Если Гиску можно считать верной женой, так как она не бегала куда попало, а довольствовалась шлемазлом Феликсом и лапочкой Феденькой, то Реббека пошла дальше по тропе наслаждений, плюнув на мораль и погрузившись в пучину разврата. Ривка исповедовала тезис, что у настоящей женщины, именно у настоящей, должно состоять на балансе пять любовников, по количеству дней в неделе, а два дня выделяется на отдых и на родного мужа. Что посмеешь, то и пожмёшь, в этом деле клювом клац-клац не надо делать. Сейчас у неё имелось только два любовника, которым она присвоила имена "Понедельник" и "Вторник", да вот ещё подвернулся гигант Кузьма, работавший клевретом у самого Доктора — местной знаменитости, а это так пикантно. Кузьма клюнул на худосочные прелести Ривки и её насыщенный феромонами голос и, вскоре, получил имя "Пятница". Огромный Кузьма Ривку чрезвычайно воодушевлял: такой он весь огромный, как знаменитый артист Шваркенноген.
Кузьму назначили "Пятницей" — тихо давился от смеха Савелий. Хоть бы при нём не назвать Кузю этим прозвищем. Однако, пожелаем ему здоровья в личной жизни. Странная получилась парочка из-за своих физических параметров. Кузьме скорее подошла бы полноватая Гиска, а не её худая сестра Ривка.
Вечером Федя записал в своём дневнике: "Утром сегодня я грустил. С самого утра всё шло через ж... Я заметил, что у ворот вырос одинокий почти лысый одуванчик. На голове бедного растения осталось только несколько семян с парашютами, но налетел порыв холодного ветра и унес последние семена далеко-далеко от родного одуванчика. Теперь он остался стоять в пыльной траве одинокий и всеми покинутый, а его семена улетели на чужбину. Мало кто из них попал на хорошую землю: большинство брошено злым ветром в грязную лужу или на бесплодный асфальт. Несправедливость этого жестокого мира заставила мою душу грустить, а глаза увлажнились горькими слезами. Потом я заметил на дне моей кружки с остатками сладкого чая утонувшую муху. Утопившееся насекомое отнюдь не подняло моё настроение. Вместо обретения добра и света от этого мира, муха прочувствовала только страдания и жизненные неурядицы. У меня поубавилось святой веры в то, что мир справедлив. Немного мою жизнь скрасила подруга по имени Гиска, пришедшая навестить меня. В прямом смысле слова, мы с ней улеглись в кровать, и я понял истину, что лежать — это не сидеть. Говорили о философии. Я даже показал Гиске книжку с картинками по Камасутре. Гиска полистала книжку и сказала: "Ты бы мне ещё букварь за первый класс показал".
Глава восьмая.
Мысль номер 14 (я её сейчас выскажу, только развяжите!). Мы притягиваем к себе тех существ и те события, от кого и чего получаем большую эмоциональную нагрузку. Поэтому жизнь нам даёт то, что мы боимся или трепетно ожидаем. "И обретёшь ты то, на что рассчитываешь". Подобное притягивается подобным. В нашей жизни нет случайных встреч и событий. Всё предопределено, и это предопределение можно расшифровать в наших мыслях и окружающей действительности. Модели в своих мыслях стройте сколько угодно, но особо не пытайтесь понять необъятное.
Насчёт котят Доктор скидочек никому не делал, даже друзьям, даже старым друзьям, с которыми море водки выпито, и стая собак съедена на закуску. Доктор не вёлся на вид товарищей, сидящих перед ним с печальными глазами карликовой собачки пекинес.
