Ночные тени. Книга 1

— Если вы не против, дорогие гости... Я попрошу мистера Навь прочесть нам что-нибудь из своих произведений?

Чуть оживившись, молодые люди повернулись к столу. Донахью сбегал на балкон и вернулся уже со своим дядей и Даниэлем. Стоун был весь предвкушение. Откидываясь на спинку дивана, я вытянул ноги рядом с резными искривлёнными ножками стола, и приготовился слушать — Навь в любом случае для меня любопытен...

Выйдя к столу, ночной затушил прикосновением пальцев все стоящие там свечи. Горящие около фортепиано канделябры освещали его неровным светом со спины. Тень от Грейс и Мартьяна плясала по его плечам, иногда перерезая красный шёлк скатерти на столе узкими текучими клинками. На губах Навь замерла странная улыбка. Арктур что-то шепнул Мартьяну, выводя своего подопечного из-за спины Даниэля и тихо, почти без кожаного скрипа дивана, они уселись рядом со мной.

— Что бы вы хотели услышать, леди и джентльмены? — Навь, проведя рукой по серо-пепельным завиткам дыма от потухшей свечки, задумчиво оглядел слушателей.

— Что-нибудь из нового, — Стоун, комфортно развалясь на диване, чуть улыбался, видимо, будучи осведомлен о качестве стихов своего друга, и не опасался, что его скрутит в порыве отвращения от грядущего.

— Из нового... — Навь задумался. — Боюсь — это будет идти несколько вразрез со столь задавшимся началом вечера.

— Ну что вы! Ваши стихи всегда так к месту! — подал голос Кейн.

Навь глянул на него и вопросительно приподнял бровь.

— Ну что ж... Могу я, в таком случае, попросить затушить все свечи, кроме одной?

Просьбу выполнили, и последнюю горящую в подсвечнике-черепе свечу поставили на стол перед ним. Небрежно проводя ладонью правой руки над трепещущим огоньком, Навь приступил к чтению:

— В холоде тонких пальцев не тает снег,

Лгут зеркала, отражая и свет, и тьму.

За зазеркальной гладью в помине нет

Тени, что смотрит с нежностью на Луну.

Темнота в комнате сгустилась. По зеркалам, от света, тревожимого прикосновением ночного, и вправду заплясали странные всполохи и лишние тени. Слушатели восприняли это как должное, так же как и Навь — неподдельный восторженный испуг на лицах большинства.

Ночью все зеркала, как большая дверь,

Словно окошко, можно раскрыть трюмо.

Бродит в зеркальной бездне и ждёт людей

Сонм отражений, а с ними ещё одно.

В тонких холодных пальцах искрится снег,

Лгут зеркала, искажая и свет, и тьму,

И разделяющей грани в помине нет,

Только лишь контур рамы хранит Луну.

Как последний аккорд выступления, Навь погасил свечу, накрыв огонёк ладонью. На пару секунд комната погрузилась в непроглядную темноту, затем глаза освоились, и в течение ещё одного мгновения сгусток материального мрака, стоящий на месте ночного, исчез. Я тихонько вздохнул — даже и не заметил, как на время задержал дыхание.

В воздухе мерцала зеркальная тишина, опустившаяся на комнату после последних, произнесённых чуть глуховатым голосом, слов. Снова взметнулись шторки от ветра — и очертания дымного следа над свечкой сперва смазались, а потом исчезли, оставляя всех присутствующих наедине с тишиной и отражениями темноты в зеркалах. Я, с затаённой усмешкой на губах, разорвал это молчание несколькими аккуратными, громкими и чёткими хлопками. Сидящий рядом со мною Мартьян ощутимо вздрогнул, и даже слегка подпрыгнул.

— Рад, что вам понравилось, — раздался из темноты над ухом ехидный голос. — Благодарю за лестную оценку.

Стиснув подлокотник, я вжался в спинку дивана — если чутье не решило внезапно меня подвести, рядом ещё несколько секунд назад никого не было, и уж точно никто не садился между мною и Мартьяном. Ночные...

