Московский физико-технический

-Пройдемте ко мне.

Заведя меня в кабинет, он, глядя в стол, сказал как-то неуверенно:

-Я еще раз просмотрел вашу работу и решил, что я был не прав — вам можно поставить за нее тройку.

-Ну, вот...А я уже собралась пересдавать Франкевичу на четверку.

-Ну, как я исправил двойку на тройку, так могу и обратно — тройку на двойку — засмеялся Петр. — Как уж вы захотите.

-Да нет, давайте вашу тройку. Главное, без хлопот, — и я подала ему зачетку.

А позднее Динка рассказала мне, что в тот же день, когда я ревела, они с Ириной поймали Петра на платформе и долго уверяли его, что я вообще писать терпеть не могу и всегда писала, как курица лапой, и что надо на это делать скидку.

То ли это помогло, Динка умела убедить кого угодно в чем угодно, то ли мое выступление в коридоре, не рассчитанное на его уши, его усовестило, но только он сдался, и мне не пришлось пересдавать.

Еще мы сдаем диамат или истмат. В общем, один сплошной мат. Школьных знаний по истории уже недостаточно, чтобы сдавать эти предметы, как ни хорош был наш Кулиджанов, но с его слов я сдала историю партии и политэкономию, а вот философия уже не удавалась, всё же следовало что-то читать.

Я уже давно растеряла все свои способности к гуманитарным предметам, они нагоняют на меня тоску — я не вижу в этих предметах ни логики, ни смысла.

Шпаргалки я тоже ленюсь писать, поэтому во время экзамена списываю с конспекта Бори Рябова, Ральф пересодрал с него и отдал мне, а я вдруг попалась, и тетрадку у меня отбирает преподаватель. Борька вне себя, он сам еще не успел списать билет.

Преподаватель листает Рябовский конспект-шпаргалку, и она ему явно нравится:

-Ну, если Вы это сами всё написали, то, наверное, всё знаете, — говорит он.

Я тактично молчу, пусть думает, что я молчу по поводу своих знаний, а не по поводу писания конспектов и шпаргалок.

Чего-то я ему рассказала, но он задал мне вопрос, который не знал предыдущий отвечающий, не знала и я.

-Но он без шпаргалки, ему я поставил хорошо, а Вам придется удовлетворительно ставить.

Вздохнув, он выводит в моей зачетке три балла.

Вот, до чего я докатилась — тройка по общественному предмету!

Я не возражаю, мне противно даже думать о таком пижонстве, как отказ от тройки.

Тройка тоже государственная отметка — принято считать у нас.

Боря же, несмотря на то, что я его подвела, всё-таки вытянул на четверку.

Наши окна в 121 комнате выходят не на рощу, а на общежитие корпуса "А", в котором живут электронщики, среди которых у меня много знакомых. Корпуса общежития отстоят друг от друга на 150 метров, и вечерами, когда горит свет, фигуры людей на освещенном фоне хорошо видны, а если еще взять бинокль.

И я никогда не раздеваюсь, не задернув тщательно шторы.

-Что ты все дырки затыкаешь, — сердится Наталья, — кто там на тебя глядит.

-Да у них подзорная труба, специально купили, пялиться на девушек, что я, не знаю? — защищаюсь я (о трубе мне донес Ефим).

-Нет, подумайте, — вступает в разговор кругленькая Милада, — мы тут ходим полуголые регулярно и уже не первый год, и спрашивается, кто после этого на твой бюст будет смотреть после наших? Если у них и есть труба, то всё равно они в нее на Наташкину грудь глазеют, уж никак не на твою. И Милка раздергивает шторы, которые закрыли ей страницу учебника.

Я обиженно машу рукой и ухожу переодеваться за шкаф.

Из шкафа я достаю большие голубые панталоны, толстые, с начесом и резинкой снизу, трясу ими перед носом Милки:

-Это твои или мои?

При виде штанов Наталья просто коченеет от их вида и отвечает за Хачатурову:

-Конечно твои, кто, кроме тебя, может надеть такое и не превратиться в бочку?

-Противозачаточные штаны, у меня тоже такие есть, но это твои, -объясняет мне Милка.

-Почему противозачаточные? — я очень заинтересовано разглядываю голубую байку.

-Мужчина, если увидит такое, уже ни на что не способен, так что, надела, и полная тебе гарантия, — и мы все четверо смеемся этой шутке, радостно так заливаемся, думаем, глупые, что, правда, молодого горячего парня можно охладить таким способом, смутить видом белья.

