— Тогда удачи, пусть она от вас не отвернется, и, если на то будет воля Всевышнего, вы найдете, что ищите, — он церемонно поклонился, — однако вынужден покинуть столь интересного собеседника. Государственные дела.
— Странный тип, — сказал я Алану, когда Хасан отошел, — мне показалось, что вы знакомы?
— Не показалось. Я как-то оказал ему небольшую услугу... Точнее не ему, а его подопечным. По должности он смотритель султанского гарема... В общем, это было достаточно давно. Не стоит вспоминать. Думаю, лучше заняться почтенным Гамаль-беем, а то еще немного и выдержки нашего прекрасного пилота может и не хватить... Я попробую отвлечь пашу беседой.
Он подошел к хедиву, а я попытался спасти Эрику от напора темпераментного восточного владыки, отведя ее к столу с закусками.
— Может, хочешь что-нибудь съесть?
Она перевела взгляд на блюдо с бутербродами.
— Наверное вот их... Как ты думаешь, что это?
Я присмотрелся к закуске.
— Полагаю, котлета из верблюжатины...
Эрика вздрогнула и вернула бутерброд обратно.
— А это? Похоже на курицу.
— Это тушеный хвост крокодила, мадам, — услужливо подсказал официант.
Выскользнувшая из ее рук вилка зазвенела по полу...
— Нет, пожалуй, я сегодня не очень голодна.
Она направилась к окну.
— Наш хозяин вас не очень утомил? — спросил я.
— Еще как. А ты, как я заметила, вовсю беседовал о чем-то с гостями. Погоду обсуждали?
— Какой смысл здесь говорить о погоде, она всегда жаркая...
— Тогда о чем же вы так увлеченно говорили?
— Как сказал поэт "великие вещи, все, как одна: женщины, лошади, власть и война".
— Это в начале, — заметила Эрика, — а в конце "великие вещи, две, как одна: во-первых — любовь, во-вторых — война"...
Я посмотрел на нее с удивлением.
— А вы, оказывается, ценительница современной поэзии?
— Так о лошадях или о войне? — игнорировала мой она мой вопрос.
— Обо всем, — я немного смешался.
Она ничего не ответила, глядя в окно.
— Почему ты согласилась на эту затею? Я имею в виду эту поездку, — спросил я.
— Не знаю. Наверное, от природной склонности к авантюризму. А может просто надоело возить контрабанду...
Она посмотрела на меня.
— ... и хочется эффектно закончить свою карьеру.
Я вздрогнул.
— Ты говоришь, словно человек решивший свести счеты с жизнью.
— Не переживай за меня, — она грустно улыбнулась, — просто этот паша меня утомил...
Прием закончился только поздно вечером. Я брел по закатным улицам к приютившему нас отелю. Как я и подозревал, времени на осмотр развалин на том берегу у меня не оставалось, и тем более я не мог рассчитывать на визит в знаменитую Долину Царей — место погребения могущественных фараонов древности. Мне на глаза попалась невзрачная коптская церковь. Я вспомнил о письме, переданном мне настоятелем александрийского монастыря. Может как раз настало время обратиться за помощью к монахам? Они явно знают о руинах что-то, чего не знал ни я, ни Жиль дю Понт.
Нет. Я не собираюсь искать древние клады. Даже Александрийскую библиотеку. Пропади оно все пропадом. Вот только вытащу из этой переделки профессора Пикколо и племянницу дю Понта. В конце концов, она в какой-то степени мой студент... Я целую неделю преподавал ей древние языки в доме тетушки Хокинс. А уж профессор дю Понт пусть сам решает. Мое дело его предупредить. А потом вернусь домой, в Европу и возьму, наконец, нормальный отпуск. Уеду куда-нибудь в деревню, в глушь, в Альпы... Или в Шварцвальд.
Я решительно зашагал прочь от церковки. Все. Больше никаких авантюр.
Где-то на окраине города тарахтя мотором, заходил на посадку небольшой аэроплан.
Глава 8
До оазиса Харга мы добрались без особых приключений. Паша выделил нам небольшой эскорт своих солдат, которые помогли с погрузкой и сопроводили нас до места.
