Зверь лютый Книга 39 Валькирия

Контакты с племенами раз за разом давали одну последовательность. Мы приходим. Просто пройти, максимум — чуть обустроить дорогу. Мы готовы платить за услуги, товары. За труд человеков. Но плата "за право", варианты "земельной ренты"... Земля — божья. И рента — туда же.

На нас нападают. Обычно — группа местной молодёжи, мечтающая о подвигах, о славе. О возможности нести перед собой отрубленные головы убитых врагов. Им наше "заплатим" не интересно. Для них лучший бизнес — грабёж и убийство чужаков. Мы их бьём. Юных героев и их пособников — кто их родил, кормил, растил. Вот такому "хорошо" выучил. Сбегается вся родня. "Наших бьют!". Очередное племя начинает "священную войну".

Пойдём! Все! Затопчем!

Они доставили бы нам много больше забот, действуя малыми группами. Но есть традиции, стереотипы. Родо-племенное мышление проявляется во всём. И в выборе тактики тоже. Вот для такой ситуации — "всенародное ополчение".

"Вставая страна огромная, вставай на смертный бой...".

— Ну? Встали, пришли. А стрельба из положения лёжа освоена? Окопаться можете?

— А зачем? Деды и прадеды такого не делали, и нам не надь.

Так самоубийственно работает племенная демократия. Решения основываются на наиболее массовых, "с молоком матери впитанных" представлениях.

— Нас много! Вас мало!

— А пулемёты у вас есть?

Не только ответа, но и вопроса не возникает.

Иная ситуация в иерархиях, где решение принимает один человек или небольшая группа. Они могут сосредоточится на узнавании нового — есть податные, которые всё равно кормят. С ними можно договориться, убедить. Не всегда, но случалось. Так у нас получилось с Византией, с Мануилом Комниным.

А с племенами... Что делать с агрессивными двоечниками? — Учить выживших.

Конец сто пятьдесят пятой части

Часть 156 "Когда усталая подлодка из глубины идёт...".

Глава 804

История с Сааремой и другие здешние эпизоды — уже без меня. Влезли в лодочки, взяли вёселки... Вспомнилось мне, как вгрёбывал в Бряхимовском походе. Сели мы с Суханом на одну скамейку, чтобы весла с разных бортов, как прежде бывало. И — гребанули.

Да уж, есть ещё ягодки — в ягодицах, порох — в пороховницах, жеребцы — в табунах, а моща — в гребунах. Вторая лодочка догоняла нас только на порогах, когда приходилось вылезать на берег, разгружать и тянуть лодки верёвкой.

Мышечная радость — радовала. Остальное — огорчало.

Идти по стрежню — глупость. Там самое сильное течение, там — медленно и тяжело. Идти под берегом — риск. Из леса в любой момент может прилететь что-нибудь нехорошее: стрела или дротик. Ощущение... непрерывно под вражеском прицелом. Я подобное проходил, когда из Вержавска убегал, вляпнувшись в разборки смоленской боярской верхушки. Очень неуютное состояние.

При причаливании к берегу прежде выпускаем Курта. Пару раз он находил следы... недавно убежавших аборигенов.

Ночёвка в лесу... не самое безопасное дело в наших условиях. Но стоянку можно обустроить: накидать сухого хвороста в округе, чтобы никто неслышно не подошёл, часовых поставить. А вот посреди белого дня причалить к берегу, чтобы обойти очередную "доломитовую ступеньку в русле"... Легко нарваться. Не на бой с цель захвата добычи, а на "диверсию" — причинение ущерба. Очередной "чингачгук" подстрелил чужака — уже доволен, уже герой.

Дальше стало легче: другие приречные племена, латгалы и селы, более миролюбивы, на прохожих не бросаются.

Каждый русский городок над Двиной — остановка. Мимо пройти нельзя. Копец, Кокнес, Герцишке, Краслава...

