-А сказку расскажешь?
-А сказку тебе папа расскажет. Только не волчью, ради всего святого. Человеческую. Урм! Ты понял?
-Понял, — вздохнул он. И опять возвращение домой произошло не так, как ему хотелось бы.
Разбудило его пение птиц. Ах, как хорошо спалось ему дома! Весь последний месяц он спал урывками, постоянно был настороже. Как здорово проспать целых пять часов!
Фиона и Стейн еще не проснулись. Урм сбегал в штаб, узнал новости, поговорил с друзьями и вернулся домой.
И по лицу жены он понял, что ничего хорошего его не ждет...
-Явился? — вызывающе спросила его жена. — Не сидится тебе дома, да?
-Но, Фиона! Я же на службе! — попробовал урезонить ее Урм.
-Служба? — взорвалась она. — Что же это за служба у тебя в твоей пятой линии дозоров, что ты месяцами дома не бываешь? Кто я тебе? Жена или нет? У Минны муж тоже дозорный, только в третьей линии! Так он сутки в дозоре, сутки дома! Служба! Твои сверстники уже сотнями командуют, а ты в дозоре сидишь! И толку от тебя в доме нет никакого. Разве что яблоки зимой достаешь где-то!
-Фиона! Выслушай меня, пожалуйста! У меня особая служба! Пятая линия отличается от первых трех. Я просто...
-Хватит, Урм! Я устала от твоего вранья! Придумай что-то получше.
Хлопнула дверь, закрываясь за женой.
-Папа?
-Проснулся, сынок? С добрым утром тебя!
-А почему мама сердится?
-Ну, сынок! Бывает... Она устала вчера на работе...
-Папа! А ты научишь меня волком обращаться?
Урм вздохнул.
-Нет, Стейн. Мама не разрешает.
-Ну почему? У Смирре папа тоже вейр, так ему мама разрешает... Ну научи, а? А маме мы не скажем?
-Стейн! Нельзя маму обманывать! Ее нужно слушаться! — строго сказал Урм.
-Но, папа! Ты же ее обманываешь?
Урму показалось, что он ослышался.
-Стейн! С чего ты это взял?
-Мама так говорит! — охотно объяснил мальчик. — Она говорит, что "сейчас муж — твой, а завтра — еще чей-то".
-Она ошибается, — с трудом ответил Урм. — Видишь ли, сынок? Мама тоже иногда бывает не права.
В дверь постучали.
-Да! Входи, кто там?
Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова.
-Командир, пора!
-Да, Сатре. Иду.
Урм обвел взглядом дом, в котором не был целый месяц. Погладил сына по голове.
-До свидания, сынок! Видишь — как получилось? Хотелось мне с тобой и мамой подольше побыть, да вот опять вызывают... Маму слушайся!
Урм рассчитывал вернуться домой дней через десять. Но война, как известно, нарушает любые планы. Возвращаясь с задания, его группа нарвалась на коллег из имперской разведки. Да еще носивших на плащах крылатый глаз с клыками — эмблему их боевых частей. Бой вышел жестоким. Потеряв троих бойцов, Урм сумел вывести свою группу к лесу. Но сам он был тяжело ранен, и десять дней пролежал в закрытом госпитале спецназа.
Хорошо знакомый ему хирург, знавший каждый шрам на его теле, ворчал, что ему жаль своего труда! Какой смысл вытаскивать больного с того света только для того, чтобы через месяц он снова поступил на операционный стол? И какой еще врач может похвастаться, что одного пациента только за два года умудрился прооперировать девять раз? И каждая операция была не из простых. А Урм, не желая пугать жену, еще требовал, чтобы шрамы были не видны! И, при этом, задерживаться в госпитале не хотел. Урм что, думает, что мы — боги? Мы Словом целить не умеем! И я — не Вейтри! Прикосновением не исцелю!
А Урм считал дни. Он очень рвался домой! Он решил, что на сей раз поговорит с женой откровенно и расскажет ей все. Все, что он имеет право ей рассказать.
