Двое парней с сосредоточенным видом прикручивали к стволу молоденькую девчонку лет 16. Рыжие волосы подростка разметались по плечам, в изумрудных глазах плескалась бессильная ярость, обрывки платья живописно обнажали худенькую фигурку, с многозначительной веревкой на шее и окровавленными губами. Еще трое стояли вокруг с натянутыми луками, а один, судя по виду, самый старший в отряде, еще и что-то зло нашептывал в окровавленное опухшее ухо, от чего по телу девушки пробегали волны дрожи, по-детски вздрагивали губы, тут же складываясь в презрительную гримасу.
Всю диспозицию я оценила в мгновения ока. Они еще только разворачивались на звук моего дыхания — Ашер умел передвигаться бесшумно — а я уже сорвалась с седла, накладывая и на коня, и на пса защитный полог. В движении подрубить ноги ближайшего лучника, перекатиться, избегая хлынувшей крови, уклониться от спущенной с тетивы стрелы. Они торопились — белое оперение затрепетало в земле у виска. Но я не стала ждать нового выстрела — тетива порвалась с глухим хлопком, отлетела, срезая два пальца одному, окровавливая щеку второму стрелку, и без того обзаведшемуся украшением — один из метательных клинков, которые обычно прячу за отворотами сапог, пронзил ему глазницу. Второй нож уже хищно трепетал в запястье третьего лучника, пущенный привычно, с поворотом, так, что тот только выпустил ставший вдруг бесполезным лук, отчаянно потянулся к мечу... Не успел. Я пронеслась мимо, не отряхивая с клинка капель крови, лишь мельком перепрыгнув отрубленную голову, и все равно едва успела вклиниться между жертвой и остальными, своим телом отводя клинок старшего отряда. Не слишком удачно, если подумать. Плечо отозвалось поначалу тупой болью и мгновенным холодом, сразу промокнув. Приняв к сведению предупреждение организма, я отбросила лишние мысли. Короткое онемение — и левая рука снова мне служит. Жеребец привычно вбил в траву одного из оставшихся воинов. Лик впился в сапог третьему, и ловко вертелся вокруг, мешая поймать равновесие, то и дело роняя. Умница — ему не достать до горла, пока вооруженный противник не ранен, так что он предпочитал зря не рисковать. Впрочем, отвлечь внимание ему удалось.
Время вновь сжалось словно пружина. Не было времени подумать, что я делаю, и зачем. Короткий выпад — и противник Лика повалился на землю, прямо в пасть пса, молча перегрызшего ему глотку и отпрыгнувшего в строну.
— Твоя плата может быть вечной... — на Древнем наречии протянул мой противник.
Единственный, оставшийся в живых сейчас, кроме меня и девочки у ствола.
— Не уверен, — невольно я рассмеялась, присматриваясь к нему.
Вот только предсказаний мне и не хватало! Впрочем, не думаю, что у него хватит сил на предсказание. Нервы, нужно лечить нервы. А то скоро коронный смех классического злодея придется осваивать. А ведь все эти раскатистые 'ха-ха-ха-ха', уверена, не мое амплуа.
Я присмотрелась к противнику. Медленные, обманчиво плавные движения. Скупые жесты. Улыбчивые глаза, не позволяющие увидеть не то что души, а даже истинного настроения владельца. Темная лазурь волос за плечами. Багряные огоньки на кончиках пальцев, жуткие, страшные, рождающие оторопь и противную дрожь внутри. Когда безупречная маска расползлась ошметками плоти, выпуская на волю нечто не менее совершенное, но куда более смертоносное, я не удивилась. У НЕГО были яркие, невероятно ясные зеленые глаза. Пушистые уши с острыми кончиками, как у рыси. Тяжелые и мощные челюсти с тройным комплектом клыков. С узких черных губ не капала слюна, и даже запах дыхания нельзя было назвать неприятным. Плечи стали шире, на руках проявились когти, вздыбились волосы, сменившись жесткой гривой. Зверь тепло ухмыльнулся мне поверх клинка.
