Пастырь добрый (Главы 1-16)

— Н-да... — неопределенно качнул головой Курт. — Учитывая ситуацию...

— Будем считать, что это "да", — подытожил Ланц. — А теперь я хочу знать, что означает твое столь пренебрежительное упоминание о святой воде. Я не монашек-первогодка, и я вполне отдаю себе отчет в том, что не всегда вот так просто, "крестом и водой", а также "постом и молитвой" и прочими благостями "изгоняются бесы"; однако что-то в твоем тоне говорит мне о том, что я не знаю чего-то куда большего. Чего?

— Ты прав, — неспешно отозвался Курт, вновь опустив взгляд на пергамент перед собою. — В нашем случае — ни пост, ни молитва, ни вода... Нет; молитва, конечно, дело хорошее, лишней не бывает...

— Не броди, как кот возле горячей каши, Гессе. Давай прямо.

— В детали погружаться не буду, — решившись, заговорил он, по-прежнему стараясь не встречаться с направленными на него взглядами и все так же с осмотрительностью подбирая слова. — Лишь главное. Для начала, сообщу о таком факте: Фридрих Крюгер, судя по всем признакам, заключил... нечто вроде договора с... скажем так — с одним из самых древних... демонов, известных человечеству. Древнее Сатаны, который перед ним — ребенок, не более.

— Хочешь сказать, — перебил чуть слышно Бруно, — что его болтовня насчет того, что было прежде самого Создателя... Хочешь сказать — это правда?

Курт болезненно поморщился, пытаясь сложить нужные слова так, чтобы не вытравить из обоих своих собеседников остатки их и без того изрядно пошатнувшейся уверенности в окружающем мире.

— Просто все сложнее, — отозвался он, наконец. — Гораздо сложнее, чем принято полагать, вот и все.

— Хотел бы я знать вот что, — произнес Бруно чуть слышно. — Сколькие из сожженных были казнены за знания о том, что знаешь и не говоришь нам теперь ты... Что кривишься? излишне неприкрыто выражаюсь? Не так, как у вас теперь принято? "Конгрегация", "жесткий допрос", "исполнитель" и "исполнение приговора"... Хотя всем известно, что это Инквизиция, пытка, палач и сожжение заживо.

— Снова за старое?

— Я только начал привыкать к тому, что ошибался на ваш счет. Только-только начал сживаться с тем, что и сам я во всем этом увяз по уши; и мне было бы мерзко узнать о том, что все, во что я верил до сего дня — ложь, и все вы от тех, кого возводите на помост, отличаетесь лишь тем, что имеете власть запретить им знать.

— "У вас"... "на ваш счет"... — повторил Курт с усмешкой. — "Вы"... Еще неделю назад было "мы".

— Ты не ответил. Вы устраняете тех, кто обладает вашим тайным знанием? За то, что пытаются дать знание другим?

— Кому?

— Людям.

— А нахрена им это знание? — пожал плечами Курт и, перехватив ошеломленный взгляд подопечного, вздохнул. — Бруно, ты слишком хорошо думаешь о людях. Вся твоя жизнь ничему тебя так и не научила... Послушай-ка, что я тебе скажу. Ты сам же, вот только что, мгновением ранее, упомянул о том, что для тебя имеет значение все то, во что ты верил и веришь, что разрушение этой веры тебя... не порадует. А что скажет крестьянин, на уши которого вывалить все наши тайны? Половина из них покончит с собою, разочаровавшись в вере, жизни, правде, в чем угодно, каждый в своем. Вторая половина попросту отбросит все, что складывало до сей поры их бытие, без разбору, а на пустом месте прорастет анархия — она всегда приходит первой на место, ранее занятое идеалами, вбитыми в голову с детства, впитанными с младенчества. Останутся еще и те, кто вычленит из этого знания полезное; полезное для себя. И использует для того, чтобы управлять остальными, подчинять толпу и держать власть над ними.

— Как сейчас — вы, — заметил Бруно. — Конкуренции не терпите?

— Да, как сейчас — мы. Да, не терпим. А для чего она? Что изменит к лучшему?

