Послебредовый сумбур в голове пропал начисто. Вместо него воцарилась ледяная кристальная свежесть, вытеснившая куда-то в бесконечность все страхи и тревоги. Для меня не осталось ничего, кроме математики. Неровные строчки текста мелькали перед глазами с невероятной скоростью. Я листала страницы одну за другой, и выкладки без усилий чеканились на девственном пространстве, в которое превратилась моя память. Я не просто никогда не забредала в такие дебри тензорного исчисления — я даже не подозревала об их существовании. Но сейчас казалось, что я читаю добрую сказку, что тысячи раз слышала в детстве, потом забыла, а вот теперь вспоминаю опять. А еще — еще я ясно видела, как материал накладывается на мои любительские игры с пространственными базисами, на проблему минорных измерений, на все те недоказуемые теоремы и туманные гипотезы, что уже не являлись ни недоказуемыми, ни туманными. Меня просто несло вперед могучим потоком. Абстрактные выкладки властно вторгались в реальность, усыпанное звездами пространство проминалось, комкалось, словно вырванные бумажные страницы с ошибочными теоремами, иглы света пронизывали Вселенную из конца в конец...
Серьезно. Совершенно серьезно я все это видела. Словно галлюцинации, наведенные псилобицином, но реальные, куда реальнее окружающей меня комнаты. Оглядываясь назад, я теперь понимаю, как люди сходят с ума и выпадают в выдуманную действительность. Возможно, я действительно сошла с ума на те несколько часов, что жадно вчитывалась в тетрадь. А потом я услышала окрик.
И тот окрик вернул меня в реальность.
Вздрогнув, я оторвала взгляд от последнего исписанного листа в тетради — оказалось, я закончила уже шестую, последнюю — и дико осмотрелась. В комнате стояли густые сумерки. Настенные часы показывали половину девятого. Внешний свет едва сочился сквозь задергивающую окно занавеску. Вдали едва слышно громыхнуло: кажется, снова приближалась гроза. Кто меня окликнул? В комнате никого не было. Я прислушалась: в квартире стояла тишина, Головешка еще не вернулся. С улицы? Еще днем пространство вокруг и снаружи дома заполняли звуки: моторы автомобилей, детские крики, скандалы, щебет птиц... Сейчас же тишина казалась совершенно мертвой, не гудела даже воздушная пробка в водопроводе.
Окрик.
Я не разобрала слов. Я даже не поняла, действительно ли его услышала. Казалось, ощущение идет откуда-то изнутри, не снаружи. И... не окрик. Импульс. Что-то вроде электрического разряда в мозгу, на мгновение заставляющего мир терять фокус.
И снова.
Я уронила тетрадь (ощущения пронизанной светом Вселенной казались теперь такими же глупыми, как и предыдущий сонный бред) и взялась руками за голову. Ловлю глюки? Вещества я не принимала. Реакция на лекарства? Поздновато после стольки-то часов без последствий. Или просто переутомление? Снаружи снова громыхнуло. Преодолевая ватную боль в теле, я слезла с постели, доковыляла до окна, отодвинула занавеску, чтобы посмотреть на небо — и обомлела.
Двор с трех сторон ограничивался многоэтажными домами, а с четвертой — запущенным стадионом вокруг старой посеревшей школы типового проекта. За школой снова начинались дома. Пятидесятиметровый дрон Санду висел точно в середине дворового прямоугольника на высоте шестого этажа, медленно поворачиваясь вокруг вертикальной оси. В вечерних сумерках под надвигающимся грозовым фронтом он выглядел серым и каким-то обыкновенным. Я отчетливо видела, что передний конец овоида раскрылся четырьмя секторами, как надрезанный апельсин, а внутри виднелось копошение каких-то то ли кабелей, то ли манипуляторов. Один из кабелей выдвинулся вперед, сделал странное волнообразное движение — и меня снова пронзило ощущение оклика.
И не только оклика. Сейчас перед глазами отчетливо вспыхнули три математических символа: пересечение множеств натуральных и действительных чисел. Ощущение оказалось таким сильным, что я потеряла равновесие, больно ударилась бедром о край стола и плюхнулась на пол, чудом не въехав виском в угол кровати.
