Парень вставил в магнитолу диск, настроил нужную композицию.
— Песня называется "Я тот, кто тебе нужен", — дал Соби последнее пояснение.
— Названия достаточно, чтобы не требовать перевод, — сделала я последнее замечание.
Раздались первые такты мелодии. Усевшись поудобнее на подушках, я отставила свой полупустой бокал и приготовилась к просмотру спектакля. Соби же вышел на середину комнаты, повернулся ко мне. В его глазах появилась лёгкая надменность.
Музыка была дерзкой и порывистой, стройный хор мужских голосов, словно призывал к чему-то, словно требовал внимания. Во время вступления Соби с видом уверенного в себе человека не спеша начал красоваться, словно перед фотокамерами. Встал так и эдак, пальцем поправил чёлку, провёл по губам, кокетливо склонив голову, послал хитрый взгляд. Продемонстрировал, как он смотрится с расстегнутым пиджаком, с приподнятым воротником, как развязно выглядит, если сунет руки в карманы брюк. У меня закралось предположение, что это танец фотомодели. Покрасовавшись, танцор лениво и не торопясь освободил один рукав пиджака, затем другой. Сняв пиджак, перекинул его через плечо, а затем откинул в сторону, будто ненужную вещь.
Начался первый куплет. Резковатый голос парня что-то доказывал. Танцор немного оживился. Но лишь немного. Если сначала он рекламировал пиджак, то теперь решил продемонстрировать все достоинства оригинальной рубашки. Оригинальной не только рисунком, но и способностью самостоятельно расстёгивать пуговицы. Я не сразу осознала это. Руки делали какие-то плавные движения, взмахи, пальцы меняли положение, но рубашки, вроде, не касались, однако к началу припева все пуговицы оказались расстегнуты. И широко разведя руки, танцор ясно показал это.
От вида полоски смуглого тела во мне закопошилось смутное сомнение, что танец не так прост.
Хор мужских голосов в припеве снова чего-то требовал. И видимое спокойствие танцора тоже пошатнулось. В глазах появилось кокетство, в движения добавилась игривость. Пальцы оставляли в воздухе щелчки, равнодушные взмахи, будто невзначай они проскальзывали под воротник, под планку одежды. И наконец, наигравшись, выправили из брюк сначала одну сторону подола рубашки, затем другую.
Сомнение уже превратилось в уверенность, и я с растущим напряжением наблюдала за продолжением необычного танца.
Солист продолжал что-то утверждать. Но не до него. Движения танцора приобрели ласку, а к кокетству добавилась неспокойная искорка. Гибкие пальцы обвели овал лица, спустились под рубашку, скользнули по плечу и прильнули к груди. При этом прикрытые томлением глаза признались, что такие прикосновения танцору приятны. Рука поднялась с живота и обнажила плечо. И тогда лицо танцора покрылось яко бы скромностью. Впрочем, ненадолго. Ресницы распахнулись, и в глазах вспыхнул дерзкий взгляд. Его стрела была пущена в мою сторону, и у меня в груди тут же что-то ёкнуло. Цель достигнута. А танцор уже повернулся спиной и игриво приспустил рубашку с плеч, продемонстрировав волну мышц. Но после вернул одежду на место, повернулся и, всё так же дерзко глядя на меня, не торопясь стал расстёгивать манжеты. Одну, вторую. Танцор был настроен серьёзно. Водя ладонью по телу и придерживая ткань одежды, он медленно вынул руку из одного рукава, потом другую. И вдруг, вызывающе вздёрнув подбородок, безжалостно смял снятую рубашку и откинул её прочь.
Увидав оголённый торс мужчины, я, кажется, выпала из реальности.
К требовательным голосам хора добавились глубокие басы и обеспокоенный ритм. Полуобнажённый танцор сбросил кокетство, игривость, в его движениях осталась лишь дерзость, в его глазах — соблазнение. Теперь танец вёл уверенный в себе мужчина, который знал, для чего он обнажил себя, и что от него нужно женщине. Он даст ей всё без сомнения: силу крепких мышц, гибкость тела, мягкость губ, ласку рук. А может она хочет иного? Это тоже возможно. Пальцы вонзились в плечо и провели через грудь несколько неярких царапин, при этом на лице проявилось боль и терпение. Вторая рука проделала то же самое на животе — и черты лица исказились от нового страдания. Не выдержав мучений, танцор отвернулся.