Пришли сегодня поздним вечером к Доктору на посиделки старые друзья: Феликсович, Иваныч, Фомич и Климович. Феликсович сейчас стал большой шишкой — одним из руководителей математической школы, Климович из-за мрачности своего характера пошёл в физики, Фомич подвизался на филологическом поприще, а Иваныча торкнуло вдруг интересоваться биологией, особенно микробиологией. Но, Доктор, несмотря на такие разносторонние таланты своих друзей, оставался неумолимым: котят отдавать за просто так не буду, и торг здесь неуместен. Взывание друзей к совести, к чувствам и логике, не возымели успехов. Доктор был неумолим: котята есть дефицитный товар, штучный, можно сказать, поэтому друзья идут строем лесом. Цигель, цигель, все вместе. Правда, шанс есть: надо претенденту на котёнка доказать свою полезность обществу, обосновать, так сказать, свои претензии на уникальное животное. Доктор в этот момент держал котёнка на коленях и гладил его по шёрстке. Тот издавал мурчащие звуки. Четыре взрослых мужика жадными глазами следили за этим делом. Всем вдруг захотелось потискать котёнка, причём именно этого. В настоящее время в наличие имелся только один бесхозный котёнок, который возлежал на коленях у жадного Доктора, поэтому друзья вдруг стали конкурентами. Если бы Доктор знал, к чему приведёт его опрометчивое заявление об обосновании полезности для общества, то, наверное, он сто раз бы подумал, чем произносить такое провокационное заявление.
Обосновывать свою исключительную полезность обществу взялся Феликсович. Он, как все математики, решил, что если начнёт громко убеждать компанию, то прокатит. Компания слушала Феликсовича, который доказывал, что его школа вплотную приблизилась к решению гипотезы Коллатца, ведёт исследования по бинарной проблеме Гольдбаха, а ещё мы подошли к пониманию проблемы кардинального числа, повысил голос Феликсович. Но не на тех нарвался. Если бы не котёнок, то друзья только порадовались за математическую школу Феликсовича, но слишком большой приз стоял на кону. Поэтому заявления математика подверглись всяческому шельмованию. Оппоненты придрались к словам "ведём исследования и вплотную приблизились": вот когда совсем приблизитесь, тогда и хвастайтесь. Гипотезу Хоржа до сих пор не решили, уравнение Навье-Стокса не доказали, а туда же лезут, котёнка им подавай, овощ с огорода им, а не котёнок. Так что, Феликсовича технично запинали. Потом также лихо запинали физика Климовича. Ему предъявили напраслину, дескать, занимаетесь только теоретическими исследованиями, а практического воплощения пока нет, ага съел Климович. Вылетел физик Климович с конкурса с изяществом пробки. Но это оказалась большая ошибка друзей. Если бы они знали, что секта физиков делится на теоретиков и экспериментаторов, а Климович как раз примыкал ко вторым, то остереглись бы злить непредсказуемых экспериментаторов. Тогда Климович, чувствуя, что котёнок может ему облизнуться, в сердцах пообещал, что торчит вам практическое воплощение физических идей, совсем скоро, дождётесь в натуре. Биолог Иваныч тоже не мог доказать обществу свою полезность. Подумаешь, какая ерунда на постном масле, что его вдруг осенило, что органика в виде сухариков, которая несколько дней лежит перед Золотой Бабой изменяется под неизвестной силой сама, но вместе с ней изменяются и микроорганизмы, которые сидят в этой органике. Это же огромное научное открытие, такие перспективы открываются — доказывал биолог, но никто его не слушал. Твои микробы — это мелочь пузатая, а посущественней, покрупней, чем микроб, что-нибудь можно открыть, ага, слабо! Биолога также заткнули и законопатили под плинтус. Хоть тот и возмущался, говорил, что силу микроба не надо преуменьшать, он ещё может себя показать. Дальше всех в добывании котёнка продвинулся филолог Фомич. Ну, это понятно. Умение красиво и убедительно задвинуть словцо, это у них не отнять. Так что только филолог смог аргументировано доказать, что только он достоин котёнка, что, на сегодняшний день, только у него самый большой, да что там большой, эпохальный вклад в развитие местного общества. Он уже стал тянуть свои загребущие ручонки к котёнку, как получил облом. Максим Борисович, выслушав всех претендентов, объявил, что все они, конечно, очень нужные обществу товарищи, но котёнка, именно этого, фиг получат, потому что такая корова самим пригодится, этого не отдам, этого себе оставлю. Ути-пути какой хорошенький. Мурчит замечательно, прям как трактор, и ушки, вы поглядите, какие у нас ушки симпатичненькие, и хвостик.