После наших дел с ливами по реке гуляют слухи. Такие... "люто-зверские". Народ напряжён и старательно "моет шеи". Нельзя разочаровывать. Заглядываю в каждое поселение. Им это нужно, чтобы не чувствовать себя забытыми, брошенными. Никакого пренебрежения, высокомерия. Держать морду лица. Живой доброжелательный интерес. К каждому гвоздю, ямке на дороге, палке в заборе. К каждому человеку.

Иногда могу что-то посоветовать — заботы у всех градоначальников примерно одинаковы — кто-то их уже решил, кто-то нет. Тут мой добрый совет — от увиденного в соседнем городке. Метод называется: "перекрёстное опыление".

Половина проблем... нет, коллеги, вовсе не мат.тех.снаб или злые туземцы — личные конфликты в коллективах.

Тут просто:

— Молодец. Энергичен. Такому настырному — отдельное место. А иди-ка ты к Горюну в Ригу — там тебе точно дело найдётся.

Задалбывает. Раз за разом инспекция по примерно одинаковым поселениям. Необходимо. Мне.

Необходимо представлять местность, возможности. Главное: необходимо знать людей. Некоторые из нынешних тиунов и десятников станут через несколько лет полковниками и губернаторами. Кто? Кого имеет смысл продвигать? Нужно личное впечатление от человека.

Пройдёт время и буду я порхать над Русью на какой-нибудь ЭКИПе. "Мне сверху видно всё! Ты так и знай!". Классно? — Не-а. Очень многого не видно. Мест, вещей, людей. Грядущее "верхоглядство" будет, со временем, раздражать не меньше, чем нынешняя медлительность, мелочность, детальность.

"На свете счастья нет, но есть покой и воля..." — покой, кроме вечного, мне не грозит. Остаётся тренировать волю. После "пресыщения общением с пациентами" хватаешь весло как родное. И — раз, и — два... Смена деятельности. Отдых.

В Полоцке — Ольбег. Это — счастье. Просто видеть родного человека. Замученного, похудевшего, обожжённого летним солнцем... родного.

— Как дела, племяш?

— Ты ж видишь. Полгорода — сгорела. Полгорода — пустая стоит.

— Мания величия прорезалась? Пол да пол — целый город. А у тебя половина ещё осталась.

Город пустынен. Часть бояр погибла в ходе принятия мною власти, часть стали... м-м-м... релокантами. Пока суд да дело убрались, от греха подальше. В Псков, Минск, Гродно, Друцк...

Их усадьбы, частью конфискованные "за дело", частью просто опустевшие — база команды Ольбега. Там и припасы, и майно. Часть конфиската казна продаёт. Любой торговец понимает: "золотое времечко", "дешёвая распродажа". Можно купить втрое-впятеро дешевле. А потом... видывали мы разные власти. "И это пройдёт".

Поэтому Полоцкий "Великий посад" хоть и поуменьшился жителями, но вполне живенько побулькивает. А чего ж нет? Новая власть и подати отменила.

Здесь тоже часть людей "отъехала". Пока сельские работы не закончатся, часть горожан там будет — в весях и пажитях.

К посадским Ольбег резких мер не принимает: нужно корректно пройти сезон заготовок. Хлеб, скот, сено, дрова... кто-то должен всё это в город привести, а собственная сеть пока отсутствует.

Не трогает он и ремесленников. Обычно мы заваливаем рынок своими товарами. Железо, ткани, гончарные и кожаные изделия... для местных остаются только узкие "ниши". Мастера разоряются, и мы "приходим на помощь": предлагаем переехать на новые земли. Одни соглашаются "своей волей", другие бунтуют или пытаются нищенствовать. Всем впереди маячит лесоповал где-нибудь на Керженце или дальше.

На Торговой площади торг идёт, но чуть другой, чем прежде: исчезли боярские приказчики, нищие, духовных меньше стало.

Попрошайничество в моих землях запрещено.

