кастилии и Арагона служат, те отдают своему государю пятую часть с золота, что в Индиях с боя добудут. Четыре пятых же меж собой делят, по чину и заслугам.

Адашев, встрепенулся и зашептал что-то царю на ухо. Хоть я на слух не жалуюсь, но расстояние было приличным, так что удалось разобрать только: "...много хочет ...и четверти хватит...". Ай да молодец! Как за казну грудью встал, только зря ты так, сейчас боком выйдет.

— Мыслю так, государь, сие добыча тех твоих слуг верных, что Казань брали, — продолжил я, — Какую же часть выделить тем, кто кровь проливал, едино в твоей власти, иному се решать невместно.

Алексей Федорович аж поперхнулся и моментально умолк. Быстро соображает, но заранее просчитывает плохо, ох зря он с этим влез, время придет — царь всё припомнит.

— Верно, мыслишь, сие мне решать, — сказал Иван Васильевич, после чего чуть повернулся в сторону окольничего и продолжил, — Велю сию казну ханскую раздать вдовам да сиротам, тех, кто под Казанью головы сложил.

Адашев не проронив ни слова, поклонился, подтверждая волю государеву и лишь спустя минуту мельком зыркнул в мою сторону. Я же продолжил, рассказав о найденных серных ключах и заложенном нами Сокском остроге, с приложением чертежа, на который я потратил последние листы купленной ранее бумаги. На этом чинный прием закончился, а следующие полтора часа прошло в обсуждении планировки крепости, правда приличия были соблюдены: государь объявил, что желает трапезничать и мы перешли в другие палаты, где и провели время в ожидании, когда всё будет готово для царского пира.

Впрочем, заскучать Иван Васильевич не дал. Несмотря сгрудившихся вокруг бояр, он постоянно подзывал меня, чтобы пояснить тот или иной момент на чертеже крепости. Место мне выделили самое, что ни на есть захудалое — на самом краешке скамьи, да еще и ближе к входу. Оттуда и приходилось каждый раз пробиваться к царю через толпу высокородных царедворцев, а потом протискиваться обратно. Выглядело это предельно издевательски, но я отлично понимал причину: вели государь поставить мне скамью рядом, ох и нажил бы я сегодня врагов! А так вроде и боярской родовой чести не умалил своим возвышением не по чину, и о деле государевом отчитался.

Если на кого и шипели бояре, так на Адашева, который включился в процесс обсуждения самозабвенно, явно решив отыграться за мою подставу с казанской казной. И в какой-то момент у него почти получилось: кроме собственно крепости и отдельных элементов укреплений, я в свое время добавил и эскиз единорога, без особых подробностей, указав только основные размеры и вес орудия со станком и без оного. Вот к этому Алексей Федорович и прицепился. Не знаю, что именно он наговорил Ивану Васильевичу, то тот подозвал меня вновь:

— Слуга мой верный, Алешко Адашев в сомнении, — произнес государь, — А так ли хороши твои пушки, как Шереметев Большой сказывал?

— Не за мзду ли? — тихо и вкрадчиво произнес, ни к кому не обращаясь, окольничий, и сердито зыркнул на меня.

— Воистину в делах ратных, что-либо на веру принимать, смерти подобно! — ответил я, и добавил: — А каковы пушки в деле, своими глазами видеть надобно. Коли велишь — покажу. Потребно токмо мишени подготовить, да установить, где укажешь...

— Быть по сему, место позже укажу! — сказал государь, — А ежели, что для дела надобно, к Ваньке Висковатому обратись.

Алексей Федорович явно хотел что-то добавить, однако, услышав последние слова царя, счел разумным промолчать. Похоже, он уже начал воспринимать меня как противника более чем всерьез. Вот на этом, пожалуй, и пора заканчивать противостояние, тем более что момент вполне подходящий — пусть думает, что последний удар остался за ним, и я капитулирую. Приглашу его к себе вечерком, поговорить о делах, да разногласия наши разрешить. Он человек умный, и уже наверняка, если не разумом, так шкурой царедворца почувствовал, что такого врага как я лучше не заводить. При боярах рядом с ним светиться не буду, попрошу Ивана Михайловича ему передать мое приглашение, тем более что мне с Висковатым так и так решать вопрос с необходимыми материалами для предстоящих полевых испытаний нашей артиллерии.

