Еретик. Книга 2

«Я предам Господа, если предам совесть. Я предам совесть, если предам друга. А если предам инквизицию, я просто нарушу правила. Видишь разницу?»

Вспомнив слова Гийома и Вивьена, Ансель устало прижал ладонь ко лбу, облокотившись на стол. В груди у него защемило от тревоги и давно забытой боли потери, которую он, казалось, испытывал теперь загодя — еще до прихода инквизиции в Кантелё, а приход этот, он верил, состоится.

Еще больнее было оттого, что на этот раз Ансель лично знал тех людей — или, по крайней мере, одного из них — кто придет разрушать его жизнь. Кантильен Лоран казался хорошим человеком, не желающим несправедливого насилия и не любящим жестокости, и все же он был инквизитором, который проявит абсолютную безжалостность, если узнает о катарской ереси в Кантелё. И ведь безжалостности этой подвергнется не только Ансель, но и все те, кого он успел за это время обратить в свою веру. Гийом… графиня… некоторые слуги и селяне...

Не минует сия участь и других его учеников — Вивьена и Ренара. Они тоже попадут под подозрение, Вивьен об этом сказал. Быть может, если все же сдаться добровольно и объявить, что на землях Кантелё был всего один еретик — Ансель де Кутт — и исповедовал он свою веру втайне ото всех, кровопролития можно будет избежать? Как и пристрастного допроса? Возможно Лоран все же поверит ему? Если так, то Ренар со всей искренностью сможет подтвердить, что никогда даже не разговаривал с Анселем о катарской ереси, а Вивьен… он запросто сможет солгать.

«Я предам инквизицию ради тебя».

Ансель поморщился.

А ведь Вивьен искренне понимал, на какой риск идет, произнося эти слова. Он знает лучше других, на что способна инквизиция, и все же он сделал выбор в пользу дружбы. Если бы Гийом понимал, какие ужасы ожидают в допросной комнате, стал бы он так рисковать, как рискует сейчас?

«Видите ли, дело в том, что я не хочу у вас учиться».

Ансель с горечью усмехнулся.

«И почему я не послушал Гийома тогда? Почему не убрался восвояси, а решил, что молодой граф будет подходящим учеником, которому можно передать свои мысли с расчетом на то, что он потом распространит их на своих землях? Чего я этим добился? Того, что теперь из-за меня он в смертельной опасности, а я даже не успел рассказать ему все, что хотел. И вряд ли успею — как бы бесстрашно он не относился к положению, в котором оказался, я не могу и дальше продолжать делать из него мишень для инквизиции».

Встав из-за стола, Ансель подошел вплотную к окну, ухватившись за край каменной ниши, в которую оно было вделано, и уставился в непроглядную тьму, пытаясь разглядеть в ней приближающихся недругов. Однако графство было погружено в ночную тишину. Даже животные замолкли. Казалось, еще чуть-чуть — и можно будет услышать плеск воды в далекой реке.

Ансель отчаянно вцепился в каменную кладку, удерживая рвущийся наружу стон томительного ожидания трагедии. Он мучительно поморщился, прикрыл глаза, а затем широко распахнул их, отошел от окна и зажег еще одну свечу. В этот самый момент он принял единственное решение, которое давало хотя бы возможность оградить его близких людей от жестокости инквизиции. Эта возможность не давала гарантий, но она хотя бы была. Стоило попытаться.

«Мужайся, Вивьен», — подумал он. — «Тебе придется непросто. Но, уверен, ты справишься с этим. Благослови тебя Господь».

Резко схватив со стола лист бумаги и обмакнув в чернильницу свежее перо, Ансель начал наспех дрожащей рукой выводить слова своего последнего послания Гийому. Он не станет передавать письмо лично — граф должен будет обнаружить его, поняв, что учитель покинул Кантелё.

Слова проносились в голове Анселя с такой быстротой, что он с трудом мог уловить каждое из них, и все же рука каким-то образом успевала выводить их на бумаге. «Ваше сиятельство» — начал он.

«Никакого фамильярного обращения, лишь официальный тон!»

Я повинен во грехах перед вами и Святой Церковью…

Нет никакого оправдания моему преступлению и моей дерзости…

…приютили в своем доме еретика, дали ему кров, не зная, кто я такой…

Я, Ансель де Кутт, признаюсь, что повинен в исповедании катарской ереси перед Богом и Его Церковью…

…молюсь, чтобы вы не пострадали за мои грехи, ибо, видит Бог, вы ни о чем не догадывались…

…сдаюсь на милость епископа Кантильена Лорана…

…готов примириться с Церковью, если мне удастся снискать прощения Господнего, или принять казнь, если на то будет Его воля…

…раскаялся…

Нет больше сил терпеть муки совести…

Надеюсь на помощь служителей Господа или на справедливое наказание…

…должен был сдаться раньше, но боялся и надеялся сохранить свою тайну и от вас, и от слуг Господних, инквизиторов…

Да помилует меня Господь.