"Бездомного, безродного

Немало попадается

Народу на Руси,

Не жнут, не сеют — кормятся

Из той же общей житницы,

Что кормит мышку малую

И воинство несметное:

Оседлого крестьянина

Горбом ее зовут.

Пускай народу ведомо,

Что целые селения

На попрошайство осенью,

Как на доходный промысел,

Идут: в народной совести

Уставилось решение,

Что больше тут злосчастия,

Чем лжи,— им подают".

Ни "мышек", ни "воинство несметное", по мнению моему, кормить не надо. Лучше, если крестьянин "своим горбом" детей своих прокормит. А "народная совесть"... это, конечно, интересно. Но у меня "решение" другое: "ненародное" и "бессовестное".

Изъятие "христорадников" и дало вспышку беспорядков. Реально "вспышку": два пятна пожарищ в городе и в посаде.

"Закоренелых" — в железа и на Двину.

На Руси кроме Западной Двины есть ещё и Северная. Будет вчерашний похаб полоцкий — добрым насельником где-нибудь на Вычегде. У нас там нынче погосты ставят. Или вообще не будет: дармоедов кормить не станут.

Епископ Дионисий. Напряжён и исполнителен. Сильно мы с Еленой Ростиславовной по душе его потоптались.

— А как та княгиня, с которой ты меня в св.Софии знакомил, живёт-поживает?

Врёт. Уверен, что он в курсе польских событий. Может, с запаздыванием, но не сильным.

— Та добрая женщина, которую ты во храме видел и на дела славные благословил, ныне Великая Княгиня Краковская, Государыня Польская. Твоё благословение сработало. Управляет тамошним королевством, покуда сын её, новый король Болеслав Казимирыч, со мною пребывает. Везу дитя венценосное к Государю Русскому. Дабы младенец сей восприял мудрость православия и дух Руси Святой.

Дионисий и вправду видел Елену. "Хорошо видел": без одежды и волос. После нашего с ней бурного секса в алтаре, среди луж крови, натёкших из убитых убийц-неудачников и забитого плетью княгининской рукой родовитого боярина.

Тогда сумма ощущений — вид, звук, запах — пробили обычную скорлупу души и позволили воспринять, поверить в мой рассказ о причислении его к сомну святых, о грядущей канонизации.

Уверовав в возможность такого вознаграждения, он принялся служить мне "не за страх, а за совесть".

Ещё Дионисий вдруг ощутил свободу. То его местные боярские кланы тормозили, то опасения окриков из Киева. Теперь "своя рука — владыка". Негожих попов, хоть бы чьих, при любом боярском клане — отрешить, расстричь, в учёбу послать... по делам их. На их место — новых, частью из гожих дьяконов, частью из монахов, частью мои из Мурома приехали. Церквушки, прежде заброшенные, восстанавливаются, обнищавшие — украшаются. Множество монахов из местных монастырей отправляются на новые места.

Монастыри ставят в диких местностях как опоры государства и веры. И здесь, на западе моих земель, и на востоке.

Бурно идёт стройка. И на реке, и в городе, и вокруг.

Нашли место, где годная глина есть — будет кирпичный завод. Пока место расчищают, дрова запасают. Пройдут дожди, вода подымется, тогда сплавят сверху оборудование для кольцевых печей. Наплавная мельница уже приплыла, уже на место поставили в протоку возле того острова, где в РИ Иван Грозный полк стрелецкий спрятал.

Когда меленку запустили — вокруг три дня толпы народа стояли, ждали когда ж машина бесовская сломается.

Они все, от меньших до вятших, во всяком дому муку пестами да ступами да ручной меленкой добывают. С дедов-прадедов! Испокон веку! По горсточке! Как мудрецами древними заповедано, старцами святыми указано, князьями светлыми повелено.

А тута... туда зерно сыпешь — с отсюдова мучица текёт. Сама собою.

Как же так? Предки наши, выходит, дурнями были?