— Как знать...

— Вот и узнай для начала. Этими идеями напичкал тебя Каспар полтора года назад? — спросил Курт прямо. — "Знание дает силу", "знание — народу"? Долой душителей свободы? Он в тебе не ошибся; знал, что семена упадут на благодатную почву.

— Стало быть, не отрицаешь? Обладателей знаниями — под нож?

— Primo. Не обладателей, а проповедников. Secundo. Кто сказал тебе, что в знании — счастье? Большинству лучше знать как можно меньше, дабы не делать нездоровых умозаключений, вредоносных как для них самих, так и для их близких, друзей, соседей... в конечном счете — для государства и всего порядка мироустроения, быть может.

— Но Инквизиции это не касается, верно?

— Верно, — игнорируя его насмешливость, кивнул Курт. — Нас это не касается.

— Почему? Почему можно вам и нельзя другим?

— Рано, — отозвался он коротко. — Я уже объяснил, почему. У большинства простых смертных, Бруно, от чрезмерного знания попросту сносит крышу, вот и все. Ни ума, ни простой порядочности большой запас сведений сам по себе не добавит, а ни того, ни другого у большинства людей нет... Люди не готовы к знанию. Как оказывается на поверку — не готовы даже вы. Даже в ваших душах поселились сомнения, и если реакции Бруно я не удивляюсь, то...

— Я ничего не сказал, — возразил Ланц чуть слышно, и он так же тихо отозвался:

— Это и пугает.

— Я не в том возрасте, чтобы менять убеждения, — с натугой улыбнулся сослуживец. — И до последнего буду цепляться за то, что знал, уверяя себя, всюду ища подтверждение тому, что моя вера не пуста. Гнать любые сомнения. Я слишком многим пожертвовал в своей жизни ради этой веры, чтобы вот так просто отказаться от нее...

— Послушайте, — оборвал Курт устало, — послушайте меня оба. Подумайте вот над чем: я узнал и даже увидел больше вас. Много больше. Но я все еще здесь, ведь так? Я все еще не оставил службы, как мне не раз предлагалось, я — здесь.

— Не аргумент; ты фанатик, — возразил Бруно; он поднял брови в почти ненаигранном удивлении:

— Я должен был оскорбиться, или это похвала?

— Это факт.

— Как угодно. В таком случае, мне придется выразиться напыщенно; вы не оставляете мне выбора. Все это не имеет значения, потому что в конечном итоге наша служба — восстановление добра и справедливости.

— Милосердия и справедливости, — криво ухмыльнулся Бруно; он улыбнулся, тронув пальцем цепочку Знака на шее:

— Именно. Дискуссию о значимости доступного знания мы вполне можем перенести на будущее; с удовольствием буду полемизировать с тобой, когда возвратимся в Кельн — засядем в этой студенческой забегаловке с парой пива и перемоем Инквизиции косточки. Сейчас главное — Крысолов. Кто-то полагает иначе?

— Именно поэтому, — все так же негромко сказал Ланц, — мне и хотелось бы знать, что из привычных мне вещей на самом деле не имеет смысла. Что именно из полагаемого мною бесспорным в действительности таковым не является.

— Ты умеешь изгонять бесов? — спросил Курт внезапно и, когда тот не ответил, глубоко кивнул: — Вот именно. Даже самый захолустный свинопас знает, что для этого нужен человек, обладающий особенными заслугами, даром, чем угодно, но всякий встречный монах на это не сгодится. В нашем случае ничто не меняется, Дитрих, все, как всегда. Что святая вода такому чародею? Так, ничто. Вода, и все. Полагаю, все время своей жизни в Хамельне он исправно посещал мессу, крестил свою дочь, венчался с супругой, читал "Credo..." и даже принимал Причастие. А вы мне о святой воде... С чего бы после смерти ему бояться ее более, нежели при жизни?

— Да, — вынужденно согласился Ланц. — Об этом я не подумал. Старею, что ли...

