Глава 13: воскресный день из жизни Мато
Лучи утреннего солнца осветили полуспящий город, проливая свет в его темные углы. На кольцевой развязке нарастал шум автомобилей, продолжающих пополнять дорожный трафик. Практически полностью утопая в гуле час пика, по громкоговорителю вокзальной площади громко объявили об отъезде 327 рейса до столицы.
Смесь раздражающих звуков и слепящий в лицо свет вынудили его сонно раскрыть глаза. Нежеланное пробуждение тут же вызвало раздражение и злость, обесценивая полученный отдых.
'Да заткнитесь вы'!
Он попытался было крикнуть как можно громче, чтобы его смогли услышать все, но только слабо прохрипел из-за сорванного ночью голоса.
— Человек выспаться пытается. Одни нелюди кругом...
Он чувствовал себя настолько разбито, будто по нему проехалась бетономешалка. Еще ему очень хотелось пить. Пошевелив губами, он заметил, насколько сильно они пересохли.
Лишь опустив взгляд, он осознал, что развалился в каком-то переулке и прижимался спиной к каменной ограде незнакомого дома. В затекшей левой руке он заметил банку с 'золотым пшеничным напитком', серебряная тара которой отражала солнечные лучи прямо ему в глаза. Скорее всего, он купил ее в автомате еще прошлой ночью. Хотя на счет факта покупки полной уверенности у него не было. Быть может, он ее по-тихому у кого-то забрал или выбил из того же торгового автомата — они в старых районах менялись невесть сколько лет назад и были очень обветшалыми. Ему еще должны были спасибо сказать за их ускоренный вывод из эксплуатации. Однако все эти мелочи были не столь важны, как то, что данная банка пива была для его сухого горла самой настоящей спасительницей! Подняв с трудом сгибаемой рукой нагретую баночку трех-процентного хмеля, он открыл рот и потряс ею отверстием вниз. Но, сколь бы ни были велики его ожидания, банка оказалась пуста. Раздосадовавшись, он раздраженно сжал ее и бросил через спину в чей-то необозримый двор. Вторая его рука была обмотана повязками и свисала на уровне груди, поддерживаясь дополнительным креплением вокруг шеи.
— Вопрос в другом. Как я здесь вообще оказался?
Он попытался понять, где находится, но его голова раскалывалась, будто после празднования совершеннолетия, пускай этого торжества ему предстояло ждать ещё несколько лет. Исходя из места его пробуждения, — которое даже отдаленно не соответствовало ни его дому, ни отелю, — вечер был по-настоящему суров.
— Девки... — озарение с вспышками воспоминаний посетило его только десятки секунд спустя. За это время он так и не сдвинулся с места, и не собрался даже задуматься о том, как исправить свой непритязательный вид.
— Точно. Хохотушки из класса 2-3, — он сделал затяжную паузу. Была бы у Синдзи сигарета, он бы ее достал и пафосно зажег, как после бурной ночи с собственным гаремом. Однако хвастаться было нечем, и такого результата не наблюдалось вовсе. А сигарет тем более. День назад, еще от самой школы, за ним последовали три девочки, что учились годом младше. Для Синдзи это была привычная ситуация. Он вообще нередко проводил свободное время с какими-нибудь глупышками и простушками. Ему приносило удовольствие наблюдать за их искренней и восхищенной реакцией, как на его выдумки, так и на его умение стрельбы из лука. На их фоне он не ощущал себя обделенным, а также это позволяло повышать его имидж и зависть в глазах других мальчишек, и даже некоторых девчонок.
Кто-то стесняется поговорить с девочкой из другой школы? Или из другой параллели? А может, даже из собственного класса? Кто-то не может найти в себе решимости раскрыть чувства и признаться объекту своих воздыханий? Все это точно не имеет отношения к Синдзи. Для него отношения с женским полом не являются чем-то запретным или недостижимым, а, скорее, просто забавным времяпровождением. И пускай он не гулял с девчонками из других школ, ограничиваясь лишь местными, для него бы и это не составило труда: свою первую фанбазу он сформировал ещё к окончанию средней школы. Поэтому девочки, поступившие в другие старшие школы, могли бы запросто поднять его репутацию на своих новых местах. Только вот настолько глобальные планы не входили в его интересы, ибо на всех его Великолепия все равно бы не хватило. Поэтому, пока что, он сосредоточился на том, что было доступнее и ближе всего — на местных кохаях.