И поэтому, как только сняли швы, он потребовал его выписать. Медсестры подняли крик, угрожая дойти до князя, а хирург только рукой махнул и выдал на прощание ритуальную фразу: "В следующий раз даже не приходи в госпиталь! Топай сразу на кладбище и помирай!"
Урм уходил. И, думая, что Урм его не слышит, хирург выдал еще одну ритуальную фразу: "Удачи тебе, разведчик!"
Дом был пуст. Всюду стоял запах пыли, какой всегда появляется в нежилых домах. Шкафы, полки пустовали. Не было вещей Фионы и сына. Не было ковриков на полу и занавесок на окнах. На дощатом столе лежал лист бумаги. Медленно Урм брал этот листок, и читал не спеша. Красивым округлым почерком Фионы там было написано следующее:
"Я ухожу. Забудь про нас. И не пытайся встречаться с моим сыном! Я запрещаю! Я буду вспоминать эти годы, прожитые с тобой, как ночной кошмар! Не ищи со мной встреч".
"Поговори с ним..."
(219 год Нашествия)
-Стейн, поговори с ним!
-Мне не о чем с ним говорить!
-Но он же твой отец!
-Он мне не отец! Он бросил нас с мамой, когда я был еще ребенком! Мой отец — Калле! Это он меня вырастил и воспитал!
-Он бросил? Ты уверен? А, может быть, твоя мать ушла от него?
-Нет, он! Мама мне рассказала все! Что он изменял ей, что уходил на месяцы. И однажды ушел совсем!
-Может быть, ты все же выслушаешь и его мнение?
-Меня не интересует мнение бездельника и подонка!
Девушка побледнела, но с видимым усилием сдержалась. И сказала, как плюнула:
-Мразь!
Стейн пришел в ярость.
-Заткнись, сука! Убью!!!
-Кишка тонка! Я ведь из спецназа, а ты — пехота! — издевательски засмеялась девушка. — Нет, недоволк! Я с тобой драться не буду. Даже волчий закон пересилю, если надо. А-то еще убью ненароком...
И, оборвав смех, закончила сквозь зубы:
-Тогда ему будет еще больнее. Ты только на глаза мне не попадайся — целее будешь. И думай прежде, чем пасть открывать — не все ведь такие терпеливые, как я.
Развернулась и пошла прочь.
"Оставь меня, память!"
(205 — 223 годы Нашествия)
Урм подчинился воле Фионы: он не искал встреч с ней и сыном. Она по-прежнему работала в госпитале, и они за эти четырнадцать лет несколько раз даже сталкивались в ставке, когда Урма вызывали на доклады военному совету. Фиона делала вид, что не знает его. Каждый раз Урму хотелось подойти, заговорить с ней. Ему казалось, что теперь она его поймет! Она поймет, какую ужасную, нелепую ошибку они совершили когда-то! Ведь он любит ее! Все еще любит! Даже второе замужество Фионы не убило в нем эту любовь... А Фиона ведь всего через полгода после развода снова вышла замуж. На этот раз — за человека.
Калле — нагловатый, трусоватый, но хитрый и самоуверенный тип. Новый муж Фионы. Он-то всегда дома. И он держит ее в ежовых рукавицах, не предоставляя ей никакой самостоятельности. И Фионе это, похоже, по нраву? Может быть, так с ней и надо было обращаться? Может быть, Урм просто забыл тогда, что она — человек? Просто человек. А люди не приемлют волчьих традиций равенства волков и волчиц.
В самом деле! Сколько человеческих женщин имеют офицерский чин? Единицы! А сколько волчиц? Половина всего офицерского состава армии. И, как правило, бригадами и корпусами чаще тоже командуют волчицы! Не намного чаще, чем волки, но все-таки почаще...
Урму так хотелось подойти к ней... Но он слишком хорошо ее знал. Он с болью в душе понимал — все бесполезно. И надеяться не на что.
Урм с головой ушел в службу. Его можно было видеть в северной тундре и в тропических лесах полуострова Риймо, в таежном краю, что к северу от Олтеркаста и горах Дзапсноу, в шатрах кочевников племени Тогул и на узких улочках Наньцзина — имперской южной столицы.
