— Получается, что этот мятеж не был таким уж неожиданным? И разбойники, воспользовавшись бунтом и неразберихой, проскользнули в неохраняемую щель, разбились на отряды и занялись грабежом. Причем кажется, что и о щели той им было известно. Так что вероятно, что этот неизвестный жрец либо семер с одной стороны, и колдун и его приспешники, с другой, причастны к разжиганию бунта, для скрытия следов своих дел? И вот: набрав скота и полона в разных местах, воровские негры снова собрались отрядом и напали на рудник, захватив еще и золото с хесемен. Затем они пришли сюда и тут встретились с отрядом этого непонятного семера или жреца. Сделав плохо спрятанный тайник, дали колдуну сотворить злое чародейство, причем семер наблюдал за этим и не мешал. После чего колдун и часть груза, возможно, золота и хесемен, убыла с семером и колдуном, а разбойники разошлись в две стороны. И при этом кто-то подменил камни. И, если так, то тогда и нападение на рудник тоже было заранее подготовлено и продумано. Мне кажется, или выглядит так, что полон и скот, который разбойники увели с собой, был собран лишь их желанием и алчностью? И даже подмена камней тут тоже лишь дополнение к главному. А главной была встреча семера и колдуна? И полон был таким большим именно из-за нужды убить многих? Например, чтобы колдун мог на ком-то показать свою злую волшбу семеру и доказать, что он умеет поднимать мертвых и превращать их в Потерявших душу? А, доказав это, он отправился с семером для каких-то неясных, но вряд ли добрых, целей? Мне кажется, или мы должны были найти клад, наткнуться на Измененных и погибнуть? А затем про гибель нашего отряда семер так или иначе получил бы отчет? И потому и выбрали эту крепость — чтобы зараза не разошлась далеко. Ведь, если я правильно понял, Потерянные души не могут далеко уйти под солнцем пустыни и любят тень и мрак? Только, хотел бы я знать — как бы их потом уничтожили? Или колдун знает заклинание, чтобы ими править или убить? И еще — часть золота, видимо, убыла с семером и колдуном. И, верно, это доля колдуна и пойдет она на оплату других недобрых дел? То есть тот таинственный семер расплатился жизнями людей и золотом царя за всю эту несомненную измену — мятеж, гибель и разграбление подданных Великого дома и святотатство? И потому этот кто-то могущественный выбрал, как алтарь для непотребного колдовства, заброшенную крепость, Хесефмаджаиу, а наш отряд — как жертву на этот алтарь, но не богам, а Проклятым душам? И еще при отряде оказался писец, который совсем не писец, и который слишком многое знает об Измененных и о забытых вельможах. Но тогда вряд ли он послан теми, кто все это затеял, ибо опасность гибели для него не меньше, чем для нас. То есть глаза и уши кого-то важного, но, скорее всего, не того злокозненного и преступного семера, а, возможно, его врага, оказываются в нашем отряде именно там и тогда, когда на свет божий вылезают умертвия, бунт, ограбление рудника и дикие негры с восхода. Значит, у кого-то не менее важного, великого и могущественного есть подозрения на счет этого злокозненного и преступного семера или жреца, и он пытается все вызнать о нем и намереньях его, но в тайне. И, если ему станет ясно, что мы разузнали многое и о нем, и о семере том, то наша жизнь станет не дороже рыбъей чешуи еще и с этой стороны? И, кстати, в то же время с дикими неграми здесь оказывается их госпожа и великая колдунья, якобы для снискания пропитания людям своим, но со стражей, привычной биться и с людьми, и с умертвиями. Похоже, что она либо разузнала все заранее от своих глаз и ушей, либо воистину великая колдунья, которая тоже может погубить нас, если мы встанем на пути ее колесницы, почти не заметив. Ну и, наконец, сами Потерянные души. И посредине всего этого великолепия находимся мы с нашими надеждами выжить, для чего мы уже убили шесть Проклятых душ, заплатив жизнями своих четверых солдат. И должны сейчас провести совет с людьми, про которых мы даже не знаем, в чем им можно доверять и каковы их истинные цели. И можно ли открыть им все то, что мы узнали и поняли. А на совете решить совместно с ними — должны ли мы преследовать колдуна и явного для нас изменника и преступника, наделенного силой, властью и могуществом? Причем не объясняя им, всем остальным, про измену семера или жреца, ибо воистину это знание смертоносно. И уж тем более — про его связь с колдуном. И, кстати, если мы отправимся в погоню, то что мы будем делать, если нагоним его, этого вельможу? Хватаем за руку, например, носителя опахала у левой руки царя и обвиняем его в измене? И как мы одолеем колдуна, плодящего умертвия и повелевающего ими?
