Шнурок задёргался. Денанций и Катос тоже дёрнулись. Не шнурок, хвост!
Шеррса щёлкнула челюстью, сплюнула хвост, прожевала и проглотила его былого владельца. Ухмыльнулась. Хвост на полу содрогнулся раз-другой, скрючился и замер. Гаррса же вытащила платок, утёрла лицо и безмятежно улыбнулась, оскалив крепкие белые клыки.
— Мы ваши орфеи, — Шеррса облизнулась и весело сощурилась. — И вы безопасно доставлены к покоям досторечённой. Извольте привести себя в порядок перед встречей.
Она кивнула в сторону одного из проёмов в стене, над которым горел зелёный знак гигиенички. И тут же скафы гостей оклемались, система за системой.
Гигиеничка оказалась с устаревшей, но добротной сантехникой. Корпораты смыли с брони липкие потёки самого гадкого вида, умылись, напились ледяной воды. Зейдель обнаружил на своём скафе несколько глубоких царапин, которые сейчас медленно затягивались. Броня Денанция Кара была цела.
— Молод я для таких авантюр, как бы инфаркт в юности не заработать, — обозрев себя в зеркале, делар принялся щедро плескать в лицо холодную воду, забрызгав всю гигиеничку. Наконец, унялся, обернулся к помощнику и, утерев ладонью стекающие капли, зло прошипел: — Потом ты подробно объяснишь, почему я сделал глупость и согласился на поездку.
Зейдель мрачно кивнул. Сейчас он всерьёз раздумывал над тем, чтобы ходить в гости ко всяким там лекситам 68* лишь после предварительной тотальной бомбардировки.
Аркестрантка, каздраг! Знаток букв и слов, четверть её! Впрочем, стоило признать: горелое железо в степи красноречиво намекало. Умеющий видеть — да услышит и сообразит.
...До покоев Хольги-Хурайры Орентовой оказалось рукой подать. Короткий и скудно освещённый коридор вывел женщин-кошек и гостей в совсем уж тёмный зал, размеры которого оценить толком не удалось. Скафы вновь барахлили: сканеры показывали то десятки, то тысячи метров до терявшихся во тьме стен. Далеко впереди на полотне густых теней виднелся жёлтый мазок света, туда кошки-проводники и повели гостей по туманно белеющей под ногами тропе.
В зале то тут, то там угадывались массивные колонны стеллажей, вершины которых скрывались в темноте. Денанций шагнул к одному стеллажу; тот был набит книгами: старыми, потрёпанными, изгрызенными поколениями мышей; напечатанными на бумаге, камне, металле, пластике, да Дисп знает чём ещё. Пролистав десяток томов, владелец корпорации так и не смог опознать языков, хоть и показалось, что пара книг написана на сильно упрощённом аркесте. Встречались и современные издания, но тоже — цельнокопии древних, с давно забытой структурой двух— или трёхмерного текста и неясной символической архитектоникой.
Кошки терпеливо ждали. После входа в личные покои аркестрантки поведение женщин изменилось: ступали мягко и неслышно, перестали скалиться, говорили коротко и тихо, гостей не задирали. Казалось — старались стать незаметными.
Зейдель рискнул отойти в сторону от тропы, склонился над здоровенным холмом ржавых и помятых металлических кирпичей, перемежающихся с изломанными стальными стержнями. Всё это железное гнильё насыпали единой кучей, без разбора и порядка.
По плечу Зейделя похлопала Гаррса и мотнула головой в сторону остальных.
— Хорошо, хорошо, я так... — буркнул Зейдель, возвращаясь на тропу и пытаясь припомнить, где же видел подобные штуки. И — вспомнил, это информационные накопители одной из чужих рас, нуллифицированной в прошлом тысячелетии.