Кстати, о единорогах. Если бы вопрос стоял только о доказательстве сравнительной эффективности перед более-менее подготовленными специалистам по артиллерии, мне кроме листа бумаги, чернильницы и пера ничего и не потребовалось бы. Простая математика: возьмем ту же Кашпирову пушку весом тысяча двести пудов, которую можно зарядить пятнадцатипудовым ядром или аналогичным зарядом картечи, в котором картечных пуль по двенадцать золотников весом будет четыре тысячи восемьсот штук. Если из той же бронзы отлить единороги, то хватит на двадцать дюжин стволов, при этом суммарный залп тянет на двадцать две тысячи восемьсот картечных пуль, что почти в пять раз больше.

И это только один залп! А их за минуту можно сделать до пяти. Потому правда темп чуть упадет: придется банить и охлаждать орудия, вот только Кашпирову пушку зарядить, дело не быстрое, подозреваю, не один час на это уйдет. Впрочем, и так вполне очевидно, что эффективность единорогов будет выше даже не в разы, а в десятки раз. К тому же есть и еще один нюанс — картечный сноп у единорогов в разы короче, благодаря чему при правильно определенной дальности и точно выбранном угле наклона ствола куда как меньше картечи улетит мимо цели. Что же касается Ганусовского монстра, то им хорошо только по походным колоннам бить, если же стрелять по атакующей цепью коннице, то большая часть картечи зароется в землю, не долетев до цели, либо пролетит над ней. Про мобильность на поле боя можно и не говорить, тут и так всё ясно.

...

До начала пира злыдень Адашев еще раз попытался сделать мне пакость. На это раз он сыскал за мной такую "вину", что мне и не в жизнь бы в голову не пришло, что этим можно вызвать неудовольствие государя. А вот поди ж ты! Оказывается брать на себя затраты на те чугунные пушки, что я поставил в Сокский Острог, мне невместно. Да и все остальные расходы на строительство крепостицы надлежит упомянуть в описи и представить государю, дабы казна выплатила всё как положено. Пришлось заверить Ивана Васильевича, что и в мыслях не было тем государеву честь умалять.

Ай да Адашев, и ведь наверняка думает, что мне насолил! Вот только я не с милостей царских живу, я деньгу зарабатываю, а тут он мне даже подсобил, потому как по оговоренной ранее цене, даже сами тридцатипудовые стволы казне обойдутся в пятьсот восемьдесят два рубля с полтиной. Да лафеты двадцать рублей, а картечь и ядра к ним — еще три сотни, да пятнадцать пудов пороха. С этим, правда, промашка вышла, о цене на зелье уговора не было, а считать по той, за которую казна его закупает у иноземных купцов, едва затраты отбить выйдет. Впрочем, не стоит забывать и остальное, что мы Сокскому острогу на обзаведение оставили: котлы чугунные, железо полосовое, гвозди, скобы и замки.

Да плюс к этому по пять рублей за каждого обученного мною и сдавшего экзамен посошного фортификатора, а их сто пятьдесят шесть человек набралось, так что в сумме казне придется выложить семьсот восемьдесят рублей, да за ядра к большому государеву наряду, что заказаны в прошлом году, еще четыре тысячи триста. Жаль, что заряды к не отлитым еще единорогам только предстоит сделать, а то бы и их предъявил разом к оплате. Но и так эффект будет изрядным. Так что не буду откладывать:

— На Яузе судно мое стоит, дозволь государь человека послать за бумагами!

— Дозволяю! — кивнул Иван Васильевич.

— Прибыл со мной на том судне, Габдулла Хусейнов — продолжил я: — Прадед его получил тархан на земли в верховьях реки Сок от царя казанского Магмед-Аминя. Дед же имал тархан от Сафа-Гирея, что на казанский стол в то время сел, а ноне Казанское Царство ты под свою руку взял и хочет оный Габдулла в верности присягнуть, дабы и далее теми землями владеть.

— Звать Габдуллу Хусейнова на пир! Гостем моим будет! — повелел государь.

К началу пира татарин естественно опоздает, что впрочем, не удивительно: путь из Кремля до берега Яузы и обратно не близкий, но похоже такие мелочи тут никого не беспокоят. Объяснив посыльному, как добраться до судна и кому передать мою записку, я стал ждать начала пира. Не прошло и несколько минут, как бояре встрепенулись и гурьбой рванули с места. Вскоре и мы перешли в просторную, роскошно украшенную палату, уставленную вдоль стен лавками с вышитыми полавочниками, к которым были приставлены столы, накрытые разукрашенными скатертями. Посреди палаты стояло множество поставцов с золотой посудой.