Или же нам всем остаться в крепости, как велел изначальный приказ, при этом рискуя заслужить обвинение в неисполнении долга и измене для меня и Нехти, за что, несомненно, нас казнят — ибо неясно, что знает и понял, в первую очередь, писец и в чьи могущественные уши он вложит свои слова. Но и про жреца Саи-Херу не стоит забывать — кому и что доложит он и какие выводы из этого доклада будут? Не скажет ли неизвестный повелитель писца или Верховный жрец Гора, до которого дойдет послание Саи-Херу, что мы всё знали о неизвестном изменнике-семере, но покрывали его, не отправившись в погоню? Потому что, по закону, тот, кто знает про измену и имеет силу и власть пресечь ее, а это как раз мы с Нехти, но не сделает этого, сам является изменником. И кара ему предписана такая же, как и за саму измену, то есть, поскольку мы не царской или княжеской крови — посажение на кол либо четвертование. Я ничего не упустил?
Нехти и Иштек ошеломленно молчали. Теперь, после слов командира, картина складывалась намного гаже, чем раньше им казалось.
Глава 36.
— И чего мне вот кажется, что в башне было спокойней и тише? — флегматично изрек наконец Богомол.
— Ты преувеличиваешь наши опасности, — подумав, сказал Нехти, — Никто, кроме Богомола и нас, не знает про жреца или семера. След в пустыне, да еще давний — это не высеченный на стене храма священным письмом отчет о походе царя. Его не прочтешь через день так же, как вчера. Время и ветер съедает его быстро. Да и прочесть сумел только Иштек.
— Иштек, друг мой, скажи, — ехидно спросил Хори, — после ночи в башне тебе не кажется, что Тур не менее искусен, чем ты, в распутывании следов? Как ты думаешь, он или другой страж Старшей пяти кланов не поинтересовались, для покоя и радости их госпожи, какой отряд куда направился и откуда пришел? И не поняли ли они по следу, кто там был?
— Это все так, отец мой, — серьезно сказал Богомол, — Но, сдается мне, госпожа плывет в нашей лодке, а не в ладье писца. У важных чинов Двух земель ей не будет той веры и того внимания, которого она воистину заслуживает. Да и ей, не сочти слова мои за злоумышление против власти, это все равно. Ей безразличны устремления великих людей из столиц. Рука Та-Кем не простирается над землей пяти кланов, и живут они своим разумом и волей. Но вот Потерянные души и, главное, породивший их колдун, дело другое. Тут, как кажется мне, большее, чем только опасение нежити. Тут дела колдовские и нам туда влезать точно не стоит. Могу только предположить, что колдун нарушил настолько важные заповеди, что против него встанут все колдуны Куша и Вавата. Возможно, бунт еще нужен был и для того, чтобы уменьшить их, почитаемых племенами колдунов, власть и влияние. Ибо после бунта они должны быть ниже, чем змея ползет, и тише, чем камень думает. Так что она сама захочет с тобой поладить.
— И я так думаю, — поддержал Богомола десятник, — так что вот тебе еще одна причина поговорить с госпожой и все разъяснить. А для жреца и пронырливого господина Минмесу — правда, и ничего, кроме правды. Но не вся правда. Измененные, воровские негры, полон, два отряда пришло — один с колдуном, второй с полоном. Колдун, злое волшебство. Три отряда ушло, один со скотом, второй с полоном, третий — с колдуном. И ни слова — про подмену камней и семера! И решаем на совете — остаемся в крепости или идем в погоню, но, конечно, твое слово — последнее. Свое мнение я уже сказал. И оно не поменялось даже после всего, что мы прояснили тут для себя. Надо оставаться в крепости, думаю я. Нам просто некем ловить никакой из отрядов разбойников, зато есть приказ охранять крепость. Ничего, из того, о чем мы утром говорили на башне, не поменялось. Только Иштек уточнил со следами. Но негров тех западных призвать на совет надо. И опять — только после разговора с их госпожой.
— И снова я скажу — посмотрим. Что до госпожи — то вы, пожалуй, правы. Хотя и позабыли одну вещь — когда она рассказывала про купца, который не купец, она рассказала и о встрече двух колдунов из народа их с семером и жрецом из Та-Кем. Так что про измену мы, может, доподлинно не знаем, но догадываемся и будем по-прежнему как роженица на родильных кирпичах. Иштек, призови ее к нам, я хочу узнать у нее толкование сна.
Богомол поднялся, подошел ко входу, откинул циновку, его занавешивающую. Оглядевшись, он рявкнул:
— Тутмос! Сюда!
Дробный, даже на слух старательный топот возвестил, что самоназначенный денщик уже здесь.
— Командир желает поговорить с госпожой о своем сне. Беги и пригласи ее, да не забудь принести потом всем питье! — важно изрек Богомол, и, судя по звукам, Тутмос немедленно порысил выполнять приказание.
— Я же тебе приказал, — слегка раздраженно сказал Хори.
— А я — ему. Так правильней, меньше внимания писца или жреца будет к этому делу, — извиняющимся тоном сказал долговязый маджай.