— Вчера среди них была также новенькая. Ей, как и остальным, стало меня попросту жалко, и они решили собраться, чтобы меня приутешить. Все-таки, сломанная рука делает из стрелка — спортсмена непригодного. Да ещё и стоило ведь этому событию произойти прямо накануне спортивных мероприятий (что является хорошим поводом поблагодарить Тосаку Рин). Мы с ними разговорились: я начал отшучиваться, что со мной все нормально, и мне просто необходим отдых. Да, так оно и было. Поскольку от 'активного отдыха' я также не отказался, мы, по окончанию прогулки, собрались с ними погулять подольше. После того, как заскочили в гости к одной из них, ближе к вечеру мы направились в караоке-бар, где и провели замечательное время. Честно сказать, я даже не знал, что обладаю музыкальным талантом. Как вспомню, в какой раж вчера вошел, так снова петь хочется. Какие же у них были лица, какой шок они переживали, наблюдая за моим мастерским следованием такту, — он зажмурился и озорно пробубнил пару полюбившихся строк из песен 80-х. Поблизости не было никого, кто смог бы оценить его исполнение, но лениво проходивший по забору кот после такого перфоманса значительно ускорил шаг. — Может, задуматься над эстрадной карьерой? Ну а что? Внешне недурен, голос есть, — во всяком случае, у самого Синдзи на этот счет сомнений не возникало. — Немного попрактиковаться и можно в айдолы. Ах, так и представляю: на сцену выходит Синдзи Бриллиантовый.
Осознав, что он только что сказал, Синдзи залился краской.
— Нет, стоп, стоп! — осекся он. — Я отошел от вопроса, как тут оказался! Я им пропел закрывающие песни из старых дорам, а дальше, дальше... Вспоминай... Ах, да, точно! — он щелкнул пальцами. — Вот откуда пошли все неприятности! Эти девчонки-то притащили с собой вино, после того, как вышли из дома. — Волнение отпустило его, и он триумфально улыбнулся. — Конечно, не ахти какое, но всяко лучше, чем ничего, ведь мой дар к пению открылся именно после этого. Когда караоке закрыли, я, вдоволь нахрабрившись, повел их в круглосуточный бар, где мы просидели до... Не-е-ет, не просидели. В бар меня не пустили. Вышибалы что-то там про правила мне зубы заговаривали. Еще в школьную форму мне тыкали. Типа, глазастые. Ну-ну, а сами пропустили перед этим моих же одногодок, да еще и по-приятельски обнявшись с ними. Мне кажется, или я с этими старожилами в итоге поссорился, и они мне влупили... — он поднес пальцы к глазу и просипел, когда нащупал на его месте фингал. — А потом Райдер их отлупила за меня. Вот умора, хи-хи.
Он еще раз огляделся по сторонам, словно проверяя, что кругом никого.
— Ох, ну, ладно, разваливаться в таком месте совсем не подобает потомку благородной семьи магов. Что обо мне бы только предки сказали. Говоря о предках, деду об этом так лучше вообще не знать. И стоит придумать своему глазу достойное оправдание, а то Слугу за такую халатность отберет. Я еще не всех выскочек поставил на место.
Он поднялся, опираясь на забор при помощи рабочей руки, стараясь не задеть перевязанную, и побрел в противоположные от вокзальной площади переулки. Как бы ни была сильна ирония, но всего в паре кварталов от главных улиц и недавно возведенного вокзала располагался район бездомных. Хотя существовать ему оставалось считанные дни: территория была выкуплена, а через несколько дней начнется их активное выселение.
— Совсем рядом был. Считай, стал для 'этих' почти что полноправным соседом. Но нет, товарищи отбросы общества, одним из вас я становиться не намерен. Пока что я такой исключительно среди магов, и вообще у меня есть план, как выбраться из этой выгребной ямы. Пускай не вчера и не сегодня... такого скачка за день попросту не сделать. Но до вашего уровня я опускаться не намерен... Какая же тут вонь, все-таки...
В пыльном, пропахшем алкоголем пиджаке, с побитым видом и растрепанными волосами, он прошел район живших в палатках людей. Внешне он отличался от местных только слишком уж юным возрастом. В районе бездомных жили лишь люди, которые по большей части смирились со своим положением, и не были готовы к переменам. Школьник не мог быть частью этого места, потому как его жизнь, в отличие от остальных присутствовавших, еще не сформировалась окончательно, и о потере своего места в обществе для него не могло быть и речи. Увидь его кто, подумал бы, что он пришел лишь поглумиться над сломленными людьми.
В итоге, он дошел до одной из наименее людных остановок, откуда уже на электричке отправился домой. В электричке он своим видом отпугивал от себя утренних пташек, куда-то спешивших на рассвете выходного дня. Был бы он в настроении, он бы, пользуясь своим видом, мог бы подшутить и попугать окружавших его полусонных клерков. Ведь они только снаружи взрослые с кирпично-серьезными лицами, будто бы сиюминутно решают национальные вопросы, но по факту они просто пялятся в одну точку и совершенно ни о чем не думают. Что в транспорте, что на работе. Подобное высокомерие ничего не стоит и лишь раздражает его. В действительности — один из них другого пугливее. Чуть надави, и они растеряются словно дети, и с непонимающим глупым видом не будут знать, как себя повести в такой незнакомой ситуации.
Кстати о страхах. Вместо того чтобы самому питаться чужими, ему стоило бы подумать, как самому не покормить ими своего близкого родственничка, которому он обязался докладывать почти о каждом своем шаге.
Дверь в резиденцию Синдзи постарался открыть максимально незаметно для ее постояльцев. Дед вряд ли покинет свой подвал в такое раннее время, если только не заметит чего подозрительного, поэтому шум преждевременно поднимать не стоило. Однако если сам старик уже был осведомлен о приходе своего внука от расположенных в окрестностях фамильяров, то такое притворство с его стороны могло в итоге только усугубить ситуацию.