Оазис выглядел зеленым одеялом, брошенным среди песка и скал. Несколько прудов были окружены густой порослью финиковых пальм, среди которых белели двух-трех этажные домики с плоскими, устланными тростником крышами.
Пока Гамсбок и Хеммет занимались разгрузкой и подготовкой автомобилей к путешествию, мы с Аланом отправились в резиденцию эмира. Сам Абдалла еще не вернулся из Луксора, и мы имели дело с мрачного вида типом по имени Махмуд. Он содрал с нас кучу пошлин и вынудил купить пресную воду, муку и финики из эмирских запасов по тройной цене. Наконец он счел, что обобрал нас в достаточной степени и предоставил самим себе.
Алан отправился вместе с нагруженными мешками и бурдюками носильщиками к нашим машинам, я остался бродить по небольшому базару. Вспомнив о купленном когда-то в Александрии бурдючке, я наполнил его свежей водой у одного из торговцев. Краем глаза заметил Эрику. Она задумчиво рассматривала лоток вовсю расхваливавшего свой товар продавца сувениров. Я подошел.
— Хочешь что-то купить на память?
— Да вот, думаю что-нибудь послать родителям в Сан-Франциско. Я их уже сто лет не видела...
— Доцент? Я не ошибся?
Я обернулся. Передо мной стоял загорелый субъект в мундире французского иностранного легиона. Я сразу же узнал нос картошкой и светло зеленые глаза.
— Аджюдан Лярош? Жослен Лярош?
— Собственной персоной, — широко улыбнулся легионер, — рад вас видеть в этой глуши. Что вы тут позабыли?
— Все то же, что и в Александрии... Дела науки.
— Никогда не думал, что ученые такие непоседы, — покачал головой Лярош, — мне всегда казалось, что они больше по кабинетам рассиживаются...
— Просто Танкред очень необычный для них тип, — рассмеялась Эрика, — я вообще первый раз в жизни вижу ученого мужа с таким талантом попадать в разные истории.
— Мадмуазель Эрика Витт, пилот из нашей экспедиции, — спешно представил я ее, — а это аджюдан Жослен Лярош из французского иностранного легиона.
— Очень приятно мадмуазель, — легионер неожиданно галантно поклонился, — не ожидал увидеть столь милую даму в таком негостеприимном месте. Мы тут, знаете ли, не избалованы женским обществом.
— А Эрвин тоже здесь? — перебил я, помощь фронтового товарища была бы сейчас весьма кстати.
Легионер помотал головой.
— Командир остался на севере. У моря. В эту же глушь отрядили только нашу усиленную бронепехотную роту. Начальником лейтенант Оливье Монтань, вы его помните?
— Да. Но я не знал, что его фамилия Монтань... Гора?
— Это не фамилия. Он так записан в легион, а как его по-настоящему зовут, знают только командир и писарь. А прозвище взял, потому что родом откуда-то с наваррской границы, из нижних Пиренеев.
— Понятно. А вы прямо в оазисе квартируете?
— Если бы... — вздохнул Лярош, — в пустыне. Наши саперы пробурили скважину, чтобы была своя вода, и теперь в оазис только в увольнение. И то когда по тревоге не поднимут. А поднимают часто. Неспокойно здесь.
— А что такое?
— А вы не знаете? — легионер искренне удивился, — Джавдат уже несколько месяцев как пытается захватить этот оазис. Только наше присутствие и дружба Абдаллы с нубийским султаном удерживают его от атаки. Но если дело пойдет так и дальше, то я уже и не ручаюсь за последствия. Джавдат набрал в свои отряды массу сброда из нубийцев и просто разбойников и должен либо нападать, либо распустить их. В общем, я бы советовал вам месье, смотреть в оба, и держаться поближе к нам. Я уверен, что лейтенант охотно вас примет в нашем лагере.
— Увы, сейчас нам нужно ненадолго выбраться на юг, но позже я с удовольствием воспользуюсь приглашением.
— Ну, смотрите. Опасно тут.