— А где спички? — засуетился Донахью. Раздался мягкий стук, сопровождаемый сдержанным высказыванием в чей-то адрес — ему под ноги попался кто-то из гостей.

— Здесь, они здесь! — голос девушки в красном донёсся из угла.

— Так зажгите их, в конце концов!!! — раздался дрожащий вскрик Грейс.

— Но тут нет свечей! И кто-то стоит... — в углу началась возня, и Донахью пошёл на звуки.

Я сквозь серый сумрак наблюдал, как "пират" пытается обогнуть стол — он проверял пространство впереди на ощупь — но стол был слишком низок, и он с размаху впечатался в него коленями. В углу один из юношей — тот, что в цилиндре и пользовался гримом, пытался освободить дорогу девушке в красном, но впереди него находился Гуру, а сбоку мешался его тоненький друг. В итоге, мучимый смятением, юноша встал, повалившись на жалобно пискнувшего под его тяжестью Кейна. Теперь девушка, сжимающая в руках коробок, безуспешно пыталась пролезть мимо Гуру.

Донахью, всё ещё шаря в воздухе, почти миновал стол — но на полпути повернул обратно, и снова топтался перед вытянутой столешницей, крохотными шажочками переступая вбок. Колышущаяся шторка мазнула по щеке Грейс, и девушка взвизгнула, испуганная прикосновением. Ада благоразумно помалкивала — её и так уже считали за нечисть, и любое, сказанное ею в подобной ситуации, слово только добавило бы паники.

Я вздохнул, поднимаясь. Кейн, придавленный своим другом, уже не попискивал полузадушено, а загадочно улыбался, прислонившись к стене и покусывая нижнюю губу. Гуру вяло отпихивал рукой что-то большое и шуршащее, которое пыталось пройти мимо, но почему-то попадало ему коленом по спине. Донахью почти миновал стол — но шёл, запутавшись в звуках, в сторону Грейс, вытянув руки и прощупывая ими воздух как раз на уровне её груди и до девушки ему оставалось несколько шагов.

Арктур, с насторожённым лицом прислушиваясь к происходящему, заметил моё отсутствие — он придерживал Мартьяна за плечо — на лице у подростка читались те же чувства, что возникают у жеребёнка сеголетка, в первый раз выпущенного на луг. Я прошёл мимо всех живописных композиций в сторону фортепиано — спичек с собой не было — но это не было проблемой. После двух движений ладонями над полуоплывшими стеариновыми стержнями в канделябрах комнату залил золотистый мятущийся свет.

Грейс шумно вздохнула — зрелище Донахью, с вытаращенными глазами и протянутыми в её сторону руками с растопыренными пальцами, поразило девушку в самое сердце. Кейн, перед которым пространно начал извиняться юноша с цилиндром, выглядел даже чуть... разочарованным. Правда, придавили его всё же довольно сильно — он потирал ушибленную голень и чуть морщился, что вызывало новый поток извинений и сочувствия. Да... Хорошо, что никому ничего не сломали. Навь, закладывая в трубку новую порцию табака, уже сидел на диване рядом с Арктуром. Мартьян заинтересованно разглядывал Грейс и Донахью — лицо у девушки было очень выразительным. Глаза Ады метали молнии. Она явно не верила в то, что произошло недоразумение.

На меня, стоящего возле канделябров, поглядели довольно подозрительно, и только две пары глаз с пониманием — запаха серы и чего-то ещё едкого в воздухе от спичек не осталось, да и шипения от разгорающегося с искрами огня никто не услышал.. Конечно, всё можно списать на панику и неразбериху, но ночной и Стоун поняли. Мне было всё равно.

Когда Грейс всё-таки прониклась искренним смущением и стыдом Донахью, а участники свалки в углу чинно расселись по местам, Ада вновь взяла бразды правления в свои руки. Поблагодарив меня за своевременное вмешательство, она, задумчиво касаясь нижней губки кончиками чёрной перчатки, мрачно оглядела своего предполагаемого жениха.