Пришлось друзьям отправляться восвояси не солоно хлебавши. Подумаешь котёнок. Но осадочек остался. Большой такой осадочек, мутный. Если математик был горластый, и он быстро загорался, но и быстро остывал, то с мрачным физиком дело обстояло хуже. С потерей надежды на котёнка у него теперь не осталось никаких моральных ограничений перед таким несправедливым обществом. И физик решил форсировать работы по изготовлению изделия, принцип работы которого он и сам не очень понимал. Я вам покажу козью рожу, мрачно думал физик, я вам покажу, кто в этом мире самый нужный и кто достоин котёнка......волюнтаристы.
С филологом тоже вышло не очень. Тот мстил Доктору как мог. А мог филолог писать только фельетоны и составлять пасквили. Теперь весь город ухахатывался и угорал над Доктором и его Золотой Бабой, читая, вдруг появившиеся новые сообщения от местных филологов. Там гражданина Оболонова выставляли в таком комичном виде, какой не каждый клоун мог иметь. Хорошо, что Айболит не читал эти листки и не ведал, почему это вдруг все новые посетители прятали усмешку, а некоторые, так улыбались во весь рот.
Доктор совершенно не мог говорить как доморощенные филологи, это была его беда. Да и кругозора он не великого, его знания вращались вокруг медицины, а остальные науки для него как тёмный лес, где живут пингвины. Но, раз Доктору запретили говорить на медицинские темы, в которой он ещё хоть что-то соображал, то ему приходилось туго. Приходилось выкручиваться и исхитряться путём напускания философского тумана. Философия, она наука хитрая, сами философы её не понимают, но, говорят, что она очень даже нужная народу, ага. Вот наш Доктор и напускал больше крутой мистики, замешанной на всех без исключения философских течениях. Главное, говори уверенно и цветисто, народу нравится высоконаучная речь, больше терминов и ссылок на восточных мудрецов. Вот Доктор и молол языком как мог. В конце концов, от его слов ничего не зависело, главное чтобы пациенты употребили лечебный чай с плюшками. Постепенно Доктор научился гнать пургу уверенно и с огоньком. Собственно, он даже мог ответить на любой вопрос, и не беда, что из его ответа понять ничего невозможно, зато местами выходило складно.
— Максим Борисович, дорогой, — спрашивала его очередная пациентка за чашкой чая. — Как нам улучшить наш семейный бизнес, что вы мне посоветуете? Хотелось бы жить богаче, а как этого достичь непонятно.
— Дорогуша моя, драгоценная Надежда Васильевна, — оживлялся Доктор. — Менеджмент надо развивать, менеджмент... для нормального инвестиционного климата, но не забывать про аутсорсинг, который должен функционировать без протекционизма. Только ипотечный франчайзинг, дорогуша моя, только так, а как же, но без бонификаций и дебиторских задолжностей, иначе, кирдык, не получится фьючерс, без которого, как не крути лизинг не продемпингуешь. Закусывайте вот этими пирожными, закусывайте, и упаси вас боже забыть о тимбилдинге, бенчмаркинге и селфмейкинге.
Ошарашенные такими откровениями посетители переваривали его слова и переваривали заварные пирожные, предложенные Доктором.
На философские вопросы Доктор отвечал образно:
— Милочка моя Клавдия Семёновна, — проникновенно вещал эскулап. — "Вечность" категория хитрая, но легко представимая. Это то, что начинается, дорогуша моя, после прямой линии на кардиографе, ага....
Если Доктор видел, что человеку нужна незамедлительная медицинская помощь, а он даже посоветовать человеку ничего не мог, то Доктор начинал делать пространные намёки:
— Драгоценный Сергей Владимирович, — начинал Доктор намекать. — Запустили вы совсем немножко, батенька, свой организм-то. Всё заботы, да заботы. Как я вас понимаю. Но вы бы, батенька, сходили в больничку, да сделали бы себе немножко ФГДС...