— У меня есть кое-что за пазухой на этот случай, — я улыбнулся, вспомнив о лежавшем на дне одной из машин ящике. Так просто они нас не возьмут.
Мы попрощались с Жосленом и двинулись к машинам.
— У тебя довольно обширные связи, — заметила Эрика, — эта итальянка говорила что-то о твоих друзьях в Марселе.
— Ортенсия? Да, старые знакомые. Они помогли мне вытащить ее отца из переделки. Если бы она не бросилась тогда за помощью к дю Понту, все сложилось бы куда удачнее. Но что теперь жалеть о случившемся... А Жослен. С его командиром мы вместе были на фронте.
Эрика понимающе кивнула.
— Колоритный легионер.
— Он пару раз меня выручал из неприятностей. Но не будем ворошить прошлого. Главное, что у нас есть к кому обратиться за помощью, если все обернется совсем плохо...
Первый день марша по пустыне прошел спокойно. Мы двигались на юг, туда, где на карте стоял поставленный Томашем Мильвовским красный крестик. Ортенсия перебравшаяся в головную машину должна была уточнять маршрут по известным ей приметам. Десять лет назад профессор Пикколо возил ее этой дорогой показывать руины.
Мы заночевали в небольшой ложбинке под укрытием скал, защищавших от наносившего мелкий песок ветра. Вокруг тянулись бесконечные ряды многометровой высоты дюн, кое-где разделенных участками каменистой почвы.
Утром меня разбудили спорившие голоса.
— Но я точно не помню. Десять лет прошло, возможно, это и не та скала... — Ортенсия явно была обижена.
— Тогда зачем ты вызвалась быть проводником?! — это уже Эрика
— Девушки, не ссорьтесь! — кажется Хеммет.
Я вылез из-под одеяла, и огляделся. Только начинает светать. Пока еще не слишком жарко, и солнце не раскалило песок до состояния кухонной плиты. Самое время собираться.
— Она завела нас за тридевять земель, а теперь, видите ли, не помнит дорогу! — кипятилась Эрика.
— Вы пилот, а я врач, — возмутилась Ортенсия, — у меня не такой большой опыт...
— Спокойнее, спокойнее, — Хеммет, старательно разглядывал карту, — руины должны быть строго на юг. Если я не ошибся с оценкой того, что мы проехали вчера, то до них от силы километров пятьдесят. Ну, максимум, семьдесят пять. Вопрос в том, что надо точно определить направление.
— Как раз этого-то она теперь и не помнит!
— Да помню я! Дайте сосредоточиться...
— Что происходит? — я подошел ближе.
— Ваш пилот убеждена, что я специально завела нас в пустыню! — воскликнула Ортенсия.
— Ха... — фыркнула в ответ Эрика, — нечего было набирать в экспедицию кого попало.
— Если уж серьезно, то надо еще посмотреть кто здесь лишний!
— Так! — рявкнул я самым суровым голосом, на который был способен, — прекращаем балаган и начинаем действовать осмысленно.
Девушки притихли, бросая друг на друга раздраженные взгляды.
— Синьорина, что вы помните?
— Там должна быть скала. От нее надо двигаться строго на юг, тогда за небольшим гребнем будет долина с руинами.
— Это та скала? — я указал на темневшие на горизонте зубцы.
— Может быть. Но я не уверена. Возможно другая, что правее, — Ортенсия вытянула руку в другую сторону.
— Если подъехать ближе, сможешь точно узнать?
— Наверное, смогу...
— Предлагаешь потратить день на езду по окрестностям от одной скалы до другой, — воскликнула Эрика, — от одной до другой километров тридцать, если не больше!
— Не кипятись. Мы с Ортенсией подъедем поближе и определим та ли эта скала или нет, а вы пока посидите здесь. Думаю, за пару-тройку часов мы управимся.
— Не уверен, что разделяться будет разумно, — проворчал Хеммет.
— Ну не тащить же действительно всю экспедицию, в самом деле. Мы сейчас разгрузим машину от лишнего снаряжения и быстро проедемся налегке туда и обратно.