Вечер в нашей комнатке в общежитии. Сессия. Я старательно учу теорфизику, статы, предпоследний экзамен, последний на базе, шефу.

Наташка с Милкой тоже учатся, каждая на своей кровати, в своем углу.

Ленка приехала из института, переоделась и ей скучно. Приходит Алешка после работы. Он у нас теперь частый гость. Я занята, и ему тоже скучно. Жизнь у Алексея неопределенная, диплом он получил, места, где можно надеяться как-то устроить жизнь, получить квартиру, у него нет, он прописался в Подлипках, но на работу не выходит, у него долги, и он работает слесарем в НИОПиКе, зарабатывает около 180 рублей, вместо 120 инженерной ставки, и отдает долг Сашке Потапову, нашему бессменному кредитору в течение предстоящих нескольких лет.

Всё это я выуживаю у него постепенно, как мозаику складываю из обрывков фраз — Криминский как будто и не совсем молчит, но говорит очень неинформативно и о себе — мало, таинственность напускает.

Скажет что-нибудь вроде того, что в тяжелые минуты жизни, когда некуда притулиться и одиноко, и тогда человек больше открыт чувству любви и привязанности, чем в спокойном и сытом состоянии. Вот и высчитывай, какие-такие у него тяжелые минуты жизни и о себе ли он говорит или вообще философствует.

Ленка поит Криминского чаем, а потом они играют в карты, в очень интеллектуальную игру — в девятку.

-Ты похож на мою первую любовь, — говорит Лена Алексею.

Пауза, слышно, как шлепают карты об стол. Я бросила свои статы и прислушиваюсь к разговору.

-У папы был лейтенант в адъютантах, очень похож на тебя. Мне было 6 лет, и я его очень любила.

Я тихонько хихикаю, подаю голос, чтобы обо мне не забыли.

Алешка молчит, азартно следит за игрой и ноль внимания на замечания Ленки.

-У тебя есть восьмерка, — говорит он Ленке, — ходи.

Они снова сосредоточенно шлепают картами о стол.

-Я выиграла, — говорит Левчук довольным голосом, — будем еще?

-А что, делать нечего, — и они начинают новую партию.

Ленка говорит, уже дразня меня:

-А моему мужу мои родители сразу машину купят, не допустят, чтобы зять пешком ходил, — задумчиво, на распев, тянет она.

-Может, и, правда, купят, но ты вечным подкаблучником у нее будешь, — комментирую я в пространство, давно забыв про статы.

-Помолчите вы, наконец, дайте позаниматься, — сердится Милка. — С вашими машинами никак не сосредоточусь.

Наступает тишина, Лена и Алеша продолжают играть, а мы, несчастные четверокурсницы — учиться.

Половина одиннадцатого, я бросаю учебники, и мы с Алешкой, который ждет, пока я освобожусь, уходим прогуляться перед сном.

Погода морозная, ясная, вызвездило, при свете луны я хорошо вижу плавную линию Алешкиного профиля со слегка вздернутым носом и мягкими полными губами.

Неожиданно на ум приходит высказывание Павлика о женитьбе Богданова:

"Вы тут зарылись, а там Палыч завидный жених". Я совершенно не чувствую себя такой уж зарывшейся, но всё же спрашиваю:

-Леша, ты тут со мной гуляешь, а там, дома у тебя, наверное, невеста есть? Я, может, отбиваю тебя у какой-нибудь?

-Нет, у меня никого нет, — непривычно для него быстро отвечает Лешка. — Я всех своих невест замуж повыдавал.

Каждый слышит, что он хочет, вот и я услышала лишь первую часть фразы и успокоилась, приняв вторую, просто, за красное словцо, а ведь зря, я ее еще вспомню.

На последнем экзамене по теорфизике я начала отвечать очень прилично, а потом сбилась, и экзаменатор сказал:

— На тройку Вы уже ответили, задам вам еще один вопрос. Может, вы у меня на четверку вытянете.

Я когда-то довольно хорошо знала статы в общей физике, просто я совсем уже не помнила с первого курса даже конкретных формул, только общие понятия и направления решений.

— Да мне всё равно, я и на тройку согласна.

Но он всё же задал мне еще задачку.

-Тут надо приравнять энтальпии, и найти давления из уравнения, — сказала я, думая, что на втором курсе я решила бы эту задачку запросто.

-Ну, так пишите, — сказал экзаменатор.

Но я не помнила, как выражается энтальпия в явном виде, и махнула рукой:

-Давайте не будем нарушать единообразия.