— Просто и ситуация, и объект расследования и впрямь, каких ранее не встречалось, — улыбнулся он примирительно. — И напрасно вы оба полагаете, что я разобрал все сходу — я сам в замешательстве.

— То есть, как нам быть, ты не знаешь?

— Нет, Бруно, не знаю; однако же кое-что доподлинно известно — огонь, как говорил упомянутый сегодня наш с тобою общий знакомый, очищает все. Ignis sacer[121], господа.

— Откопать полусгнившие кости и сжечь? — покривился тот скептически; Курт качнул головой:

— Нет. Не кости. Кости — ерунда, хотя и их в тот же костер не помешает, но — нам надобна флейта. В первую очередь следует уничтожить ее.

— Деревянная флейта?.. — с сомнением возразил Ланц. — Сгнила еще до твоего рождения. Абориген, это мокрый речной берег, и с тех пор прошло сто лет...

— Сто шесть. Но это неважно. Что-то мне подсказывает, что лежит она в груде сопрелых останков целехонька.

— Твои новые знания? — уточнил Ланц. — И что конкретно они говорят?

— Это не просто флейта, и будь она хоть сшита из осеннего листа, а найдем мы ее нетронутой. Не станем вдаваться в подробности; прошу поверить на слово.

— Дело за малым, — хмыкнул подопечный угрюмо. — Найти могилу, о месте расположения которой знают покойные жители Хамельна, покойный священник и покойная дочка малефика. Как насчет твоих тайных знаний из секретной библиотеки? Некромантия там упоминается?

— А как же, — в тон ему откликнулся Курт. — Как один из самых первостепенных пунктов — при составлении обвинительного акта.

— Шутки шутками, однако ж, Хоффмайер прав, — невесело согласился сослуживец. — Отыскать могилу Крысолова невозможно; свидетелей нет в живых, а наш святой отец оказался недостаточно предусмотрительным и точного места в своих записях не указал. То ли не сообразил, то ли надеялся, что Конгрегация займется этим вскоре, и нам будет у кого спросить...

— Может, поинтересоваться сейчас у отца Юргена, не передается ли в их семействе еще и это — на сей раз устно? — предположил Бруно нерешительно. — Как знать...

— Нет, — вздохнул Ланц, безнадежно отмахнувшись. — Если покойный столь свято блюл данное слово во всем прочем, то не обмолвился и об этом тоже. Отцу Юргену ничего на этот счет не известно, ручаюсь; справиться не помешает, однако ж...

— В нашем распоряжении два варианта действий, — довольно бесцеремонно прервал его Курт. — А именно. Первый вариант — это послать запрос в Кельн и вызвать сюда нашего эксперта. Минуло, конечно, уже невесть сколько лет, однако же место, где было убито более сотни детей и был заживо закопан человек, обладающий некими способностями, надеюсь, должно подать знак — ну, хоть какой-то, хоть слабый отголосок, нам бы и этого хватило. Голубь осилит путь за считаные часы, и даже если Штойперт также убьет на дорогу сутки, уже послезавтра он будет здесь.

— А второй?

— А второй, Дитрих, это Хельга Крюгер.

— Полагаешь, — вновь язвительно вклинился Бруно, — она, как та флейта, бессмертная?

— Полагаю, — терпеливо ответил Курт, — что уж она-то слова своего столь неуклонно не соблюдала. Разумеется, девчонка в десять лет сообразила, как уже упоминалось, что о своей биографии распространяться не стоит, однако опасливость опасливостью, а человеческая слабость — сама по себе... Человек тайн долго сохранять не может. Всегда тянет поделиться. Девчонка подросла, приобрела подружек, мужа, детей; уж если и не вскоре после тех событий, если не подружкам и не мужу, если даже и не духовнику, то хоть детям, хоть на смертном одре — наверняка проболталась.

— И тем не менее, — возразил подопечный вновь, — как ты себе вообразишь это? "Дети мои, на случай, если возжелаете отрыть косточки вашего сумасшедшего дедушки, то могила его — вот, я вам на карте крестиком отмечу"; глупо. К прочему, святой наш отец не озаботился упомянуть имен тех, на чьем попечении она осталась. Лучше звать эксперта. Это мое мнение, если оно кого-нибудь интересует.