Хеммет покачал головой, но промолчал. Эрика бросила на меня мрачный взгляд и безмолвно ушла на другой конец лагеря.
Освободив машину от ненужного в короткой поездке груза, мы с Ортенсией поехали к темневшей вдали гряде. Солнце медленно выкатывалось из-за барханов и заливало окрестности густым, тяжелым жаром. Девушка уверенно вращала штурвал, и мы довольно быстро продвигались вперед, лавируя между дюнами. Расстояния в пустыне обманчивы. Я стал осознавать, что за пару часов мы можем и не доехать до цели.
Прошло уже больше часа, когда, выехав из-за очередной песчаной гряды, я больше не увидел на горизонте скал.
— Стоп!
— Что случилось, — вздрогнула Ортенсия.
— Ты видишь скалу?
— Нет... Куда она делась?
Я вышел из машины и пригляделся. Воздух дрожал над раскаленным песком.
— Похоже, что из-за жары горизонт сузился. То, что было хорошо видно в прохладном утреннем воздухе сейчас размыто дрожанием перегретого воздуха.
— Что же нам делать? — в ее голосе послышался испуг, — возвращаться?
Я мысленно представил наше возвращение и неизбежное продолжение утренней перепалки.
— Нет. Я попробую подняться на бархан и оттуда посмотрю, где скала. В нем под сотню метров высоты, оттуда должно быть далеко видно.
— А я?
— Ты подождешь в машине.
— Но...
— Никаких но.
Я забрал с собой бурдючок с водой, пересек небольшой пустырь, и полез на бархан. Довольно быстро я осознал, почему в пустыне всегда рекомендуют идти по ложбинам или гребням дюн, но не по их склонам. Песок под ногами полз и поддавался, я падал, карабкался на четвереньках, но не успев подняться на пару метров, съезжал обратно. Моя одежда и ботинки немедленно наполнились мелким и горячим песком.
Я оглянулся. Ортенсия, приподнявшись в машине, внимательно следила за моими эволюциями.
— Все в порядке, — крикнул я, — жди, я скоро вернусь.
Будь на ее месте Хеммет или Алан, я бы плюнул на все и вернулся, но сейчас мое самолюбие поступить так не давало.
Пыхтя как паровоз, я все же кое-как всполз на бархан. Ветер неспешно тянул по склону песчаную поземку, затягивая оставленные мною на склоне следы. Я открыл бурдючок и отпил. Солнце высушивало меня со страшной силой, обливая потом, который немедленно превращался в соляную корку на одежде.
Я огляделся. Дрожащий воздух по-прежнему скрывал горизонт. Хотя кажется вот там... Я сделал несколько шагов, стараясь разглядеть неясные силуэты за дюнами. Песок под ногами предательски заскользил, я замахал руками, несколько раз выругался и, кувыркаясь через голову, покатился вниз.
Остановиться удалось лишь у самого подножия. Кое-как отплевав набившийся в рот горячий песок, я полез обратно на дюну. Это оказалось еще сложнее, чем в начале. Дважды я доползал до середины и снова съезжал вниз. Ветер задувал мои следы, и я испугался, что потеряю ориентировку. Отогнав эти мысли, я продолжал упорно карабкаться на огромные сахарские дюны. Солнце уже перевалило за зенит, когда я дополз до гребня и радостно выглянул на ту сторону. Там ничего не было...
То есть нет, там был песок. Много песка. Очень много. Но не было машины. И Ортенсии.
Некоторое время я лежал на животе и пытался сосредоточиться. Мысли тяжело переползали с места на место в моей раскаленной голове. Каждый удар сердца тяжело отдавался в висках.
Неужели я все-таки потерял направление во время своих падений и ухитрился залезть не на тот бархан? Немыслимо. Я же помнил, откуда падал, да и следы на песке... Я посмотрел назад. Следы на нижней части бархана уже толком не читались. Ветер медленно, но верно зашлифовывал ее песчаной поземкой. И уронил лицо на песок, и тут же подпрыгнул. Раскаленная солнцем поверхность дюны обожгла кожу. Я перевернулся на спину и застыл, бессмысленно глядя в остекленевшее от жара небо.