Его коврик в госпитале никто не занимал, медсестры встречали его, как родного, так, словно он был в отъезде, а теперь возвращается домой... Хирург ворчал по традиции. И потихоньку приносил жертвы Тору, богу воинов, чтобы Могучий ниспослал удачу в бою и неуязвимость для Урма тонРейверэ...
Шли годы.
Умер старый хирург. Умер прямо за операционным столом — не выдержало сердце. Он, спасший тысячи жизней, никогда не позволял коллегам осмотреть себя.
-Я здоров, как бык! Что мне сделается-то? — сварливо говорил он. — Я ведь не воин!
И вот — сдало сердце.
Он был воином, хоть и не знал этого. Просто его оружием был скальпель. Ибо каждый врач — воин. Потому, что врач сражается со смертью. В дни войны и в дни мира сражаются врачи со смертью, в больничных палатах и в операционных, в больших клиниках и деревенских медпунктах, у костров в лесу и в горах, в продуваемой всеми ветрами палатке. С первого крика первого в мире новорожденного идет этот бой. И не кончится он, пока жив хоть один врач. Или, пока один из них не перегрызет Смерти глотку!
Рыдали медсестры. А Мэрион, второй хирург госпиталя спецназа, — совсем молодая девушка, стояла на коленях, белая, как мел, над умершим.
Урм уже ждал выписки, но подошел к ней, поднял с колен, взял за плечи и резко встряхнул.
-Мэрион, девочка! Успокойся. Возьми себя в руки! Ты должна закончить операцию! — ласково сказал он, глядя ей в глаза. — Иначе его последний пациент умрет на операционном столе. Арне этого не заслужил.
Мэрион послушно вытерла слезы, взяла в руки скальпель.
-Кто же будет мне ассистировать? — растерянно спросила она. — Все ж в истерике!
-Начинай, доктор! Я буду тебе помогать.
И снова шли годы. По-прежнему Урма привозили в госпиталь по четыре — пять раз в год. И теперь ворчала Мэрион. И тоже молилась Тору. У нее начинали дрожать руки, когда она подходила к операционному столу, на котором лежал он — легендарный Урм тонРейверэ. И ее коллеги, понимая, как трудно ей оперировать именно этого пациента, уговаривали ее уступить место за столом кому-нибудь другому. И всегда Мэрион отказывалась. Она брала себя в руки и снова становилась Железной Мэрион — опытным и талантливым врачом.
-Это должна сделать я! — говорила она. — Иначе я никогда не смогу снова взять в руки скальпель.
Когда проходило действие наркоза, Урм неизменно обнаруживал Мэрион, сидящую на табуретке рядом с его ковриком. И с удивлением видел печаль и нежность в ее глазах.
А потом, как девочка, широко распахнув глаза, слушала она его рассказы. И кормила его пирожками с малиной, которые пекла сама.
Она его хорошо знала — ее муж тоже был вейром и служил в спецназе.
Годы, годы! Проклятые годы! Растет слой пыли в пустом доме, зарастает травой тропинка, ведшая когда-то к дверям. Просела крыша, скрипит под ветром перекошенная дверь... Никогда не простучат легкие шаги по крыльцу, не прозвучат голоса...
"Урм, любимый мой! Как я ждала тебя! Как долго тебя не было! Устал, проголодался, поди? Садись, покушай — я котлет нажарила, картошки сварила, с чесноком и маслом, как ты любишь... А потом ложись, спи. Я буду беречь твой сон..."
"Папа! Вот ты и пришел! Почему тебя так долго не было? Я скучал..."
В свободное от службы время седой волк бродит по извилистым лесным тропинкам один. И никто не дерзает нарушить его одиночество. И мысли его так же бродят по извилистым тропам памяти. И нечему преградить путь этим мыслям.
У него больше нет семьи. Нет у него и дома. У него осталась только память. И жгучая, рвущая душу, невыносимая боль.
"Память, память! Проклятая память! Оставь меня! Столько лет прошло. ...Оставь! Нет у меня жены. И сына нет!!! Почему я не могу их забыть? Я тебя прошу! Я умоляю тебя — оставь меня, память!"