Скафы гостей меж тем пришли в себя. Не полностью, — стен так и не видели, — зато картина на сотню шагов вокруг прояснилась. Мимо проплывали упирающиеся в потолок крепостные стены и контрфорсы стеллажей, а меж ними вздымались терриконы книг, записей, папок, разрозненных листов бумаги, стальных кубов, стекляшек или кристаллов, керамических табличек. Нашёлся даже настоящий бархан крупного изумрудного песка, слабо мерцающего в сумеречном свете. Вдали высился курган: то ли из тряпок, то ли тонких кож, у подножия которого внавал лежали груды узловатых верёвок. Ещё встречались связки длинных сухих листьев, мотки проволоки, резные палочки, уложенные в удивительной сложности структуры.
Каждая груда вспыхивала перед мысленным взором Денанция Кара длинным числом. Да не числом, а — Суммой. И стрекотала, свистела или тяжко бухала кредитами — некогда истраченными на поиск и приобретение, и теми, что можно выручить ныне.
Наследство людей, не совсем людей и совсем нелюдей, близких и стародавних времён, памятных и забытых событий, верных предположений и ложных интерпретаций, ослепительных прозрений и упущенных возможностей. Живых и мёртвых, воскресших упырей и тех, кто никогда и не жил, мешкотно и праздно коптя небо. Всё то, что стоит сторговать или распродать, а то — выкрасть или уничтожить, если в торге не выбьется сходная цена.
Кредиты стрекотали, а Господь внутри Денанция Кара возбуждённо ворочался в предвкушении. Кто-кто, а уж он мог оценить фанатизм и упорство, проявленные аркестрантом.
Пожалуй, — решил Господь, — поездка окупилась. У аркестранта есть чему научиться полезному и есть за что с выгодой поторговаться. Знание — не сила. Знание — мощь, иногда — подавляющая, всесокрушающая, божественная. И ему, Господу побеждающему, эта мощь пригодится. Потому что... Потому...
Денанций Кар потёр лоб, ловя ускользающую мысль.
Ладно, об этом он подумает позже.
...Тем временем маленькая процессия приблизилась к светлому пятну, и стало видно, что из ослепительно яркого круга на далёком потолке падает широкий конус света. Прямо по центру освещённого пространства расположился большой стол. Огромный такой столище, размерами схожий с помостом для каранских боёв без правил. Один край обрывался прямо в середине светового круга, а другой уползал во тьму и там терялся.
На столешнице громоздились груды вещей: книги, кристаллы, выделанные кожи, узловатые верёвки — всё это гостям уже попадалось по дороге, но там оно было навалено в курганы, здесь же предметы культуры разложены аккуратнее: обширными, но сортированными стопками. Свободен от них лишь малый пятачок: книгу положить, да кружку с чаем поставить.
Кружка и стояла.
Из неё прихлебывала, с интересом рассматривая гостей, женщина средних лет. Зрелая, но без признаков старости. Плотного сложения; что называется — в теле, но без лишней пухлости; высока и сильна. Темна волосом, коротко и просто стрижена. Лицо узкое, с очень светлой кожей, миловидное. Левая бровь приподнята, что накладывало на лицо выражение лёгкого изумления. А на лбу бликовала узкая изогнутая стеклянная полоса, хитро увязанная в районе висков с какими-то серебристыми проволочками, которые скрывались за ушами.
Одета была Хольга-Хурайра в светлое платье с короткими рукавами, на руках — песочного цвета кружевные перчатки. К удивлению привыкших к опасностям жизни в пустоте корпоратов, это было именно платье, а не трансформированный скаф или комбез. Впрочем, судя по плывущим по ткани дымчатым облакам то охристого, то нежно-зелёного цвета, материя непростая и защитными функциями могла обладать.
Денанций Кар и Зейдель остановились в нескольких шагах от стола. Немедля откуда-то выметнулись большие белые прямоугольники, подлетели, изогнулись анатомически, толкнули гостей под зад и приняли в нежные объятия. Секунда — и гости утонули в мягких креслах. Проделано было с изрядной сноровкой, что говорило о хорошей местной искинике.
Зейдель снял перчатку и пощупал материал: морфо-мебель оказалась из дорогих.