Но почти сразу же вновь повернулся. В глазах горел вызов, будто он вызывал женщину на битву. Такой же вызов, как и в голосе певца, вытягивающего ноты проигрыша. Не отрывая от меня этого взгляда, танцор, не торопясь, но демонстративно принялся расстегивать ремень на брюках. Вынул конец ремня из хлястика, отогнул, высунул язычок из дырочки, высвободил ремень из пряжки, а после медленно стал вытягивать его хлястиков на поясе брюк. Я, не отрываясь, наблюдала за этим действием, мысли находились в таком же оцепенении, что и тело. А танцор, вынув ремень, вместе с грянувшим громким аккордом внезапно резко ударил им по полу прямо передо мной. Я невольно вздрогнула. Но после со вторым аккордом ремень со звонким щелчком опустился уже на спину танцора, заставив его согнуться и опуститься на колено. Кажется, я вздрогнула ещё раз.
Другой певец с более низким голосом начал отчитывать рэп, убеждая, что спорить с ним бесполезно. А танцор в это время показал, как можно использовать ремень помимо украшения брюк. Можно затянуть его вокруг живота, вокруг шеи, обмотать запястья рук, изобразив наручники. Но можно поступить иначе, то есть превратить его в орудие наказания крепкое и наносящее боль. И вот наконец резко щёлкнув, сложенным вдвое ремнём, танцор отбросил его прочь, как надоевшую игрушку.
И снова зазвучал припев, и снова певцы чего-то требовали, и теперь их поддерживали дробь барабанов и хор гитарных аккордов. Глаза танцора тоже требовали. В них горели страсть и желание, и они жаждали удовлетворения. В движениях полуобнажённого тела не было ничего непристойного, однако в них чувствовалось нетерпение, напряжение нервов, стремление выплеснуть на свободу всю скопившуюся энергию. Но что-то мешало этому стремлению. Может быть, брюки? Танцор уже изнывал от нетерпения и, сунув большие пальцы под пояс брюк, он повёл ими по окружности, будто поправляя данную одежду. А потом, нервно отмахнувшись, отвернулся и отошёл прочь. Но затем снова вернулся и, слегка покачивая бёдрами, медленно провёл ладонью вдоль пояса, после чего пуговица на поясе оказалась расстегнута. Брюки чуть-чуть приспустились, и показалась тонкая полоска белой резинки плавок.
Интересно, попадал ли в тот момент в меня воздух? Ибо дыхание моё, кажется, отключилось, в отличие от сердца, которое издавало глухие удары в такт барабанам.
Танцор явно мучился, изгибал в страдании своё гибкое тело. Он то опускался на колени, то поднимался, то опускался, то поднимался. Наконец ещё раз упав на колени, танцор под последний аккорд песни сделал на них круг и остановился рядом со мной. Очень близко, лицом ко мне. Лицом красивым, ещё сохранявшим дымку греха, с раскосыми глазами, ещё покрытыми поволокой желания, с полными губами, приоткрытыми для поцелуя. Губами, которые буквально приковали мой оцепеневший взгляд. Губами, доводившими моё желание до кипения. Я смотрела на них, и казалось, что кроме этих губ в мире больше ничего не существует. Они медленно и уверенно начали приближение к моему лицу. Оцепеневший разум, скорее по привычке, воспроизвёл уже мне самой надоевшую мысль: "Пусть только посмеет. Не позволю. Не позволю". А губы уже были совсем близко. Я прикрыла глаза, приготовившись принять их, а разум продолжал бредово и упрямо повторять: "Не позволю". Вот сейчас губы обожгут меня жарким поцелуем, их огонь выведет меня из оцепенения, и я смогу вырваться из их притяжения.
