Смешавшиеся каштановые и чёрные пряди... объятия... прерывистый шёпот... долгий, одно дыханье на двоих, поцелуй...
... Где-то вдали глухо пробил колокол. Я с трудом отстранилась:
— Милый, скоро выступление, а мне ещё переодеться надо.
— Да, — тихо отозвался он, неохотно отпуская меня.
Я поднялась, поправила платье и, подойдя к зеркалу, сокрушённо вздохнула: волосы можно заплести, но как скрыть румянец и блеск в глазах?
Ари, почти неслышно возникший за плечом, вытащил из-за зеркала гребешок и взялся за мою гриву, а я млела от удовольствия.
— Ещё чуть-чуть, и ты замурлыкаешь, — заметил он.
— А ты только этого и добиваешься, — не удержалась я от подначки.
— Именно, — Карис притянул меня к себе, обняв за плечи, и усмехнулся. — Глаза у тебя шалые, как у кошки в протальник. (2)
— Ну, — бархатно промурлыкала я, — тогда ты — 'кошачья радость', я ведь только от тебя шалею.
— Приятно слышать, — в его голосе мелькнула странная нотка.
— Ты... ревнуешь? — удивилась я.
Карис не ответил, обняв меня крепче.
Приподнявшись на цыпочки, я прошептала, почти касаясь его губ:
— Твоя, только твоя, навсегда, — и поцеловала — так, чтобы никаких сомнений не осталось.
— Ты меня с ума сводишь, — выдохнул Карис, едва не срываясь на рычание. — Отойди, или я за себя не ручаюсь.
Отступив на шаг, я подарила ему самую искушающую улыбку:
— Вот теперь я точно знаю, что ни о ком, кроме меня, ты думать не сможешь.
— Ты тоже, — хищно улыбнулся любимый, хватая меня в охапку...
...а когда отпустил, я оперлась о стену — ноги подгибались, и в голове мелькали такие мысли, что услышь их Карис — покраснел бы до корней волос.
Если доживу до ночи, пару-тройку непременно опробую — на нём.
Я обернулась к выходу и сдавленно охнула — дверь была немного приоткрыта.
— Ари...
— Я закрыл, правда, не на засов. Может, ветер?
— Может быть...
'Вроде никто не поднимался. Я бы почуяла. Хотя, какое там, всего несколько минут назад я не воспринимала никого и ничего, кроме Ари, и не заметила бы даже всю нашу труппу'.
— Сволочь зеленоглазая!! Подлец, мерзавец!! — брошенный в стену кувшин разлетелся веером осколков. — Значит, со мной не вышло, а с ней, с сестрой...!!
Айрена в ярости металась по комнате, а перед глазами всё ещё стояло увиденное в фургоне...
— Ну погоди же!! — чёрные глаза полыхнули откровенной злобой. — Ты ещё поплатишься!!
Я прислонилась к перегородке, отделяющей центральную часть помоста от клетушки для артистов, от усталости перед глазами плавали цветные круги — хозяин словно с цепи сорвался, не давая передышки. К счастью, это выступление было, на сегодня, последним.
От волны резкого жасминового аромата меня замутило, а Айрена, как нарочно, остановившись рядом, ехидно поинтересовалась:
— И кто же это, Дара, так тебя приласкал, что ты на ногах не стоишь?
Внутренне напрягшись, я взглянула на Айрену, небрежно бросив:
— Не понимаю, о чем ты.
— Ну-ну, — красотка ядовито усмехнулась. — Эту сказку можешь Фелле рассказать — она поверит. Думаешь не видно, что ты, наконец, мужика нашла. Только вот кого?
Внутри насторожилась Тень:
'Она мне не нравится, очень не нравится'.
'Мне тоже, но сейчас неприятности нам не нужны'.
'Не волнуйся, сестра, — Тень фыркнула. — Её я есть не стану — невкусная'.
Заправляя за ухо выбившуюся прядь волос, я, отведя глаза, обронила:
— Ле.., — и осеклась.
Айрена потеряла дар речи, чем я и воспользовалась, ускользнув от ошеломленной красотки к нашему фургону.
Пусть думает что угодно, только бы поверила. Если будет нужно, я не моргнув глазом, совру, что с половиной Вельты сплю...