Сама же хозяйка восседала на старом, покосившемся стуле с драной обивкой и высокой прямой спинкой. Сзади к спинке стула был приделан трёхметровый грубовато выпиленный деревянный столб, из него торчал ржавый крюк, а на крюке том висела лампа, в которой мерцал тусклый огонёк. Со стороны глядя — не стул, а затейливое пыточное устройство, но Орентова умудрилась расположиться в нём с полным удобством и величием, словно королева на троне.
Кошки, в простоте своей, разлеглись прямо на полу рядом со столом и принялись шептаться, изредка поглядывая на хозяйку. Та внимательнейшим образом обозрела гостей, шлёпнула ладонями по столу и весело воскликнула:
— Рада видеть вас, домус Кар и домус Зейдель. Могла ли надеяться? Нет! Но вот — вы здесь!
— Вы позвали, мы пришли, — с простецкой улыбкой на лице ответил Денанций.
— Уговорить повелителя на дальнюю поездку стоило труда, — проворчал Зейдель. — Домус Кар ещё так молод, совсем недавно принял дела в наследной корпорации, а это основательные хлопоты.
— Понимаю, — сказала Хольга-Хурайра и уважительно покивала. — Обещаю не злоупотреблять вашим временем и отзывчивостью. Но, — она сделала несколько причудливых движений правой рукой, — так уж сложилось, что переданный вами фрагмент некоего конферанса... истребовал личного присутствия адресата.
Зейдель и Денанций Кар переглянулись.
— Истребовал? Это как? — мягко вопросил Зейдель.
— Но, для начала, как радушная хозяйка, готова угостить вас. Итак, — Хольга-Хурайра пропустила мимо ушей вопрос и улыбнулась каждому гостю отдельно, — белого чаю, золотого кофе, зелена вина, дымчатых непрентетиков моим дорогим гостям? Славной и обильной еды?
— Может, позже, — небрежно отмахнулся Зейдель. Адон молчал, и начальник маркетинга взял на себя роль плетельщика разговора. — Мы сыты. Наш голод иной: что скажете по интересующему нас делу?
— Значит, сразу к делу? — сказала аркестрантка и разочарованно вздохнула. — Жаль, жаль. Ну, хорошо, начнём.
Отпила из кружки, подмигнула главе маркетинга, и заявила:
— Вы препроводили мне лишь часть послания. Но этого мало, совершеннейшим образом мизерно! Нужен полный конферанс. Принесли?
Зейдель кинул косой взгляд на молчащего Денанция и неохотно кивнул.
— Давайте! — Хольга-Хурайра вскочила и азартно потёрла руки. — Сейчас мы его разнимем и разложим на смысленные нити-протонемы! — она нахмурилась и уточнила: — В твёрдой копии предозволите, как я испрашивала?
Текст послания занимал пятнадцать страниц мелким шрифтом; бумажные листы Зейдель упаковал в толстый пластиковый конверт и попросту сунул себе запазуху. И теперь, расстегнув скаф и вытащив конверт, с изумлением увидел, что тот косо рассечен едва не на всю длину. Именно в этом месте на броне скафа была глубокая царапина, уже почти затянувшаяся.
Орентова приняла разодранный пакет и развеселилась:
— О! Вижу, вы не избегли навязчивой попечительности сарков.
— Не ведаю, кто это был, сарки или кто ещё, но гадость премерзейшая. Увы, избежать их не сладилось, — ответил Зейдель, и с ужасом осознал, что подстраивается под диковинный стиль речи хозяйки.
Та забрала листы и уселась на скрипучий трон. Быстро перелистала, потёрла нос, бросила распечатку на стол, встала и с натугой сдвинула нагромождённые на столешнице вещи, освобождая больше места. Во тьме посыпалось, с треском упало, зазвенело и раскатилось по полу.
Хольга-Хурайра опустила на глаза стеклянную полосу, раскидала листы на столе в одной ей понятном порядке, склонилась над ними и принялась внимательно читать, шевеля губами.
— Ах, чудесно! — бормотала она. — Безупречно, преизрядно! Дивно, упоительно...