Закончив свое послание, Ансель, тяжело дыша, распрямился над столом. Он оставил письмо на видном месте, надеясь, что Гийом сумеет понять его замысел. Он умный молодой человек, он догадается. Он просто обязан догадаться.

Поняв, что пути назад нет и что учителя не спасти, Гийом должен был разрушить молельную комнату и искоренить все признаки веры, в которую Ансель его посвящал, чтобы при следующей проверке особняка у инквизиции не было вопросов.

«Только так я смогу уберечь тебя. Прости», — покачал головой Ансель, стараясь заглушить тоску. Мысленно он все еще проговаривал свой план. —«Я поеду в Руан. Я добьюсь аудиенции у Лорана и признаюсь ему в ереси. Скажу, что собирался передавать ее своим ученикам, но не успел даже и начать — раскаялся раньше. Пусть ложь станет моим проклятьем, но я должен это сделать. С Божьей помощью — искреннее удивление Ренара и умелая ложь Вивьена в ответ на это заявление станет лучшим подтверждением моей честности, и их не тронут. Попрошу епископа не арестовывать их, воззвав к его милости. Возможно, проникнувшись моей честностью — с опорой на старые симпатии — судья Лоран не станет устраивать пристрастный допрос. А если станет…

Господи, молю тебя, пусть он послушает меня!»

Ансель вышел из комнаты. Он не взял с собой никаких вещей, кроме одного меча, который повесил на пояс, и небольшого ножа, который припрятал в одежде. Дорога до Руана была знакомой и спокойной, но ночью даже на ней могли попасться разбойники. Наткнуться на них без оружия было бы просто-напросто глупо, с учетом того, какая цель ждала его в конце пути. Остальные же вещи были без надобности там, куда он направлялся.

Кроме одной. Для нее потребуется небольшая заплечная сумка.

Тихо выйдя из комнаты, Ансель неслышными, но быстрыми шагами двинулся вперед по темному коридору особняка. Если ему удастся забрать последнюю вещь быстро, он будет на месте еще до рассвета.

Отвлек Анселя довольно яркий свет, льющийся из одного коридора. На миг замерев, он осторожно заглянул за угол, стараясь не попасться на глаза тому, кто мог там бы оказаться.

Источник света находился за приоткрытой дверью библиотеки. Это было хорошо. Если Гийом здесь, стало быть, в спальне его нет, и книга, которую Ансель надеялся забрать как улику, сейчас никем не охраняется.

Однако мысль об ученике защемила Анселю сердце. Он остановился, ухватившись за угол, где сходились две стены.

«Уходи», — велел он себе. — «Не стоит никому знать о твоих планах. Гийому — точно не стоит. Он не поймет. Он постарается помешать».

Но время шло, а Ансель оставался недвижим, не в силах развернуться и уйти, не перемолвившись с учеником хотя бы парой слов, зная, что этот разговор станет для них последним.

«Я ничем себя не выдам», — сдался он, наконец, понимая, что не сможет стоять так вечно. — «Возможно, то, что я наткнулся на этот свет — знак, что все-таки нужно поговорить на прощание».

Подойдя к двери, он толкнул ее.

В помещении горело сразу несколько факелов и почти десяток свечей, так что на этот раз оно не выглядело мрачным, а, напротив, казалось уютным.

Гийом де'Кантелё оторвался от книги, глаза его на миг округлились от удивления, но почти сразу же заговорщицки прищурились. На лице появилась привычная ухмылка.

— Мой друг, — протянул он. — Кого я вижу! Доброй тебе ночи.

— Доброй, — ответил Ансель, подходя ближе.

— Только не говори, что ночами нужно спать. К твоему сведению, я уже почти что на полпути в свои покои. К тому же на этот раз я не читаю впотьмах: видишь, сколько света? Я услышал твои рекомендации и не изматываю себя, так что, молю, не начинай воспитывать.

Ансель немного виновато улыбнулся.

— Я и не думал.

— А что ты, кстати, тут делаешь? — нахмурился Гийом, качнув головой. — Я не думал, что ты бодрствуешь ночами. Мне казалось, в этом доме я один делаю это добровольно.

— Ты не ошибся, добровольно это, пожалуй, делаешь только ты.

— Так почему же ты здесь?

— Не спалось, — передернул плечами Ансель. — Решил вместо того, чтобы ворочаться, пройтись по особняку.

Ансель замолчал, понимая, что не может раскрыть Гийому всей правды. Пока что его слова не содержали лжи. Но дальше, если он не хочет вызвать подозрений, ему придется последовать рекомендации Вивьена и научиться лгать. Ощутив болезненный укол совести за предательство основ своей веры, Ансель заставил себя продолжить:

— Иногда такой, на первый взгляд, простой способ лучше других помогает вернуть сон.

Ансель осознал, что совершенно не умеет держаться спокойно, говоря неправду. Казалось, лицо его предательски зарделось, а голос зазвучал неуверенно и стал ощутимо подрагивать.