— Забавно, но я согласен с Хоффмайером, — вздохнул Ланц; Курт кивнул:

— Понимаю. Я более склонен к тому же. Однако предлагаю, тем не менее, посетить этот Фогельхайм... Знаешь, где это? далеко?

— Верхом — часа три, если галопом.

— Ну, пусть даже четыре. Недалеко. Пускай не точное место погребения, но — неведомо, что именно нам доведется там узнать еще; быть может, какие-нибудь сведения, имеющие немаловажное значение, и сведения эти надо будет иметь в виду, запрашивая сюда эксперта. Или, как знать, приглашать придется не его одного. Или... Да мало ли что. Предпочитаю составить вначале полную информацию о деле; по крайней мере, maximum возможного. С этим кто-нибудь станет спорить?

— С тобой спорить, абориген, что против ветра... гм... Да, — вздохнул Ланц, тут же посерьезнев. — Логика в твоих словах немалая.

— Стало быть, времени терять не будем — едем, — решительно подытожил Курт; тот насупился, кивнув в сторону двери, за которой скрылся отец Юрген:

— А завтрак? С утра пристал с ножом к горлу "умираю с голоду", а теперь что? За полчаса никуда твои потомки малефика не денутся — ждали сто лет, подождут и еще; если сейчас наш святой отец узнает, что напрасно суетился, накрывая стол, он нам этого не простит до конца дней своих.

[1] Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня (Иоанн, 10; 14) (лат.).

[2] Душа всегда верит в существование того, чего боится (лат.).

[3] В реальности слово было введено в обиход в Германии Лютером, но широкое распространение получило только в начале двадцатого века.

[4] И безделье тоже дело (лат.).

[5] Какая глубина мысли (лат.).

[6] Забавно (лат.).

[7] здания городского управления (лат.).

[8] "карьерный бег", подъем по карьерной лестнице (лат.).

[9] Fink — зяблик (нем.).

[10] Bäcker — булочник (нем.).

[11] Виноват (лат.).

[12] Где ты ходишь (где тебя носит), Гессе? (лат.).

[13] "Krähwinkel" — "Дыра" (нем.).

[14] извиняюсь за выражение (лат.).

[15] то есть (лат.).

[16] Scherz — шутка (нем.).

[17] срок давности (лат.).

[18] "Hoc perdudum et falsum venit[18]" — Это было давно и неправда (лат.).

[19] Дословно — "Отдыхает на пределе"; игра слов от "Requiescit extremum" ("Покоится, наконец") (лат.).

[20] И "лицо", и "личность" (лат.).

[21] воодушевление, энтузиазм (лат.).

[22] обитель порока (лат.).

[23] Игра слов, основанная на зародившейся в XIV веке т. н. "теории импетуса", согласно которой причиной движения брошенных тел является некоторая сила (импетус), вложенная в них внешним источником. Таким образом, здесь подразумевается и прямое значение — мозговой штурм ("натиск умов" (лат.)) — и некоторая насмешка, подразумевающая в переносном смысле толчок, "пинок" собственному мозгу.

[24] Büschel — клок, пучок (нем.).

[25] Kranz — венец, оно же — определенный круг лиц, группа (нем.).

[26] Сердце болит, когда вижу, кто я теперь и кем был (лат.).

[27] состояние депрессии (лат.).

[28] В идеале (лат.).

[29] обзорный доклад, отчет (лат.).

[30] специальные термины (лат.).

[31] Увы (лат.).

[32] то есть (лат.).

[33] Высшее доказательство (лат.).

[34] в идеале (лат.).

[35] Перестань, брось (лат.).

[36] неверная формулировка (лат.).

[37] Ave, Caesar, morituri te salutant — Аве, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).

[38] шутки в сторону (лат.).

[39] "Помни о комендантском часе!" (нем.).

[40] Отлично (лат.).

[41] Деревня Кельнской епархии.

[42] Господень старый пес (лат.).

[43] Вывод (лат.).