Стейн вырос, ушел в армию. Урм следил за его успехами издалека: его сын служил в нурландской бригаде армии Сопротивления, и был уже сотником. Обращаться он так и не научился, что, впрочем, совершенно его не огорчало — он искренне считал себя человеком и чрезвычайно этим гордился.
Уровень секретности
(225 год Нашествия)
-Мой князь! Важные новости!
-А! Урм, здравствуй, старый друг! У тебя всегда важные новости. Иначе ты и не заглянешь. Между прочим: Марта так скучает, ты себе даже не представляешь! Зашел бы к ней, а? Чтоб не волновалась так!
-Но, княже!...
-Что, "княже"? Какой я тебе "княже"? Ты ж меня еще щенком помнишь! Помнишь, как лечил меня? Как охотиться учил?
-Помню, помню! Но времени нет! А дел — через край. Сам же знаешь!
— Знаю, батя. А к Марте ты все же зайди! Ей же рожать через неделю. Не заставляй ее зря нервничать. А-то она грозится, что прикажет тебя арестовать. И доставить к ней под конвоем на допрос. "Хоть на пять минуточек".
-Да? Тогда зайду, пока не арестовали. Вот, кстати! Подарок у меня для нее.
С этими словами Урм вытащил из подсумка связку вяленой рыбы.
Князь ахнул.
-Батя! Откуда ты достаешь такие диковины? Ей как раз хочется чего-нибудь соленого. И рыбку просит. А ты ей все это разом! Да еще зимой!
-А на кой тогда разведка? — хохотнул Урм. — Ты вот думаешь, что мы важные новости добываем, а мы рыбу вяленую достаем. Пива бравезского хочешь? У меня есть два бочонка.
Князь усмехнулся в ответ:
-Ох, Урм! Умеешь ты ненавязчиво о деле напомнить. Ну, давай свои новости! Чую, что хреновости у тебя...
Урм сменил тон.
-Первая новость: Олтеркаст оттягивает свои войска на защиту столицы графства. Первая восточная армия империи готовится штурмовать Олтеркаст.
-Так! — князь нервно прошелся по комнате, остановился, грохнул кулаком по столу и повторил: — Так! Значит, на их помощь мы рассчитывать не можем. Каковы их шансы?
-Неплохи их шансы! Если граф Винцент продержится месяц, имперцы отступят сами. А он наверняка продержится. Запасов у него в городе — года на три. И полководец он умелый.
-А почему именно месяц? — уточнил князь.
-А через месяц имперцы своих лошадей сожрут и друг за друга возьмутся. Припасы-то им из центра возят! Путь долгий, тогульские всадники пошаливают. То один обоз перехватят, то другой... Имперцы уж ловят их, ловят... Да вот догнать, как на грех, не удается...
Князь ухмыльнулся. И сразу задал следующий вопрос.
-Так провиантмейстеры-то у них на что?
-Провиантмейстеры их нос высунуть боятся. Степной спецназ вышел из степи и весь в холмах Олтеркастских засел. А волки степные — народ малокультурный, невоспитанный! Им все равно, что жрать. Лишь бы не собственных всадников и коней! Так что боятся имперские провиантмейстеры стать провиантом.
-Правильно боятся! — усмехнулся князь. И опять стер улыбку с лица. — А вторая хреновость?
-Вторая новость такова: в имперской ставке созрел план взятия Арбада. Они собираются прорубить просеку в заарбадских лесах и взять Арбад с востока.
-Сколько же времени у них на такую просеку уйдет?
-Два дня, княже, не больше! Они собираются пригнать сто тысяч лесорубов.
Князь присвистнул.
-Ни фига себе размах!
-Погоди расстраиваться! Еще неизвестно: хреновость это или просто новость? Об этом плане пока знают лишь шесть человек — ты, я, агент, добывший информацию, император, начальник военного приказа и командующий Северной армией Империи. Отсюда следует, что план пока не приведен в действие. На подготовку и переброску войск и работников у них уйдет месяц. За это время мы можем перебросить туда всю нашу армию.
-Чтобы они нас разом и прихлопнули? — поднял князь брови.