— Прошу меня простить за создавшуюся заминку, господа. Увы, я не рискну читать свои произведения в темноте. Я хочу представить вам недавнее сочинение, навеянное общением с одним дорогим для меня человеком, — взгляд карих глаз пробуравливал переносицу младшего из Стоунов. Чуть отступив к фортепиано, и становясь не так далеко от меня, она низким контральто с придыханием и помпезной мимикой начала:

Я восстала из тлена,

Рассыпаясь костями,

В гроб упёрлись колена,

Я играю цепями.

Мои зубы белёсы,

Мои волосы редки,

Мои выпали косы,

Истомилась я в клетке.

Посадил меня злобный

Мой хозяин угрюмый,

Он безглазый, холодный,

Он вылазит из трюма.

Я порадовался, что сижу на трёхногом крутящемся табурете за её спиной — думаю, тщательно сдерживаемая улыбка иногда всё же мелькала на губах. Из сидящей на диване компании настоящий шок испытывал только мальчишка. Возможно, он впервые слышал такие стихи, да ещё и в подобном антураже. Арктур прятал улыбку в усах, а Навь за трубкой.

Он походкой вальяжной,

Смрад из уст источая,

Близко... и из уст влажных

— Ты ждала, я же знаю.

Тишина, упавшая вслед за последним произнесённым словом, была подобна мокрой половой тряпке. Гуру, так и сидящий в уголке, нерешительно похлопал, глядя на Аду на уровне декольте осоловевшим от вина взглядом. Донахью, вздыхающий тихо и обиженно, словно брошенный щенок, едва слышно шепнул:

— Вот в такие моменты я согласен со словами Магической доски...

Грейс, вступив в оппозицию к бедному морскому волчонку, с невинной улыбкой обратилась к своей соратнице.

— Дорогая, я знаю, у тебя есть ещё несколько новых стихотворений... Может, прочтёшь? Я очень тебя прошу...

Ада для создания атмосферы чуть задумалась — видимо, следующее стихотворение нравилось ей не слишком... Или не отвечало цели уничижения развязного, с её точки зрения, молодого человека.

— Пожалуй, можно... но только одно, — она мило улыбнулась, показав на мгновение жемчужные мелкие зубки. Следующие минуты две я судорожно давился смехом, надеясь, что меня не сочтут астматиком. Строки о призыве к духам, которые должны мучиться, лаская чьё-то... лоно...

Полумрак, смутные образы за гранью непристойностей... Да... Этот вечер я запомню надолго.

Кейн задумчиво прокашлялся. Взгляд его по-прежнему был слегка затуманенным, словно бы он глядел немножко сквозь присутствующих, да и стихотворение он, похоже, воспринял более иронично, нежели всерьёз, подобно Мартьяну. На лице Арктура застыло уже не веселье, а глухая тоска — мысли его, несомненно, вертелись вокруг изменений в обществе и нравов современной молодёжи. Я ему не завидовал. Кейн тем временем, чуть тронув задумчиво своё запястье, поднял странные глаза на хозяйку вечера и негромко произнёс.

— Ваше стихотворение напомнило мне случай, произошедший со мной буквально на днях. Он, хоть и достаточно странен и нелогичен, я думаю, может быть выслушан — потому что даёт пищу для размышлений и порождает больше вопросов, нежели ответов. Мне бы хотелось поделиться с вами своими впечатлениями.

Судя по реакции компании, томный юноша редко подавал голос, витая в своих мыслях, но если уж и начинал говорить, то его следовало выслушать. Грейс перевела взгляд с Донахью на Кейна. Юноша с цилиндром чуть коснулся его плеча, ободряя и прося продолжить рассказ. С молчаливого согласия Кейн тихим голосом продолжил.

— Не так давно я пребывал в расстроенных чувствах... Меня, после того, как я попытался упорядочить свои мысли в отношении некоей персоны, чьё имя я здесь называть не буду, поскольку это не только моя тайна, захлестнула присущая, как вы знаете, мне, довольно сильная хандра. Сплин выгнал меня бесцельно бродить в сгущающихся сумерках — мучимый вдохновением, мрачным настроением и ещё многими не очень весёлыми причинами я блуждал, не задумываясь о цели и месте, в котором находился...