Губы приближались, я уже чувствовала их тёплое дыхание. И замерла, словно в ожидании какого-то чуда. И вот я ощутила на своих губах лёгкое, едва уловимое прикосновение чего-то очень мягкого и нежного, чего-то похожего на дуновение ветра. Не решаясь открыть глаза, я с трепетом ожидала продолжения. Но его отчего-то не последовало, и даже зародилось сомнение, было ли вообще это нежное прикосновение тёплого ветра. И тогда я открыла глаза.
Сначала я увидела обнажённый торс молодого мужчины, по рельефу его крепких мышц взгляд прополз до шеи, прыгнул на сомкнутые губы и, будто испугавшись их нового притяжения, быстро вспорхнул к раскосым глазам. К глазам, которые уже сняли поволоку, но обрели оттенок ожидания.
Соби, что же ты со мной делаешь? От этого удара, моя крепость пошатнулась, потеряв половину укреплений и кирпичей. Пошатнулась, но всё-таки устояла.
— Впе... впечатл...ляет, — выдавила я, заставляя себя вернуться в реальный мир. — Мне, да... весьма...
Близость Соби мешала моим мыслям выстроиться в стройный ряд. Раскосые тёмно-карие глаза не прекращали свою атаку, и кирпичи с крепостной стены продолжали осыпаться. Моё покорившееся сердце уже безропотно отправилось в пасть сердцееду, словно кролик, загипнотизированный магическим танцем удава. И тут в душе зародилась лёгкая паника. Ведь съест, растерзает!..
— Я сейчас... я вернусь...
Резко вскочив, я, едва сдерживая порыв, вышла из комнаты и закрылась в ванной. Было такое чувство, будто меня резко вытолкнули из глубокого сна. Дыхание сбивалось с ритма, тело ныло от желания, и сердце колотилось, словно ненормальное. Да и с разумом я как-то раздружилась. Он настаивал, чтобы я подправила укрепления и продолжала держать оборону, тогда как душа склонялась к тому, чтобы разметать эти руины напрочь и сдаться, вернее даже отдаться на растерзание дракону сердцееду.
Я мучилась, я не знала, какой путь выбрать, я не знала, какой из них принесёт мне больше страданий. Буду ли я жалеть о том, что упустила шанс или о том, что поддалась соблазну? И тогда я решила — положусь на выбор судьбы. Если Соби всё ещё раздет, то дальнейшее действие вечера перейдёт в спальню. Но если же предмет моих мучений сжалился надо мной и оделся, значит, и я крепость свою не покину.
Собравшись с духом, я вышла из ванной комнаты и сделала шаг в неизвестность. Соби сидел у стола и пил вино. Но главное, он был одет: рубашка застёгнута, заправлена в брюки, и даже пояс вновь был перетянут ремнём. В комнате снова плыла негромкая спокойная музыка. Странно, но увиденное почему-то не принесло мне облегчения. Где-то в глубине души мне хотелось иного исхода. Однако условие поставлено, и его следовало выполнить. Стряхнув с себя ненужные желания, я гордо вздёрнула подбородок и вернулась на своё место за столом. Интересно, что Соби подумал о моём бегстве? Наверно, я опять выдала себя. Но на бесстрастном лице парня невозможно было что-либо прочитать. Я взяла свой бокал и почти залпом допила то небольшое количество вина, которое в нём оставалось.
— Исполнил ли я твою прихоть, Милена-тян? — поинтересовался Соби.
— Да, вполне, — удостоила я оценкой. — Интересно... с пуговицами оригинально получается...
— Аа сорэ? [ Аа это? ] — улыбнулся Соби. — В нашей группе парень есть, который увлекается фокусами. Вот он меня и научил.
— А где ты научился подобным танцам?
— В школе. Стрип-дэнс у нас проходит факультативом.
— Наверно, уроки девушка проводит?
— Скорее молодая женщина.
— И зачем тебе учить такие танцы? Для случая подработки?