На самом деле, с психологической точки зрения, жизнь Синдзи в доме была сложна и напряженна. В пределах дома практически отсутствовало понятие приватности. Существовала только одна поблажка, имитация, на надежность которой не стоило уповать — это его комната, в которой бы он мог уединиться и ото всех запереться. Когда в каждом углу помещения чувствуешь на себе чей-то взгляд, это не только удручает, но развивает мнительность, а в некоторых случаях манию преследования и шизофрению. Привыкнуть к такому в пределах собственного дома мог бы не каждый, и уж точно не своевольный Синдзи, которому всегда нравилось брать ситуацию под собственный контроль: 'уж лучше ты контролируй остальных, чем позволь им это делать над собой'. По этой причине ему не нравилось оставаться дома, и по возможности он старался проводить свое время за его пределами. В его семье каждый пресмыкался перед какой-то старой червяной ямой в подвале: его настоящий дед (отец отца), отец, и даже покинувший их семью и пытавшийся вырваться из этого порочного круга Кария, который в итоге все равно был удушен ниточками нависающего над их родом кукловода. Их род настолько вымер, что в их семье осталось лишь трое людей, если считать его самого, старика и Сакуру. Однако не исключено, что в представлении старика, из Мато остался только он сам: его далекий правнук не способен к магии, и потому практически бесполезен, и чтобы хоть как-то компенсировать это, он принял в семью совершенно чужую девчонку. Возможно, старый хрыч возжелал взрастить ее для себя и с её помощью задумал самолично пустить род Мато по новой ветви? Поскольку Магическая Метка Мато, Крестовые Черви, могли свободно жить в нескольких людях одновременно, технически такая возможность не представляла сложностей. Вопрос такого применения был скорее этическим, в том плане, стоит ли разбрасываться своим родовым достоянием и раздавать его представителям чужих родов, а уж этикой старый маг не сдерживал себя с той поры, как променял свое тело на кучу глистов.
Что касается Сакуры, приемной дочери из рода Тосака, то она с положением всеобщего контроля в доме просто смирилась. Смирилась, как послушная девчонка или ручной питомец, у которого не оставалось выбора, кроме как послушно сидеть в клетке и пить из приносимой кормушки; Синдзи же больше нравилось ее сравнение с домашним зверьком. Сакура не удостаивалась его уважения, потому что была его заменой в прямом смысле этого слова: в отличие от доставшегося ему с рождения 'дефекта', Сакура была лишена проблем, которые могли бы помешать ей стать магом. Когда-то, еще в детстве, он пытался вести себя с ней славно и общаться с ней почти на равных, но нахальная девчонка все время носила надменную маску каменного безразличия, несмотря на все выказываемое им добро. Она непонимающим взглядом смотрела на него, как на забытое, нестертое пятно грязи. Приблизительно с этого момента Синдзи начал все больше понимать уготованное ему место в доме. И пусть, в отличие от нее, у него была свобода передвижения, и его по праздникам всегда одаряли подарками, он знал, кто из них в этом доме был более желанным. Чтобы хоть как-то компенсировать это чувство, он не позволял ее надменности манипулировать собой, и старался держать над ней верх.
Этим воскресным утром Сакура могла быть уже на ногах и заниматься приготовлением ужина или какой-нибудь другой домашней мелочью, если только еще не успела сбежать в объятия Эмии Широ. Эта вся из себя показушная несчастная тварь нисколько не стеснялась проявлять безграничную симпатию к его уже бывшему другу после того, как они поссорились и не желали друг друга видеть. Сакура знала, как болезненнее наносить удары исподтишка.
Проверять ее присутствие Синдзи не стал, и втихую направился на второй этаж, в свою уютную, светлую, определенно лучшую в этом доме комнату, подальше от всех этих гнетущих, темных, зашторенных средневековых декораций. На выбивающейся из общего вида светлой деревянной двери висела табличка с надписью 'Уберешься потом!' — это такая более понятливая запись 'Не беспокоить!' для человека, который любит в этом доме похозяйничать. Он взялся за ручку и толкнул дверь, однако ожидаемого результата не произошло.
— Мм? Странно, — промычал он. — Я ее вроде не запирал.
Он сунул руку в карман. Принцип Синдзи в отношении своей комнаты гласил следующее: 'европейской двери — европейский замок'. Впрочем, такое правило скорее было у него сформировано домом, в котором он жил. Каждая комната имела индивидуальный замок, чтобы осложнить проникновение незваных гостей, и это не считая магической защиты. Вот только с помощью магии замки открывать он не мог, в отличие от деда и Сакуры, и потому ему приходилось ходить с незавидной связкой ключей. Покопавшись, он нашел нужный ключ, и левой дрожащей рукой начал неумело тыкать им в замочную скважину.
— Подарок ты дала незабываемый, Тосака... — поминал он ее со значимой долей злости, сдерживая себя от нежеланных движений загипсованной правой рукой.