-Ну, ладно, не будем, — вздохнул экзаменатор, и я получила еще одну тройку.

Львов на базе полистал мою зачетку, сказал, — да, понятно, — и поставил четверку за курс без всяких вопросов.

Что означало его "да, понятно", и что ему было понятно — не знаю. В своем Пединституте он, наверное, отличником был, раз ему удалось защитить кандидатскую.

Ко Львову я попала так — нас водили по комнатам лаборатории радиоспектроскопии, которой заведовал замдиректора института — Каюшин, и в которую я была распределена, и мне понравилась комната в подвале с большим красивым прибором — ЭПР, огромные магниты, красивые шкалы для настройки, интересная теория взаимодействий электрических и магнитных полей, я пошла к старшему научному сотруднику, которому это богатство принадлежало, и попросилась к нему в группу, а потом Люда Фиалковская долго меня ругала, сказала, что это наихудший вариант, что Львов лентяй и плохой руководитель, а лучший — Любочка Пулатова, необыкновенная умница, у нее каждые три года новоиспеченный кандидат наук, но назад хода не было, и я пока оставалась у Львова.

На каникулах я начала вязать себе новую кофту, вернее, сначала распустила белую юбку, связанную полгода назад, купила малиновую шерсть к ней и связала кофту белыми и малиновыми нитками, начиная с рукава, вертикальными полосами. Закончила я после каникул в общаге. Довязала и, наживив, надела и сомнительно разглядывала себя в зеркале, когда пришла Наталья с занятий, и с ней притащился Толька.

-Ура, гляди, Толя, в нашем полку прибыло, Шлагбаум появился, — так приветствовала мою кофту Зуйкова.

-Что, нельзя носить даже в институт? — расстроено спросила я, пропуская мимо ушей Натальин каламбур.

-Если бы я такую кофту связала, то даже в театр ее носила.

Но меня что-то в ней смущало, как-то было чересчур, и я редко ее надевала, хоть пыхтела два месяца, пока вязала.

В феврале Алексей вышел на работу в Подлипки, и мы стали видеться значительно реже, но всё же два, три раза в будни он приезжал ко мне. Встречи назначались на платформе Новодачная на 6 часов вечера, и, если я успевала его там поймать, то мы ехали в Москву. А если я опаздывала, то Алешки уже и след простыл, и я находила своего милого в буфете их корпуса, корпуса "В".

-Ты, почему ушел, меня не дождался? — обижалась я.

-Кушать очень хочется, сейчас поем и пойдем куда-нибудь.

-Колбасы тебе купить?

Иногда я ела с ним, иногда нет, но после ужина куда пойдешь, когда время уже 7 часов?

Где-то в конце феврале я сказала Лешке, когда он купил билеты на вечерний сеанс в ДК "Вперед" в воскресение.

-Ну ладно, купил, так купил, пора выйти в свет.

Я взяла его под ручку, и мы потопали по институтскому переулку, а потом по улице Циолковского. Мы с Алешкой познакомились и встречались зимой, было темно и холодно, и знакомых мы видели редко, а сейчас, ранним вечером, ближе к весне, было светло, и я здоровалась с каждым вторым встречным.

Когда мы подошли к кинотеатру, Алешка сказал:

-Да, это был действительно выход в свет.

После каникул наша комната как-то заскучала, сессию сдали, Милка, правда, завалила огромный курс радиотехники, но благополучно пересдала, в Алма-Ату она не летала по причине дороговизны, я тоже отсидела каникулы у мамы с бабушкой на Москворецкой, маме дали комнату в коммуналке на три семьи, и я помогала им устраиваться, в общем, чувствовалась потребность как-то встряхнуться, и Лена предложила устроить вечеринку, междусобойчик, без всякого повода, просто гульнуть.

Возник вопрос о мужской половине компании. Ну, Толик и Алешка, это было понятно, Милка разругалась со своим Юркой, и нужно было еще двоих кавалеров. Пришлось обратиться к Криминскому с просьбой добыть кадры, его товарищи подходили и нам и Елене, во всяком случае, по возрасту, как мы считали, но Алеша не был уверен в этом, в том смысле, понравятся ли они нам.

Милада высказалась на эту тему так:

-Ну, каким-то там аспирантам, конечно, и надеяться не на что, у нас тут отбоя нет от профессоров и академиков, двери приходится подпирать, чтобы не вломились.