— Мурон со дэ ва най [ Конечно, нет ], — спокойно ответил Соби. — Я хочу демонстрировать публике своё мастерство, а не тело. Стрип-дэнс хорошо развивает пластичность. К тому же здесь крайне важны эмоции. Этот танец не должен просто нравиться или не нравиться. Он не призван передавать какие-либо образы. Танцор должен суметь одними движениями дать определённые чувства и вызвать у зрителя определённые желания и фантазии. При этом всё должно быть красиво и эстетично. Не улыбайся. Это сложнее, чем кажется. Это своего рода искусство.
— И многих подруг ты развлекаешь подобным искусством?
Соби опустил глаза, и неловкая улыбка коснулась его губ.
— Честно говоря, ты первая, — проговорил он.
— Первая? В каком десятке, во втором или третьем?
Улыбка сползла с губ парня, лицо посерьёзнело, а в направленном на меня взгляде читалось недоумение.
— Милена, я не понимаю, почему ты считаешь меня... как это... бабником? — спросил он. — Каким-то озабоченным типом?
— Да потому что ты такой и есть, — даже не задумываясь, ответила я.
— Но... с чего ты так решила?
— Да всё твоё поведение, все твои слова говорят об этом. Стóит тебе увидеть симпатичную девушку, как тут же загораются твои глазки, сразу кокетничать начинаешь.
Я взяла бутылку и налила себе ещё вина. Что со мной? Зачем я несу этот бред? И вроде ещё не пьяная. Но давно копившиеся сомнения и недоверия уже нашли пробоину в моей душе и потекли серой жижей. А Соби смотрел на меня и лишь непонимающе хлопал ресничками.
— Прости, но, по-моему, так ведут себя все мужчины, — заметил он.
— Возможно, но не все так профессионально.
— Несколько неприятный комплимент.
— Почему же? Не хочешь передо мной похвастать своими любовными победами? А ведь в общежитии тебя считают известным сердцеедом. — Это сообщение моего собеседника откровенно подивило. — Да, твой дружок так и сказал: "Ты поаккуратнее с ним. Он у нас известный сердцеед".
— Сашка?
— Ну да. Я больше никого из твоих друзей не знаю.
Отведя глаза, Соби на пару секунд ушёл в свои мысли, а потом понимающе покачал головой, и на его лице мелькнула усмешка разочарования.
— Теперь всё ясно. Вот почему ты так старательно держишь меня на расстоянии своих огромных шипов.
Глупый. Какое же это расстояние? Достаточно лишь руку протянуть.
— Чи! Сашка-ва урагиримоно. [ Чёрт! Сашка предатель. ]
— Что? Дружок испортил тебе всю игру?
Соби вскинул на меня резкий взгляд, его язык издал звонкий щелчок.
— Игру? Так ты считаешь, я всего лишь играю? Решил соединить полезное с приятным?
Кажется, Соби расстроился. Или обиделся. На его лице было написано и то, и это. Парень вновь отвёл взгляд в сторону, его спина была ровной, руки упёрты в колени. Нужно немедленно прекратить этот глупый разговор. Немедленно. И обязательно извиниться перед ним! И только я решила это сделать, как Соби начал говорить, ровно, спокойно, холодно:
— Даже не знаю, почему он так сказал. Сашка имеет у девушек намного больше успеха, чем я. Ухажёр из меня довольно корявый, и красивых слов говорить не умею. Мне в основном достаются любопытные глупышки, которые считают, что "иметь парня японца, это так необычно!" А я не люблю быть экзотикой. Начинаются бесконечные вопросы: "А как японцы делают это? А как делают то?" Хвастовство перед подружками: "Его зовут Соби. Представляешь, он из Японии!" Будто с Марса прилетел. Естественно, таким девчонкам я сразу говорю: "Прощай". В школе у меня много подруг. Мы просто общаемся, вместе ставим танцы, ходим в кафе после занятий. Ничего интимного в наших отношениях нет. Ну, с одной только, изредка. Когда она ругается со своим очередным парнем, то зовёт меня. Мы с ней пьём пиво, я молча выслушиваю её жалобы, а потом остаюсь на ночь, а то и на две.
— Соби, прекрати, — попыталась я остановить странные откровения друга, но Соби, не слушая меня, упрямо продолжал говорить.