От тревожных мыслей меня отвлекли шаги за спиной.
— Устала? — Карис осторожно обнял меня за плечи.
Я вздохнула, прислонившись к нему.
— Да, до дома ты точно не дойдёшь, — Карис погладил меня по голове, как ребенка, и тут же подхватил на руки.
Случайно глянув назад через его плечо, я замерла. С противоположного края сцены на нас смотрела Айрена. От её взгляда меня зазнобило, и уснувшее было предчувствие вновь напомнило о себе.
Но сейчас у меня не было сил даже думать об этом. Единственное, на что я оказалась способна, когда, наконец, очутилась в своей комнате — скинуть платье и упасть на кровать.
...Я рывком вскинулась на постели, уставившись в темноту. Сердце бешено колотилось.
— Солнышко, что с тобой? — в сонном голосе проскользнула тревога. Карис приподнялся, потом сел. — Родная, тебе плохо?
Я уцепилась за него, как повисший над обрывом — за верёвку. Ари всё понял и обнял меня. Я молча уткнулась лицом ему в шею, вдыхая родной запах.
— Страшный сон, — прошептала я.
Горячая ладонь скользнула от плеча к щеке.
— Ты плакала.
— Любимый, пожалуйста, уедем. Завтра же.
Чуткие пальцы коснулись подбородка, заставляя поднять голову. Карис пристально взглянул мне в глаза и кивнул:
— Хорошо. Я как раз собирался тебе сказать, что нашёл покупателей для фургона и Купавки.
— Когда они должны прийти?
— Утром. А что?
— Я сама с ними поговорю. Ты торговаться не умеешь.
— Да уж, — усмехнулся Карис. — Куда мне до тебя.
— Ари, а с кораблём что?
— Похоже, нам везёт. Я сегодня был в порту. Есть корабль, отправляющийся из Вельты прямо в Рутен, но... послезавтра.
Я перевела дыхание, чувствуя, как с души сваливается тяжеленный камень. Благодаря волчьей половине, неприятности я чуяла более чем неплохо, а неприятности, особенно сейчас, у нас могли быть такие, каких и врагу не пожелаешь...
— Ари, но в Рутене нам лучше не появляться, мы же там целую зиму прожили.
— Что же я с тобой делаю! — выдохнул Карис. — Тащу неизвестно куда, чтобы всё время жить на лезвии меча. Может...
— Нет! — я коснулась ладонью его губ, не дав договорить. — Я люблю тебя, и пойду за тобой куда угодно.
Ари вздохнул и, прижав меня к себе, поцеловал в висок.
— Я тоже тебя люблю. Но иногда, мне кажется, что это сон. Я так боюсь тебя потерять, Дара. Ты — моя жизнь.
— А ты — моя, — отозвалась я. — Не думай о плохом. Всё образуется.
Но, кажется, я его не совсем убедила. Что ж, придётся использовать более сильное средство. Сон прошёл напрочь, а по телу медленно разливалась жаркая волна предвкушения.
Я чуть отстранилась, дразняще скользнув ладонями от его плеч к груди, и ниже... ещё ниже...
— Дара... — судорожный вздох.
— Что, Дара? — приглушённо отозвалась я, легонько куснув его в шею — действует безотказно.
— Сейчас узнаешь, что... — одно незаметное движение, простыня полетела прочь, и я вновь оказалась в кольце сильных рук.
Нет уж, любимый, моя очередь, — я сомкнула руки на его шее, и откинулась назад, увлекая Кариса за собой...
...Мать Милосердная, Дева Пресветлая, за что?!!
— Какая приятная встреча! — Хэл осклабился, окидывая меня откровенно раздевающим взглядом. — Ну, что молчишь? Неужели не рада меня видеть?
— Да по сравнению с тобой, Великий Змей — красавец писаный. А на твою рожу смотреть надо, когда в отхожем месте сидишь — первое средство от запоров, — сообщила я в ответ, звякнув кандалами.
Ублюдок в мгновение ока поменял цвет лица с аристократически-бледного на пунцовый, но всё-таки сумел справиться с собой.
— А ты, детка, по-прежнему, с норовом. Ничего, у меня и не такие гордячки в ногах валялись.