Ирония Милки убедила Лешку, и он пригласил неизменного Сашку Потапова и Алешку Готовцева, аспирантов физтеха, с которыми жил в одной комнате, и Толик тоже пришел и даже как-то вписался, хотя мы этого от него и не ожидали, что придет и впишется.

Чего-то наготовили, чего-то накупили, и вечеринка удалась, во всяком случае, дым стоял коромыслом, и в положенное время, в 12 часов ночи, когда пришла дежурная по корпусу выдворять наших гостей, никто не уходил.

Алешка опять сильно выпил, носил Милку на руках во время танца, и она была очень смущена, боялась, что мы рассоримся, но я больше была огорчена тем, что он ушел, держась за стенку, так его штормило, и стеснявшийся напившегося приятеля Сашка придерживал его под локоть.

На этой вечеринке, перед уходом, Алексей пока еще в первый раз предложил выйти за него замуж. Я промолчала, я уже научилась к тому времени не принимать пьяные разговоры всерьез.

Светлана Светозарова, как я уже упоминала, жила на втором и в начале третьего курса с Инной, Лариской и Зиной. Лариску и Зину отчислили за двойки, а Инна ушла в академ, отсиделась и появилась на нашем курсе, уже замужней, уже не Прошунина, а Гаврилова. Когда я переселилась на четвертый этаж, Инна, которая теперь жила там же, снова попала в мое поле зрения или я в ее, и мы, к тому времени заядлые преферансистки, стали при каждом удобном случае расписывать пулечку, мы — это я, Светка, Инна и Люба Альтшулер, склонная к полноте и к иронии белокурая девушка на курс старше нас. Инга и Люба жили в одной комнате. Часто, когда одна из девушек отсутствовала, четвертым к нам подсаживался один из двоих Сашек — Инниных приятелей. Один из Сашек весь зарос черной бородой. Гаврилов в карты не играл и появлялся весьма редко, в общем, странный был у них брак, позднее они развелись, еще до окончания Инной института.

Светка, Инна, Любочка и я много времени проводили за картами, но при этом вне игры общались мало, я больше сдружаюсь с девчонками в комнате, хотя иногда мы и ссоримся.

Я раздражаю Тольку Бернштейна, да и Наташку тоже, своей всегдашней уверенностью, что есть черное, а что белое, причем моя раскраска не совпадает с Наташкиной и, тем более, с Толькиной, а еще Толька из тех противных мальчишек, которые любят цепляться просто так, от нечего делать, вязаться к человеку и говорить всё наперекор, чтобы позлить его. Делает это он от скуки, сидит, например, у нас, ждет пока Наташка соберется на концерт, а собирается Зуйкова долго, делает из себя конфетку, а Толька ждет, злится, и скучно ему в нашем сером обществе, он и начинает цепляться, если, конечно, не засядет с Милкой за шахматы, Милка — великолепный игрок, и иногда, не часто, снисходит к Бернштейну и играет с ним, за что он ее уважает и не цепляется, Лена далеко и отгорожена своим высоким положением отличницы и дипломницы — Анатолий хоть и способный парень, но далеко не отличник, а я оказываюсь незащищенной. Ничего выдающего во мне нет, никаких больших талантов, в музыке, которой увлекаются играющие на фортепьяно Наталья и Толик, Толик даже выступает на институтских вечерах, играет соло, я не разбираюсь, внешностью своей, чтобы лучше выглядеть, тоже не занимаюсь, считаю, что и так хороша, и эта моя самоуверенность и раздражает Толика, хотя я к этому совершенно не стремлюсь. Он, конечно, чувствует, что у меня своя шкала ценностей, и по этой шкале он, Толька, не очень высоко оценивается, и он стремится не то, чтобы добиться переоценки, а донести до меня, что и я имею низкий балл по его шкале, но мне на это наплевать, он Наташкин парень, и на ее неконфликтный характер и он хорош, у нее своя шкала, по ее шкале интеллект и выдающиеся способности выше всего, к тому же Наташку он любит и оберегает, и не хамит по мере сил, но я иногда думаю про себя, что Наталья с ним еще намается. Издалека мне всегда казалось, что они прекрасная пара, и я слегка завидовала Зуйковой, что у нее такие стабильные отношения с Толькой, но познакомившись с Толиком поближе, я стала даже слегка ей сочувствовать, так вблизи всё смотрелось по другому — зависимость Натальи от неровностей его нрава была на лицо, а Наталья, можно сказать, работала над ним четыре года, с первого курса, и получается, мало чего добилась в воспитании чувств.