Несколько секунд я приходила в себя. Потом вдруг за окном завыли сирены. Не полицейские — воздушной тревоги, которые я за всю свою жизнь в Иркутске слышала лишь два раза во время их проверки. А потом загрохотали двигатели, залязгало железо, а оконные стекла задрожали и чудом не вылетели от мощного взрыва. Я поднялась на ноги и снова выглянула в окно.
Двор уже не был пустым. В него вбегали люди в чинской военной форме, рассредотачивались по периметру, припадая на колено или прячась за редкие худосочные деревья, целясь в дрон из штурмовых винтовок. Из прохода между домами протянулся дымный след, и на поверхности Санду блеснула и окуталась дымом вспышка ракеты или реактивной гранаты. Стекла опять задребезжали, а солдаты во дворе начали стрелять. Санду, однако, почти никак не отреагировал на агрессию. Две нижние четвертинки охранного колпака резко захлопнулись, экранируя сенсоры (или что там у него) от обстрела, но шевеление кабелей продолжалось. Меня снова ударило ощущением окрика, на сей раз сопровождавшегося образом дискриминанта невнятной матрицы.
Не знаю, как, но я чувствовала: Санду ищет меня. Я отпрянула от окна, и вовремя: стекла в обеих рамах брызнули осколками, а что-то маленькое и быстрое ударило в потолок, так что из него посыпалась штукатурка. Рикошет пули? Размышлять времени не осталось. Настало время делать ноги, причем как можно быстрее: ни от Санду, ни от чинских солдат я не ожидала ничего хорошего.
Однако голой на улицу выскакивать явно не стоило, несмотря на лето. И я давно отвыкла от таких температур, и голой женщине, да еще и с золотистой татуировкой на заднице, смешаться с толпой вряд ли удастся. И одеваться в то, в чем я сбежала от чинов, не стоило — вполне возможно, одежда уже проходила в ментовских ориентировках на розыск. Я распахнула шкаф с одеждой бывшей любовницы Головешки. Накануне я в него уже заглядывала, а потому менее чем за минуту влезла в потертые джинсы (больше на три размера, чем надо, но хотя бы не сваливающиеся) и не менее потертую и слегка продранную клетчатую ковбойку. На ноги нашлись летние сандалии, правый с полуоторванной подошвой. На поиск чистого белья времени не оставалось. Я ухватила в охапку драгоценные тетради, от паники мгновенно сообразила, как открывать незнакомые замки на двери, и выскочила на лестничную клетку.
За окнами лестницы бушевала канонада, в крови бушевал адреналин, а потому я уже почти не чувствовала боли от движения. И даже очередной "окрик" лишь заставил меня слегка пошатнуться, пока я ковыляла вниз по ступенькам, хлопая поврежденной подошвой. На счастье, подъезды в доме выходили дверьми на обе стороны, так что я сумела выскочить не во двор, а с противоположной стороны. И не я одна: по лестнице уже топотало множество ног, а из квартир выскакивали с ужасом озирающиеся жильцы. На улице я оказалась во внушительной и все сгущающейся толпе, все быстрее и целенаправленнее несущейся в неизвестном направлении. Пробежав вместе с ней через пару дворов, я наконец-то сумела вырваться на улицу, по сторонам которой тянулись шеренги многоэтажек.
И тут же об этом пожалела.
По улице, ревя моторами, неслись колесные бронетранспортеры. Спасаясь от них, редкие машины резко вырулили на тротуары и перекрыли их. Толпа сгущалась и здесь, люди торопились подальше от стрельбы и опасности. Человеческий поток застревал у машин, выплескивался на проезжую часть, с трудом уворачиваясь от бронетехники. Тут и там возникали очаги яростных перепалок и брани. Верещали и ревели дети. Меня больно пихали со всех сторон, отдавили ноги, я с трудом удерживалась на ногах. Если бы я упала, меня затоптали бы насмерть — но я не упала. Меня несло вперед, и я не знала, куда. Я никогда здесь не была девчонкой, даже когда могла ходить, совершенно не знала местность и даже приблизительно не представляла, как добраться в знакомые места. Да и что бы я там стала делать? В бараке, где я прожила столько лет, меня вряд ли кто-то ждал.