Отвечать я не собиралась, отчётливо представляя, как подошло бы ему новое украшение на шею — цепь от моих кандалов. Накинуть и стянуть потуже, чтобы позвонки захрустели...
— Молчишь? — он подошел поближе, но остановился так, чтобы не сразу достала — в случае чего.
'Опасается, — я равнодушно смотрела в стену, а в голове лихорадочно метались мысли. — Значит, не забыл ту историю и мстить будет, насколько воображения хватит. Плохо. Очень плохо'.
— Знаешь, лапочка, — зло усмехнулся он, — если вспомнить, во сколько вы мне обошлись, ты год все мои желания должна исполнять. Но так и быть, уложимся в одну ночь. И, обещаю тебе, — в голосе мерзавца появились мечтательные нотки, — она станет незабываемой, для нас обоих.
— Обошлись? Как это? — ровно спросила я.
Хэл с явным самодовольством рассмеялся:
— Право, Дара, ты меня разочаровываешь. Как была деревенской дурёхой, так ею и осталась. Если по каждому доносу ревнивой бабы стражу посылать — никаких камер не хватит. Не-ет, не попадись эта писулька мне, — гада так и распирало, а у меня по спине забегали крупные холодные мурашки, — на вас бы никто и внимания не обратил.
Правда, пришлось постараться — кое с кем поговорить, кое-кому заплатить.
Вот видишь, как я хотел с тобой встретиться...
Вдохновенную речь неожиданно прервал стук снаружи.
Он развернулся и вышел, а я не могла даже пошевелиться. Так отчаянно я никогда раньше за Кариса не боялась — если со мной все понятно, то при одной мысли о том, что этот подонок мог сотворить с любимым, в глазах темнело.
Вскоре из-за двери раздались голоса, и я напрягла слух. Будь я обращённой, вообще бы ничего не услышала — слишком много защитной магии, но врождённое никакой магией полностью не унять.
— Что случилось?
— Доброго дня и здравия вам, сет Хэлвен, — угодливость из младшего помощника дознавателя так и сочилась. — Уж простите, что отрываю, но дело срочное. По делу той шайки, что намедни взяли, допрос первой сложности требуется. Кроме вас, некому.
— Очень любопытно, — хмыкнул мерзавец. — Пожалуй, освежить навыки, и вправду, не помешает. Ассен, ты мне лучше скажи, почему с этой еще никто не работал?
— Как не работал, ваша милость? — искренне удивился второй собеседник. — Еще как работали. Маг Лестий из допросной вышел, как из бани, пот с него градом лил.
— Признались?
— Молчат, как покойники — и он, и она.
— Этот идиот, что, даже память не мог прочитать? — подонок заинтересовался всерьёз.
— Пытался, Ваша милость. Не вышло.
— Почему?
— Маг изволил сказать, что они закрываются. Про красотку ничего не говорил, а у парня — одни стихи в голове. Менестрель ...ый, чтоб его...
— Даже так? И что решили?
— Вы же сами сказали, что дело важное, аж на новое звание тянет. Так я Его Магичеству Сивеллию вызов написал. Не подумайте чего, — тут же заторопился подчиненный, — от вашего имени. Подписать изволите?
— Изволю. Идем.
Их шаги, удаляясь, постепенно затихли. Я беспомощно осела на соломенный тюфяк — живыми мы отсюда не выйдем.
Честно говоря, я даже повеселилась, когда здешний маг 'читал' мою память. Конечно, он про меня ничего не сказал, потому что сел в лужу с громким плеском!
Добравшись с сопением и пыхтением, до моих воспоминаний, он угодил в пустую комнату: четыре стены, пол и потолок!
Карис, судя по их словам, тоже держался (нас допрашивали порознь). Чего-чего, а силы воли ему не занимать. А на одном доносе обвинение не построишь. Допрос ничего не даст: самое большее, что им могут сказать — то, что мы с Карисом жили в одной комнате, но это легко объяснить его приступами, а свидетелей нет. Если бы они были, мы бы уже стояли в кандалах на главной площади. Но, теперь...
Почему, почему мы тогда не успели?!!