Последнее выглядело особенно издевательски, если учесть что гостям поплоше персональной сервировки не полагалось. В их число попал и я на пару с Георгом Бауэром, с которым меня усадили за один стол. Рядом с нами оказались еще двое иноземных мастеров: литейщики с Пушечного двора Кашпир Ганусов и Корт Гартман. Им тоже достался одна тарелка и нож на двоих. Я пожал плечами, достал из вшитого в шубу кармана небольшой серебряный футляр и вынул из него столовый нож и ложку с вилкой. Что кстати не ускользнуло от внимания Агриколы, захотевшего осмотреть сию диковинку. Мастер Георг подивился тонкости литья и поинтересовался именем мастера и поначалу не поверил что это работа местного литейщика, а не немца или литвина. По его словам так тонко передать детали способен далеко не каждый мастер в Европе.

Оно и понятно, литье в кокиль с подогревом формы, да еще под давлением здесь ни кто еще не освоил. Ну а мы секретом делиться не станем с иноземцами, выведать же непросто даже ели кто и сумеет попасть в литейку — специальные патроны создающие давление за счет генерации углекислого газа делают совсем в другом месте, под моим присмотром, а без этого лить столь мелкие детали с подобной точностью не получиться. Собственно и мои мастера пока пробуют свои силы на всякой мелочи, вроде ложек-вилок и прочего.

Наработка опыта процесс не быстрый, но деваться некуда: лить в обычные формы, заказанные государем единороги, конечно можно, но, во-первых, эти формы в отличие от кокилей — одноразовые, а во-вторых — их качество меня откровенно не устраивает. Раковины и пузыри только для картечи не смертельны, но со временем придется и гранатами стрелять и ядрами, и вот тут с точностью уже могут быть проблемы. Лить же орудия цельными, а потом рассверливать долго и затратно, к тому же долговечность канала ствола серьезно страдает.

Опять же разобраться с режимом подогрева формы, освоить качественную шлифовку и полировку легче на небольших деталях. Заодно повысим точность и качество деталей для револьверных винтовок, попутно чуть снизив их вес. Впрочем, всю эту экономию сожрет крышка рамки барабана, в необходимости которой я убедился в ходе испытаний в реальных боевых условиях. Дело тут не столько в необходимости уменьшения воздействия на стрелка прорыва газов между устьем ствола и барабаном, хотя и это тоже важно. Куда как актуальнее максимально предотвратить возможность загрязнения — в бою всякое случается, и оружие на землю роняют и просто плюхаются с ним в грязь, так что лишней эта мера не будет.

Тем более, что рамка так и так состоит из двух половин и добавление такой детали на работе с оружием при заряжании не особо скажется. Единственная проблема — литая не вариант, слишком тяжелая выйдет, но к весне у нас будет готов небольшой прокатный стан, а уж отштамповать рамки из бронзовой ленты не проблема. Приходилось, как-то внедрять штамповку взрывом, так первые формы вообще ледяные делали, и ведь работало! В этом методе есть, правда и минусы, но пока нет нормального пресса, выбирать не приходится.

...

Пир тем временем шел своим чередом, после холодных закусок под традиционную чарку водки, наступил черед лебедей, причем мне государь пожаловал крыло "царской птицы" со своего блюда, что вызвало шепоток в рядах бояр. Мастер Кашпир наклонился ко мне и поздравил: сие честь и немалая...

Затем последовала дичь верченая, которую в зал на больших блюдах внесли богато одетые стольники. Чего тут только не было: олени, вепри, косули, даже рысь, которую попробовать, впрочем, не довелось, хотя особых сожалений по этому поводу я не испытал: хватило и хорошо прожаренного кабаньего бока. Впрочем, на мясо я особо не налегал, царский пир дело неспешное и перемен будет еще много, посему торопиться не стоит. Да и по большому счету не шибко хорошо приготовлено. Испортить жаркое надо сильно постараться, но видимо для местных поваров нет ничего невозможного: местами подгорело и довольно суховато, впрочем, подозреваю, что на наш конец подали что поплоше.