— А что это за штуковина? — интересовался Сергей Владимирович.
— У нас в медицине эта штуковина называется хреновина....
— А, вспомнил, — после пояснения Доктора Сергею Владимировичу стало всё понятно. — Это когда надо телевизор глотать?
— Точно, батенька, в точку. Сходите на эту процедурку, тогда я пребуду, слава Гиппократу, в совершеннейший восторг...
Если посетительница Доктора случалась молодая женщина, то великий медик с такой говорил с интимным придыханием, не забывая, впрочем, подливать ей в чашку волшебный чай:
— Голубушка, — в сладкой улыбке расплывался Доктор и интимно подмигивал одним глазом. — Вы уже достаточно взрослая девочка, чтобы поговорить с вами откровенно про ЭТО...давайте я расскажу вам, как устроена наша печень...
Мысль 25 (навеяна после изучения статистики). Существует большая разница между вечными литературными произведениями и тленными. Вечные книги читают, и будут читать, а тленные, такие как о местечковом национализме, коммунизме Маркса, неолиберализме, псевдосоциализме, эзотерике и фальшивой истории никто в будущем не будет читать, кроме мазохистов-исследователей, ибо это чтиво бедно мыслью и незначительно по содержанию. Весь пафос тленных книг это ненависть к человеческому гению. Настоящая литература принципиально непредсказуема, она глубоко индивидуальна и не вписывается в привычные обыденные схемы. Обыденность можно унифицировать, но она будет не в состоянии объяснить новые неповторимые художественные миры. Впрочем, в небытие уходят и произведения авторов, которыми зачитывались миллионы людей. Вот кто сейчас помнит Лонга, Константина Манассия, Людовико Ариосто, Фаддея Булгарина или Павла Свиньина?
К весне почти пятьсот человек, бывших городских алкашей, влились в нормальное общество. Влились с эксцессами. У всех новых абстинентов обострились умственные способности, это да, но и обострились личностные особенности, вплоть до негативных акцентуализаций характера. Сложное это дело мозги. Есть такая наука, психиатрия называется, она, якобы, занимается вправлением мозгов индивидуумов, у которых эти самые мозги норовят покинуть хозяина. Но многие учёные подвергают сомнению такую постановку вопроса, вплоть до того, что не считают психиатрию отдельной наукой. Слишком уж субъективно у психиатров получается. Скорее всего, то, что сейчас происходило в городе с некоторыми его жителями, поставило бы в тупик даже прожжённого мозгоправа. Вроде бы человек вернулся в нормальное общество, у которого самого куча проблем и непоняток, но вернулся с большими вывертами психики. Много народа из ранее пьющей братии ринулись вдруг в науку, мозги-то у них прочистились капитально. Кто-то зациклился на работе, но половина из вылечившихся от алкоголизма так и не смогли найти себя. Этот народец, став абстинентами, превратился в больших детей: они стали капризными, невыдержанными, плохо ориентирующимися в обыденной жизни. Светлый ум в сочетании со всеобщей грамотностью, но с никудышней ориентацией в общественных отношениях породил ту ещё гремучую смесь. И Савелий не знал, что делать с этими людьми. Одна проблема породила сразу несколько новых проблем. Теперь люди не находили удовольствие в алкогольном зелье, но оставалось ещё много способов затуманить свой мозг и расширить своё сознание. Хочешь вернуться в скотское состояние, то не проблема: можно накуриться до беспамятства, и не только табаком; можно нанюхаться паров бензина или клея; можно нюхать порошки; можно закинуться таблеточкой или даже ширнуться. Для желающих оттопыриться до дебилоидного состояния созданы все условия. Криминал и его крыша с погонами трепетно и нежно относится к запросам наркозависимых: только плати денежки за дурь. Криминал даже за свой счёт лечит наркоманов, это чтобы продлить дни их существования, а соответственно и денежный ручеёк. Исправить такой порочный круг Савелий никак не мог, только если лопатой.