Я был похож, как теперь мне это представляется, на осенний сетчатый лист — бесцветный и легко влекомый ветром по его прихоти. В таком тягостном состоянии я не заметил, как вышел в не самый благополучный район нашего города — обычно, как вы знаете, я его обхожу стороной. Не ищу в этом месте того, что позволяют себе некоторые. Мне было настолько нехорошо, что я долго пытался понять, где же нахожусь, и как сюда, собственно, попал.

Моё изумление оказалось так же велико, как и отвращение — в этом районе, совершенно уйдя от действительности, меня угораздило направить шаги в самую отвратительную сторону — к реке и одному из старых, сломанных мостов через неё. Каюсь, не сразу ушёл оттуда — окружающее, когда я вынырнул из своих дум, было до такой степени созвучно тому, что происходило в моей душе, что я ещё какое-то время не мог разделить два этих мира.

Как влекомый Вергилием, я различал в сознании два круга ада, и не мог, признаюсь, решить, в каком лучше остаться. Но, с течением небольшого времени, я очнулся, и серый туман, милосердно до того укрывающий от моего взгляда всё вокруг, исчез... Ужасающие запахи коснулись моего обоняния, заставив вспомнить самые мерзостные описания клоак и отбросов. Хлипкий старый мост... Я не буду распространяться о нём — это слишком отвратительно. Но странное ощущение задержало меня — вместо того, чтобы поскорее покинуть его, я, словно ведомый на невидимом аркане какого-то странного чувства — почти любопытства, если б оно не было столь неуместным и леденящим, подошёл к его краю...

Что бы ни творилось в моей душе, я не собирался завершать свой путь в этом мире столь ужасающим способом — моя философия, которую я вам некогда излагал, говорит, что подобное есть не сила, но слабость, и путь должен быть доведён до конца, проверяя и укрепляя нас... Нет, словно зачарованный кем-то недобрым, алчущим тайных целей, я подошёл к перилам, не касаясь их. То, что открылось взгляду, кажется мне теперь порождением воспалённого тогда мечущегося разума... Невозможное, гротескное зрелище — не чистилище... Нет, один из последних кругов ада далеко внизу открылся мне в сером вязком тумане — ужасные картины низверженных на дно мира человеческих истерзанных тел предстали передо мной на краткий миг... Но они врезались в память настолько отчётливо, что я бы мог нарисовать их — но мне кажется, что бумага сморщится или сгорит, оказавшись запятнана столь яркой квинтэссенцией мук, страдания и грязи...

Я бросился оттуда прочь, более не в силах вынести подобное, потеряв, как я потом обнаружил, свой берет и трость... Мне кажется, и на смертном одре не померкнет у меня перед глазами эта картина из-под кисти Люцифера. Я не знаю, что это было, и для чего явлено — возможно, сознание настолько сильно взывало к Небесам, что они решили отвратить меня от тяжких мыслей, показав, что я ещё жив и нахожусь в благости, словно предостерегли и предупредили.

Как ни странно, я впоследствии понял, что ободрён — ещё не всё потеряно нами, и мы живы, и сами можем делать что-то, что отвратит от нас подобный конец. Но было во всём этом, несмотря на мой прагматизм, происходящий от медицинского образования... было в этом нечто не из нашего мира — и с таким событием даже я не могу поспорить — ведь оно произошло со мною.

Я, как и все, внимательно слушал его речь — она воскресила в памяти старинные разговоры — молодой человек явно получил хорошее образование. Он, кажется, не привирал — да и вороны сообщали мне о валяющихся под мостом через Терновку трупах. Вот, значит, как... Если уж даже люди из высших слоёв общества могут, пусть и странными путями, наткнуться на подобное, что говорить о не столь изысканных и осторожных обитателях города? Слухи... скоро они, как разносимая вездесущими крысами чума, заполонят сперва трущобы, а потом неизбежно, как это бывает в поражённых мором городах, перекинутся дальше. Не могу сказать, что это сильно мне мешает пока, но что-то нужно делать... Не могу же я уехать, когда улажу свои дела, и оставить всё, как есть.