Через час, когда распахнулась дверь камеры, я была готова к любой пакости, но порог перешагнула с непроницаемым лицом. Наносить удар лучше всего тогда, когда этого не ждут.
Четыре стражника на одну закованную женщину — не многовато ли? Впрочем, этот мерзавец как был трусом, так им и остался.
Я думала, что поведут как обычно, на очередной допрос, но ошиблась.
Стража направилась в противоположный, заканчивающийся тупиком, конец коридора. Проходя мимо одной из камер, я услышала негромкое:
— В пыточную повели. Эх... жалко девку.
Что-о?!! Сейчас... — додумать я не успела, перед глазами замелькали белые искры, а потом обрушилась тьма.
Очнулась я от увесистой пощёчины.
— Добро пожаловать, красавица! — глумливо проговорил над ухом отвратительно знакомый голос.
Я с трудом открыла глаза. Очень, однако, удобно придумано, один хороший удар, потом подвесить на крюк (за кандальную цепь) и никаких хлопот — делай всё, что угодно. А что именно этот ... ... ... собирался со мной сотворить, я и представлять не хотела, но не сомневалась — придумает такое, что небо с овчинку покажется.
Тёмная низкая комната без окон, скорее всего, подвал. На стенах, через равные промежутки, рвутся к потолку языки пламени от факелов, вставленных в ржавые кольца. Что-то более определённое разглядеть трудно, но обо всём без слов говорит висящий в воздухе, застарелый запах крови, намертво въевшейся в пол и стены.
Я невольно содрогнулась, пытка уже началась — проснувшееся обоняние сводило меня с ума, да ещё прибавилась боль в плечах. Но, как ни странно, палача с раскалёнными прутьями поблизости не было. Мерзавец явно был один. Смотреть на эту гнусную морду совсем не хотелось, но я всё-таки подняла глаза. Выглядел он намного хуже, чем час назад: заметно побледнел, украсился великолепным густо-фиолетовым синяком под правым глазом, и как-то очень нервно потирал шею.
В голове, совсем не к месту, промелькнуло: 'И кто, интересно бы знать, его не додушил?'
Мерзавец очень нехорошо усмехнулся, и сообщил:
— Можешь не бояться, дорогая, мы не одни. Я тут кое-кого пригласил, чтобы скучно не было.
Мать Милосердная, какого же ещё бедолагу он сюда упёк?!!
Я осторожно повернула голову. В нескольких шагах, на соседнем крюке, действительно, кто-то висел. И судя по всему, им занимались долго и основательно: левая половина лица — сплошное кровавое месиво, не иначе, латной перчаткой работали.
Ближний факел неожиданно затрещал, язык пламени качнулся в сторону мужчины, алый отблеск упал на черную прядь...
Н-е-е-т!! Карис, любимый!!
Мир стремительно раскалывался на куски, и я умирала вместе с ним.
— Мы так не договаривались! — ещё одна пощёчина. — Рано собралась, дорогая! Жив твой ненаглядный, не волнуйся так сильно! Я сегодня добрый, даже челюсть ему пока не сломал, можете поворковать.
Если бы я могла убивать взглядом, от этой гадины не осталось бы и пепла. Кажется, он это почувствовал: передёрнул плечами и отошёл к Карису.
— Ну что, красавчик, — снова этот приторно-издевательский тон, — ни о чём не жалеешь? Согласен, это не так приятно, как с ней спать, но ничего не поделаешь...
Карис, медленно, с трудом поднял голову, из угла разбитых губ стекла алая струйка:
— Жа-лею... что... тогда... не добил...
— Ах, ты, мразь! — подонок едва не задохнулся от ярости и нарочито неторопливо потащил из-за пояса кнут.
Я закрыла глаза, но чувствовала боль Кариса, как свою: огненной полосой от левого плеча к правому бедру. Амулет, только бы снять амулет! Никакие оковы не удержат кровного оборотня! За возможность сомкнуть клыки на горле этого ублюдка я отдала бы жизнь!
— Какие мы, оказывается, нежные, даже смотреть не можем: ничего, лапочка, за пару дней привыкнешь, — и снова злой свист кнута. Я даже не представляла, что можно так ненавидеть: горло словно сжало раскалённым обручем, а под веками плыла багровая пелена.