Гийом недоверчиво приподнял одну бровь. Несколько секунд он пристально изучал учителя, но затем передернул плечами и вновь взглянул на книгу:

— Ясно. А я изучал литературу. Смотри, какое великолепие! — Он схватил книгу и развернул ее открытыми страницами к Анселю. — Постройки древних римлян. Это нечто удивительное! Видишь? — Он ткнул пальцем в изображение длинного узкого сооружения, похожего на стену с прорезанными в ней арками. — Акведуки. По ним доставляли воду из водоемов в города. Я увидел и подумал, что если вникнуть, то можно сделать что-то похожее и у нас, подвести к реке. Не знаю, возможно ли это, — он вновь положил книгу на стол и задумчиво потер подбородок, — надо понять, как они так строили...

Ансель молчал, но, услышав паузу в рассуждениях Гийома, поспешил кивнуть, хотя бы сделав вид, что увлечен рассказом.

— Иногда я думаю, — как ни в чем не бывало продолжил Гийом, не обращая внимания на тишину со стороны собеседника, — что строители, зодчие и скульпторы ближе всего к Богу. Они ведь строят храмы! Заходят за священные алтари, где мирянам появляться запрещено, создают их своими руками. А те, кто строит соборы... Милостивый Боже, шпили Нотр-дам-де-Руан! Когда его достроят — они ведь будут врезаться в небо! Каково будет человеку, который будет обтачивать последний камень на самой вышине? Могу только представить! — Он перевел горящий воодушевлением взгляд на учителя и нахмурился. — Ансель? Ты все еще какой-то мрачный. Дай угадаю: на самом деле ты ищешь в коридорах притаившихся инквизиторов, которые готовы нас всех схватить. — Гийом прыснул со смеху, но замолк.

Его собеседник не улыбнулся и даже не посмотрел с укором, как того можно было ожидать, а остался стоять с совершенно непроницаемым лицом.

— Я угадал, — заключил Гийом, непочтительно указав пальцем в лицо Анселю. — Ну ты и мнительный, честное слово! Не приедет сюда никто посреди ночи!

— Не приедет, — кивнул Ансель, кое-как выдавив улыбку, — твоя правда. Пожалуй, мне все же следует унять эту мнительность.

— Еще как следует! — воскликнул Гийом, подкрепив свои слова кивком.

— Хорошо. Но раз уж меня сюда занесло, все же не откажу себе в том, чтобы напомнить тебе об осторожности, благоразумии и сне по ночам. И, — он передернул плечами, — засим откланяюсь.

Гийом закатил глаза, миролюбиво фыркнув, и махнул рукой.

— Постараюсь принять к сведению, но ничего не обещаю, дабы не солгать. Впрочем, как всегда.

— Как всегда, — с улыбкой эхом ответил Ансель. — Доброй ночи. Да благословит тебя Господь.

Гийом посмотрел на него с едва заметным недоумением, однако почти сразу же расплылся в улыбке:

— Спасибо. Доброй ночи.

Коротко кивнув, Ансель развернулся и быстро вышел из библиотеки, прикрыв за собой дверь. Сердце у него неистово колотилось. Осталось последнее дело в особняке — забрать книгу у ученика, пока тот не вернулся в свои покои.

* * *

Гийом остался сидеть на месте, все еще сжимая одной рукой корешок лежащей на столе книги и глядя на дверь неподвижным взглядом. Улыбка медленно сошла с его лица.

«Что-то не так»,— тихо зазвучало в его разуме.

Что-то в поведении Анселя показалось ему странным, и он даже толком не мог понять, с чем связано это ощущение. Напряженная речь? Ночные прогулки по особняку? Внезапные благословения?

«Мало ли, что могло ударить в голову человеку! Его право. Он не мешал, когда я мучился своими вопросами. Может, и мне стоит не вмешиваться в его дела? Пусть самостоятельно справится со своей подозрительностью и мрачными предчувствиями. В конце концов, время покажет, что его тревога напрасна», — попытался рассудить Гийом, однако предчувствие никуда не девалось. Странное, не до конца осознанное подозрение…

«А зачем ему оружие?» — вдруг встрепенулся Гийом некоторое время спустя, напряженно прищурившись, словно закрытая за Анселем дверь под его пристальным взглядом могла ответить на этот вопрос. — «Инквизиторов ловить? А заплечная сумка зачем?!»

Догадка, словно вертевшаяся на самой поверхности, никак не желала всплыть до конца. Захлопнув книгу минутой спустя, Гийом оставил ее на столе, и, не потрудившись погасить свечи, взял один из факелов и решительно зашагал к комнате Анселя. Не постучавшись, он распахнул дверь, почти не сомневаясь в том, что увидит.

Комната была пуста. Немногочисленные пожитки были оставлены на своих местах, а на столе лежал лист бумаги, исписанный беглым, немного неразборчивым почерком. Гийом прищурился и пробежался глазами по тексту. То, что он увидел, заставило его побелеть от ужаса и тут же побагроветь от злости.

— Ну, черт тебя подери! — в сердцах громко прошептал он, разорвав бумагу на множество кусочков, которые разбросал по комнате. Не подумав о том, чтобы закрыть дверь, он бросился обратно по коридору, попутно вставив факел в ближайшее крепление на стене. — Я тебе покажу раскаяние!