А мы, за ними вслед, кто?

* * *

"Когда усталая подлодка

Из глубины идёт домой".

Я, конечно, совсем не субмарина. Хотя... каждый человек заперт в себе. В своём теле, в своей душе. Как в подлодке. "Куда ты с неё денешься?".

Из глубин средневековья, шляхетско-феодального или разно-племенного, я всплываю. К свету цивилизации, к прогрессу. К себе.

Хорошо, знаете ли, жить в эпоху перемен. Твоих перемен, тобой задуманных, организуемых.

Хорошо. Но грязно и опасно.

* * *

В Полоцке меня пытались убить. Успешно. Почти.

В который уж раз: не считайте аборигенов тупицами. Среди них встречаются умные внимательные люди. Которые могут наблюдать и делать выводы. Заметить, например, особенности моих эстетических предпочтений и использовать их к своей пользе.

"Переход количества в качество": Полоцк — первый город такого размера, который попал под мою власть. Все остальные поселения были на порядки меньше.

"Размер имеет значение": в большом городе могут существовать люди с редкими свойствами. Пример: Евфросиния Полоцкая. Они находят себе подобных или дополняющих их таланты. Результат: хорошо подготовленный, разветвлённый, структурированый заговор.

Не внезапная вспышка как в Мологе:

— Выпили-закусили? Теперь пойдём Ваньку-лысого убивать.

Здесь план был продуман, подобраны исполнители.

Ещё: эффект "новых территорий".

В таких местах нет устоявшейся структуры власти. Это означает "дырки" в безопасности, недостаточное количество и качество госслужащих. Прорывается "гнильца". Политические преступники (заговорщики) естественным образом "сращиваются" с преступниками экономическими (мародёрами, взяточниками). На фоне многочисленного враждебного населения это даёт опасную смесь.

Разгром заговора в Полоцке позволил не только выявить преступную группу в моей администрации во Всеволжске, но и дал опыт действий в подобных ситуациях в больших городах. Меньше, чем через год подобные приёмы пришлось применить в самом большом городе "Святой Руси".

Об этом — позже.

* * *

— А это что за лоханка у пристани появилась?

— "Иволга Чёрная". С Верху прибежала. Вона капитан ихний сидит.

Не заметить кораблик невозможно. Плоскодонка типа учан. Мачта метров восемь. За ней, ближе к корме, труба. Кирпичная. В ту же высоту.

У меня на плоскодонки вроде расшив, печки ставят — кашу варить, когда людей везут. Но не такие высокие. Труба торчит из невысокого сарайчика. И два таких же по бокам.

"Самец". И по трубе, и по окрасу: оперение самца иволги золотисто-жёлтое с чёрными крыльями и чёрным хвостом. Чёрное — вижу. Куда сажа из трубы легла. А вот где у этой "иволги" жёлтое...?

Факеншит! Так это ж пароход! "Елизавета", итить ей высоким давлением!

Эт мы круто уелбантурили. Шесть веков с половиной опережения.

* * *

Первый пароход русской постройки, 1815 г.

"Первый практически использовавшийся пароход создал Роберт Фултон в 1807 г. Пароход "Клермонт" с гребным колесом, совершал рейсы по реке Гудзон от Нью-Йорка до Олбани со скоростью 5 узлов (9 км/ч)".

Отставание у нас всего 8 лет. И сразу морской пароход, не речной.

"Елизавета": деревянный корпус, переделан из тихвинской барки, длина 18,3 м., ширина 4,57 м., осадка 0,61 м. То-то в первом же рейсе у пассажиров морская болезнь разыгралась. Паровая машина 4 л.с., скорость до 5,8 узлов. Движители — 2 бортовых гребных колеса диаметром 2,4 м, по 6 лопастей каждое. Железная труба высотой 7,62 м, диаметром 0,305 м, могла служить мачтой для постановки паруса. Нижняя часть трубы сложена из кирпича.