Не отрываясь от чтения, щёлкнула пальцами. Одна из кошек — Гаррса — вскочила и убежала. Через минуту вернулась, таща в руках крупную белую птицу. Та громко и противно каркала, топорщила крылья, вырывалась.
Не глядя, Хольга-Хурайра протянула руку и выдернула из хвоста два больших пера. Птица забилась, захлопала крыльями, зашлась в истошном оре, и кошка её тут же унесла.
Аркестрантка опустилась на стул, в задумчивости вертя в руках добытое. Пошарила на столе, нашла мелкую блестящую металлом штуковину и принялась возиться с перьями. Сначала с одним, затем другим. Вскоре оба пера обзавелись затейливо обрезанными кончиками.
В мыслях маркетёра всплыло непонятное слово "очинила". Он глянул на Адона: тот подался вперёд и азартно рассматривал Орентову. Ясный сектор, Денанцию понравилось, как та чудила. Да что там, он сам сейчас начнёт куролесить!
Зейдель громко кашлянул. Денанций Кар вздрогнул, бросил хмарный взгляд на помощника, и откинулся на спинку кресла.
Хольга-Хурайра сунула очиненный конец пера в кружку, поболтала там, и принялась чертить им на листах бумаги. Чертила энергично, яростно, временами зло. Хватала лист, размашисто проходилась по нему пером, не забывая иногда обмакивать то в своё питьё, бросала, бралась за следующий, швыряла, перемешивала бумаги на столе, выкладывала из них затейливые композиции. Вновь рисовала схемы, строчки мелких значков, стрелки...
Перо скрипело, гнулось, визжало. Бумага трещала, рвалась, покрывалась царапинами, расходилась глубокими ранами. Едва ли не кровоточила. Стеклянная полоса на исполненном азарта лице аркестранстки горела синеватым светом.
— Жизнь всякого разумного есть сложное со-действие с окружающим его миром, — глухо процедила аркестрантка, не отрываясь от священнодействия. — Если разумный не способен... адекватно воспринимать мир и приготовляться к нему... то неизбежно погибнет. А что есть приспособление без понимания? Ничто! Разумный с самого рождения окружён миллионами потоков информации, рек, ручьёв, родников. Жизнь посылает сигналы: один за другим, третьим, пятым, миллионным, бесконечным. И каждый сигнал — знак...
Хольга-Хурайра Орентова вещала. Катос Зейдель хмурился. Денанций Кар с хищной улыбкой на лице кивал.
— ...скорее, эти сигналы можно превратить в знаки, — уточнила аркестрантка. — Знаки, понятные разумному. Они становятся важным средством борьбы за выживание. Или не становятся, и тогда разумные погибают. Многие наши соседи так и не поняли судьбоносность этого средства.
— Соседи? — уточнил Зейдель.
— Синие древеса, — с неприятной интонацией произнесла Хольга-Хурайра, зыркнув на маркетёра. — И потому не синее дерево фармит нас, а, наоборот, ваша Торговая Ганста направляет траулерные экспедиции за синим деревом. Надо сказать, дурное занятие, за что весь остальной Империум косо смотрит на Гансту.
— Бизнес медяшный, согласен, — кивнул Денанций. — Конгрегация им недовольна, а ссориться с ОКСН не лучшая идея. Я не занимался... не стану заниматься такими делами.
— И правильно! — горячо поддержала Хольга-Хурайра. — Совершенно же возмутительная практика. Уничтожая чужих, вы уничтожаете возможность обогатить наши языки новыми понятиями, и тем серьёзно подрываете обороноспособность человечества!
Она принялась черкать особенно яростно, идя в атаку на листы бумаги так, будто те виновны как минимум в исчезновении книг во всём звёздном скоплении.
Зейдель заметил, что женщины-кошки притихли и теперь бесстыдно пялятся на Адона. Глаза их тускло светились. По спине маркетёра пробежал холодок.
— Так ли важны чужие понятия? — торопливо спросил Зейдель, пытаясь сбить впечатление от алчущих химер. — Для военной-то области?
Аркестрантка отвлеклась от рисования, взглянула остро.