— Твоя кровь пахнет морем... — нашептывал невидимый голос мне в уши, навевая полузабытые воспоминания родительского замка, незнакомого смеха, криков.
Теплый, успокаивающий, красивый, живой, не имеющий ничего общего с этим монстром... И ничего не значили далекие крики девчонки... Странно, но в зеленых глазах врага стыло изумление напополам с голодом, тенью непонятного страха. Разве я могла быть страшной? Почему-то пах он, этот полузверь напротив меня, знакомо. А потом второй волной аромата пришел гнилостный привкус смерти, куда более знакомый.
Я шагнула вперед. Шаг за шагом, как завороженная, загипнотизированная этим запахом, пока вдруг что-то не взвилось внутри чистой силой, обжигающей яростью и бешенством. Моя волчица в сонной тиши глубоко внутри меня распахнула глаза, обозленная внезапной болью. И укусила до крови. И все закончилось.
Время потеряло свое значение, пока мы танцевали. Сталь против клыков и когтей, скорость на скорость, сила к силе, ненависть и ярость... Мир вокруг мелькал так быстро, что смазывался в бесцветный туман, оставляя лишь серебристый иней реальности перед глазами. Выпад, удар, поворот, сальто назад, снова атака, уже не вслушиваясь в пение ветра, разрезаемого лезвием, и вспарываемого когтями. В серебристый смех-плач приминаемой каждым шагом травы. Капельки пота со лба стекали на глаза, мешая видеть — но мой волк оставался со мной, скалил зубы внутри, припав к земле, молчаливый и яростный. Мы не побежали. Нет в мире ничего дороже для зверя той абсолютной свободы, когда он один на один с лесом, полем, степью, и лишь луна освещает случайными бликами его путь. И только от сиюминутной страсти зависит, кому умирать сейчас, когда зверь голоден. И от стаи. Я и моя волчица — мы были стаей. И она не собиралась отступать ни перед кем.
Неприятно сознаваться, но о девочке у дерева мы абсолютно позабыли, погрузившись в пучину дремучих инстинктов. Да и Арньес знал меня еще недостаточно хорошо, чтобы успеть сориентироваться, так что, когда он появился на поляне, взмыленный и чем-то подозрительно недовольный, мы еще кружились в танце смерти, хотя обоим едва хватало дыхания.
— Ты говоришь на Древнем наречии? — я по чуть-чуть выдавливала слова сквозь зубы, сберегая дыхание.
— Немного, — так же коротко отозвался мой противник. — Это ничего не значит.
Латентное ощущение силы... Не ликантроп, не оборотень, не метаморф. Перевертыш. Любой другой уже давно сменил бы внешний вид до конца. Этот оставался полузверем. Да и прав он. Не значит.
— Если ты поклянешься не причинять мне вреда и скажешь свое имя, я отпущу тебя, — сказала я вопреки собственным мыслям.
Зверь поднял на меня странно-печальный взгляд.
Боковым зрением уловил движение телохранителя — Багряный не намерен был затягивать это представление. Когти вдвинулись в мягкие подушечки лап, потом снова показались на свет, темные и блестящие. Внутри все словно оборвалось — я буквально видела траекторию, по которой когти рвануться к незащищенной груди мэйна, не совершившего ни единой ошибки, просто чуть более медлительного, чем следовало. Все, что я успевала — это шагнуть ближе, глупо, неосмотрительно, на одной только неразумной надежде удержать смертельный удар. А враг... он просто напоролся на мой меч, легонько задев когтями предплечье. В лицо мне ударил запах скошенной травы и лесной хвои, зверь ткнулся мордой мне в шею, так, что мог разорвать вены в клочья, но... только едва ощутимо лизнул. И закрыл глаза, медленно превращаясь снова в того надменного гордеца, которым предстал передо мной вначале. 'Не пожалей', — шепнули обескровленные губы. И улыбнулись приближавшейся смерти в лицо. С запозданием свистнул воздух от удара клинка, голова моего недавнего противника покатилась по неправдоподобно зеленой траве, и остановилась, глядя на меня распахнутыми бледно-зелеными глазами и все еще улыбаясь. Холодно и безнадежно мертво.