А здесь... здесь рано или поздно Санду уберется восвояси (не станет ведь он крушить город, как крушит корабли Стремительных, да?), чины тоже уйдут, и народ начнет возвращаться по домам. Только теперь я осознала, что не смогу найти даже дом, из которого только что вышла. Впрочем, он и окружающие здания должны быть посечены осколками и рикошетами, так что опознаю, но побродить по окрестностям придется.
В разваливающихся сандалиях, да. И с телом, снова откликающимся болью на каждое движение. И с отчаянно текущим носом.
И с зудом. Пока еще малозаметным, но характерным зудом в тех местах, где накожные контакты нейроинтерфейса уходят под кожу.
Сколько я еще выдержу до того момента, как лишенное привычных иммуносупрессоров тело начнет отторгать нейрошунты и утрачивать способность ходить? Пару декад? Скорее, меньше. С другой стороны, иммуносупрессоры в терранских условиях, даже если я и найду подходящие (шансов примерно минус двести из ста), делают меня страшно уязвимой для любой инфекции, и с ними я бы рисковала загнуться даже от банального насморка. Впрочем, может, именно от него и загнусь, все еще лишь начинается. Так или иначе, надо срочно вернуться к своим. К внезам. Только с их медициной у меня есть шансы выжить. А вот как к ним вернуться?
Я вдруг вспомнила картинку из телевизора: сарай с входом к Санду, сидящую на пороге Мотоко и разнообразных солдат вокруг. Те в экзоброне наверняка происходили из Америки, Европы или Индии. Но их было мало, что неудивительно: доставить их сюда могли лишь десантированием, что страшно дорого и ограничено доступной техникой. Основная масса вокруг — чины. Даже если я каким-то чудом доковыляю до того места пешком, чины меня повяжут задолго до того, как я смогу приблизиться к Мотоко. Санду или нет, но меня вполне могут посчитать более полезной в роли тайного козыря и упрятать в надежное место. Такое надежное, что суповой ложкой или палочками для еды я ход наружу и за миллион лет не процарапаю. И дать им знать о своем положении тоже невозможно. Оставались бы у меня наглазники, отобранные чинами... Опять же, без толку грызть себя рассуждениями в стиле "если бы". Попробуем думать позитивно.
Итак. Имей я любые наглазники, я смогла бы выслать Мотоко сообщение по адхок-каналу при сближении с ней на расстояние в клик-полтора. На таком расстоянии местность вряд ли контролируется... хотя кто знает. Предположим, что не контролируется. Тогда две новые подзадачи: найти наглазники и добраться до места. Найти наглазники в Иркутске тяжело, но возможно. Если уж у Головешки есть декодер для чинских телеканалов, то и наглазники достать он сумеет. Довезти меня до места — задача для него еще более простая. Но ему придется заплатить. Ему или Петру. Платить нечем, значит, придется в долг. Урки в долг могут поверить только тем, до кого смогут дотянуться в будущем, а я намереваюсь с планеты убраться. Честное же слово внеза для них не значит ничего.
Ладно. Не стоит задумываться, почему ничего не выйдет. Надо просто делать и разбираться с проблемами по мере их поступления. Скоро там Санду надоест крутиться в "нашем" дворе?
Далекая стрельба усилилась: к атакующим Санду пришло подкрепление. К частому треску автоматических винтовок присоединилось куда более громкое тарахтение — видимо, крупнокалиберных пулеметов на БТР. Грохнуло еще три взрыва. Текущая по улице толпа зашумела и забурлила. Кто-то бросился обратно во дворы через проходы между домами, кто-то попытался ломиться в закрытые двери подъездов, кто-то начал укрываться в магазинах. Еще громче завизжали женщины и заревели дети, в воздухе повис густой мужской мат. По улице один за другим проползли тяжелые гусеничные машины — зенитные установки, если судить за задранным в небо стволам пулеметов и лазерных пушек.