Почему мне стало так больно?
— Вир? — на тормошащего меня Арньеса я словно смотрела из окна высокой башни, слова, по крайней мере, точно не долетали.
Ему потребовалось какое-то время, чтобы осознать эту немудреную истину. Пощечина разорвала это царство духов не хуже, а может и лучше, большинства магических способов.
— Что случилось, Вириэль?
Не знаю, смогла бы я сказать такое кому-либо еще. С Арньесом было проще.
— Больно, — тихо пожаловалась я, глядя на безмятежное лицо мертвого полукровки.
Багряный перевел взгляд на мою 'жертву', коротко выругался и вдруг... ударил меня костяшками в висок. Падая в обморок, я еще успела искренне удивиться его поступку и спокойствию моего зверя, тихо вывшему в тиши души-пещеры.
Утром мой первый Учитель всегда приносил мне чего-нибудь вкусненькое — то какао, то кружку горячего шоколада, то зачарованного молока, всегда имеющего самый любимый вкус. Он садился на краешек постели, закидывал ногу за ногу, и с ленивой улыбкой расспрашивал, как я спала, что мне снилось, с таким видом, словно ему это и вправду немыслимо интересно. Тогда я верила, так и было.
Запомнились черные волосы — он отращивал их чуть ниже плеч, и, чтобы не мешали тренировкам, небрежно заплетал в косу, — и лазурная чистота взгляда в золотых лучиках ресниц. Такая, что, казалось, его взгляд мог осветить день, будто солнце. Учитель любил носить строгие камзолы холодных мягких тонов, почти без украшения. Только аксельбанты да вязь родовых венцов разбивали строгость его наряда. Руки всегда в перчатках — у него были сожжены пальцы. Страшные перевитые венами изувеченные руки казались мне сами дорогими на свете. Я никогда не видела, чтобы с кем-то еще он был без перчаток.
Голос его никогда не соответствовал внешнему виду — низкий и хрипловатый, он многих пугал поначалу, а мне рассказывал сказки и истории, представляясь самым красивым и звонким на свете. За плечами мелькали рукояти клинков. Я смутно помню свой первый урок — как он вкладывает свой меч мне в руки, прямо в ножнах, и хрипло смеется:
— Ну же, Риэль! Атакуй!
И я нападала на возмущенно вздыбливавшего шерсть дворового кота, вынуждая того шипеть и беззлобно замахиваться на меня когтистой лапой. Наш смех тогда пугал всех окрестных голубей и ворон, а кот лишь презрительно и снисходительно фыркал, и отходил на пару шагов, чтобы вновь разнежиться-развалиться на жарком солнце...
Я давно выросла. А ощущения при пробуждении были те же — словно кто-то очень близкий сидит рядом, тормошит меня, усмехается с затаенной насмешливой лаской. И сейчас нет более безопасного места на свете. Вот только, задумавшись, открывать ли глаза, я уже не могла вспомнить, о чем я. Кто мне снился?..
— А мог бы и на луну рычать, — Арньес четко помнил о нашем договоре и, видимо, напропалую читал мои мысли, окончательно разогнав остатки сна. — Не правда, — засмеялся Багряный, проведя прохладной ладонью по моему горячему лбу, и сам не понимая, видимо, насколько противоречит сам себе. — Просто у тебя сейчас все на лице написано.
— Не написано! — из чувства противоречия мгновенно заспорила я, медленно приподняв ресницы. И тут же скривилась от такого откровенного плагиата. Впрочем, от повторения правда не становится хуже... Тьма, о чем я вообще думаю?!
Мэйн сидел рядом, удерживая мою голову у себя на коленях, и мечтательно улыбался.
При виде такой многозначительной улыбки я вздрогнула.
— Что?..
— Да вот думаю, что с тобой делать... — поделился Арньес своими сомнениями.
— Почему? — я упорно не могла связать вместе двух слов за раз, так что приходилось обходиться односложными предложениями.
Рыжий открыл рот и тут же с отчаянием его закрыл.
— Бесполезно. И как тебя прикажешь охранять?
— Никак? — захлопала ресницами я, проверяя, сколь идет мне роль святой невинности.
Судя по деланному румянцу Арньеса и его же подзатыльнику, не слишком. Или наоборот, чересчур. С этими мэйнами никогда не разберешься!
Тем временем девушка решила обратить на себя наше, в общем-то, вполне законное, внимание:
— Ммм... господа, а вы меня не освободите? — как можно очаровательней улыбнулась рыжеволосая ведьмочка, пошевелив траву ножкой.
И как она не устала от наших сентиментальных пантомим?.. Впрочем, веревка не оставляла ей выбора. Хотя находчивость и достойна уважения.
— Нет, — отрубила я, поднимаясь. — Сражаться с врагом — это я еще понимаю, а вот девицами заниматься... — вид вытянувшегося лика бравого мэйна стоил любых усилий.
Пока Арньес думал, что бы сказать, девушка оклемалась быстрее. Вот что значит деревенское образование.
— Вы шутите? — робко спросила рыжая.
Видимо, ее еще не спасали неуравновешенные темные паладины. Ничего-ничего, мы это исправим. И ее вылечим, и меня.
— А вы как догадались?.. — взмахнула ресницами я. — Еду, знаете ли, по лесу все думаю, как кого спасу....
Впрочем, ехидство не мешало мне освобождать ее от пут и лечить. Так, и когда я поумнею, спрашивается?.. Сначала надо было спрашивать, и лишь потом освобождать....
— За что они вас так? — вопрос оказался явно запоздалым.
— Я ведьма. Злая, — любезно сообщила мне она, вытряхивая какой-то мелкий сор из шикарной гривы. И протянула руку: — Элен. Будем знакомы?
— Вириэль, — пожав плечами, представилась я буднично. — Паладин Тьмы, — и в ответной ухмылке любезно блеснула клыками, вынудив подростка отдернуть пальцы.
Кажется, начинающая злобная ведьма ожидала на свои слова несколько иной реакции, потому что вдруг рухнула в траву, как если бы села мимо стула, и голосом малолетней нимфоманки восторженно вопросила:
— Настоящий?
— Синтезированный! — блеснула я недавно вычитанным в какой-то умной книге мудрым словом, повергнув свою новоприобретенную фанатку в еще больший трепет. — А он — мэйн. А еще у меня есть ручной дракон. Только он невидимый и абы кому его не показывают, — меня уже несло.
Но, знаете ли, вид слепого преклонения в чужом взгляде радует только некоторых и лишь поначалу. А уж когда по ушам ударил восторженный визг... Я с пониманием покосилась на безвременно погибшего перевертыша, начиная испытывать по отношению к нему настоящее сочувствие.
— Она тебя так тоже встретила?
— Что? — растерянно переспросила девушка, не разобрав моего бормотания. — А ты мне дракона покажешь?
Погибшему противнику я начинала сочувствовать с каждым мигом все больше. Теперь, по всем правилам жанра, я должна расспросить даму о том, почему она попала в беду. Та может выбрать один из двух путей — либо прикинуться невинной овечкой и откреститься от происходящего (что с ее новоприобретенной репутацией достоверно изобразить становится все сложнее и сложнее), либо насовать нам фиалок за уши, поведав некую трагическую историю. И в результате ее также прикинуться невинной овечкой. Хм, сплошное руно какое-то. Жаль, к делу быстро не пристроишь. Стоп, о чем это я? Не время грезить о ткацких фабриках! Пока я сражалась сама с собой за хотя бы относительную трезвость мыслей, ведьмочка нашла третий путь решения проблемы:
— Я у него амулет украла, — честно призналась она.
— Родовой? — понимающе переглянулись мы с мэйном. То есть, он — понимающе, а я как всегда недоуменно, но на этом не хотелось заострять внимания. — И как?
— Ага, — невинно рассмеялась собеседница, тряся густой челкой. — Украла и во рву утопила.