— Внимание, граждане! — сказал откуда-то сверху уверенный мужской голос, в котором безошибочно угадывались нотки опытного полицая. — Внимание, граждане! Не задерживайтесь, проходите дальше. Не выходить на проезжую часть, не блокировать проезд спецтехники!
Я невольно глянула в направлении звука — и тут же об этом пожалела. Я совсем забыла, что меня разыскивают — а вот полицейские дроны забывать не умеют. И их алгоритмы распознавания изображения дольше пары секунд не требуют. Тот дрон, что висел надо мой, мгновенно среагировал на мою физиономию. Он спикировал, зависнув прямо перед мои лицом. Оператор оглушительно рявкнул через динамики, так что у меня едва не лопнули барабанные перепонки:
— Ты! Стоять! К стене отошла, быстро! Лицом к стене, руки за голову!
Вокруг меня немедленно образовалось пустое пространство. Как бы окружающие ни были перепуганы стрельбой и взрывами поблизости, страх перед полицией, сидящий в подсознании, превозмогал все остальное. Я попыталась отступить назад, но оператор не собирался облегчать мне жизнь.
— Плохо слышишь? — дрон качнулся вперед и снова завис в полуметре передо мной, обдавая меня потоками воздуха из турбин. — К стене, живо! Руки за голову! Попытаешься сбежать — пристрелю на месте.
Дуло игломета под брюхом дрона, направленное мне в лицо, подтверждало серьезность намерений. Похоже, чины не удосужились поставить местную полицию в известность о важности моей персоны. А может, и не считали меня важной. Значит, полицай без раздумья разнесет мне череп вдребезги: промахиваться дроны не умеют. Не по мне, во всяком случае. Я вдруг вспомнила, как Лена рассказывала о инопланетной блондинке Рини Ви — та от выстрелов дронов уклонялась с легкостью. Но она и сама являлась дроном. А я не Рини.
Ну, ладно. Глупо умирать здесь из-за какой-то мрази в погонах. Придется сдаваться. Я попыталась поднять руки, но не сумела из-за тетрадей.
— В последний раз говорю! — рявкнул дрон. — К стене лицом, руки за голову!
...и по глазам ударила ослепительная вспышка, а мир завертелся и перевернулся вверх тормашками.
Меня приподняло и швырнуло непонятно куда. Неизвестно что врезало мне по всему телу с такой силой, что я по крайней мере на несколько секунд потеряла сознание. Когда я начала приходить в себя, я валялась на чем-то мягком, громко причитающем и ворочающемся, по-прежнему крепко прижимая к груди драгоценные тетради. Мои задранные ноги упирались пятками в стену, а запрокинутая голова лежала на твердом асфальте. Где-то вдалеке выла сирена. Ошеломленно озираясь по сторонам, я смотрела на дома, внезапно зазиявшие черными в сумерках провалами окон, на ощерившиеся стеклянными зубами проемы витрин, на вповалку лежавших вокруг людей. Раскрылась дверь магазина, и из нее с ревом выбежал мужчина в джинсах и легкой рубашке, располосованной несколькими окровавленными разрезами. Из его щеки торчал острый осколок стекла, но он его даже не замечал. Он бежал по улице, запинаясь о лежащие тела, и выл, пока не скрылся в проходе между домами.
К тому моменту я уже немного пришла в себя от шока, а потому с трудом поднялась на ноги. Окружающая улица превратилась в апокалиптическое зрелище. Сумерки быстро сгущались: приближался грозовой фронт, полыхающий молниями. Канонада стихла, но все громче грохотал гром. Фонари не горели, но даже при таком освещении я видела, что минимум два дома с той стороны, откуда я прибежала и где находился Санду, наполовину разрушены. Из обвалившихся стен торчали обломки перекрытий и арматуры, виднелась зависшая на них мебель. Темный на фоне еще светлого участка неба, но подсвеченный снизу заревом разгорающегося пламени, к облакам медленно поднимался овоид Санду, кажется, нимало не поврежденный обстрелом. Меня снова качнуло "окриком", хотя и куда слабее, чем раньше. Перед глазами мелькнула неразборчивая вереница математических символов. Люди вокруг меня копошились, пытаясь подняться на ноги, снова нарастали плач, крики и мат.