— Ладно, пожалуй, ты прав. Кстати, пока Тутмос бегает, — вспомнив кое-что, спросил юноша, — что такое 'сильные снадобья'? И почему вопрос жреца о них вызвал такое удивление?
— Я так думаю, что господин Саи-Херу с присущим ему апломбом пытался вызнать, насколько госпожа чиста. 'Сильные снадобья' — это те, что приготовлены из человеческих плоти и жира. Они запретны для тех, кто верит в богов Та-Кем или наших светлых богов и духов. Но до сих пор многие колдуны из маджаев почитают и старых богов. И втайне проводят многие ритуалы, которые не вызовут радости у жрецов. Колдуны эти считают, что нет абсолютного добра и абсолютного зла. Есть равновесие, которое нельзя разрушать. Я многого и сам не знаю, хотя и попал в армию из-за подобного.
— Это как?
— Сильные снадобья особенно сильны при соблюдении особых условий. Их готовят в определенное время, при соблюдении всяческих тайных вещей и произнесении нужных заклинаний. Но, если тот, из чьей плоти приготовлено снадобье, отвечает особым условиям, зелье будет особенно могучим и воистину волшебным. Особые условия — это, например, белая кожа, волосы и красные глаза. Или ребенок вдовы, родившийся после смерти своего отца и принесенный в жертву особым образом до обряда инициации. Особенно если это — двойня. И, если про белых людей ничего иного не известно, про ребенка вдовы знают все: если он сможет выжить и его не изловят ученики колдуна из чужого племени до совершенных лет, то он станет великим воином, вождем или колдуном. Их от рождения берут под опеку лучшие воины из воинских сообществ, обучают и стерегут их. Ну, а вражеские воины устраивают на них охоту. Я как раз сын вдовы... Но вот госпожа! Мы продолжим позже, отец мой...
И в самом деле, циновка колыхнулась, пропустив маджайку. За ней прокрался Тутмос, с тыквенными бутылями воды и пива.
— Мы пока пойдем, командир, проверим все, как ты приказал, — сказал Нехти, поднимаясь на ноги. Почти одновременно с ним встал и Иштек — известное дело, что толкование снов не нуждается в лишних ушах. Тутмос явно этого не понимал и попытался остаться убрать со стола, но, стушевавшись под суровым взглядом десятника, подхватил лишь ближайшие к нему пустые блюда и бутыли и исчез. За ним вышел Иштек, а Нехти, задержавшись в дверном проеме, обернулся и сказал:
— Я пока задержу жреца и писца, чтобы они не мешали толкованию и предсказанию. Сколько вам потребуется время, госпожа?
— Пока не знаю. Все зависит от сна. Но не меньше, чем нужно времени, чтобы спокойным шагом пройти одну двадцатую шема* (чуть больше 3 км) по ровной и доброй дороге.
— Я понял. Вас никто не побеспокоит, — ответил десятник, поклонился учтиво и вышел, задернув занавеску. Старшая посмотрела, как та слегка покачивается в дверном проеме и, не поворачивая головы, спросила уже у Хори:
— Тебе взаправду нужно истолковать сон? Или ты хочешь продолжить тот разговор, что случился утром на башне?
— Сказать держа перо Маат в руке — и то, и другое. Но прежде всего, хочу спросить тебя — зачем ты здесь? Только не говори про голод — можно ведь было послать кого-нибудь попроще. И 'здесь' — это именно здесь, в крепости Хесефмаджаиу, а не просто в пустыне. От того, что ты ответишь и как, будет понятно — состоится ли наш разговор и доверюсь ли я твоему толкованию сна.
— Я поняла и увидела тебя, молодой вождь. Но и я тебя попрошу ответить потом так же честно, как скажу тебе все сейчас я сама. Вопрос будет — что и почему ты скрываешь от писца и херихеба?
Да, ты прав. Не только голод причина тому, что я здесь. Про голод я не лгала, и золото для мены мы собрали воистину не сразу, и еды пяти кланом потребно много и быстро. И про двух пропавших колдунов и слуг их — правда. Но я и моя стража здесь не из-за них. Мы знаем уже, что их знаний не хватит для создания проклятья Потерянных душ. И про важных людей ваших земель правда. Но и не из-за них мы явились сюда. Они, как и все в ваших землях, ничего не смыслят в колдовстве. Мы тут по одной причине — меня послал сюда Круг Старших Земли Первопришедших как сильную колдунью, а их — как моих стражников. Мы должны найти и казнить смертью лишь одного преступника. Он теперь известен и тебе, ибо проведали мы, что за многими бедами последних лет, включая и мятеж, стоит кузнец тот проклятый, о котором рассказывал нам достопочтенный Минмесу. Мы все полагали его мертвым из-за его старости, но он до сих пор жив и крепок. Он, хоть писец и не поведал того, что сталось с ним после падения князя, скрывался не от вашего царя и его закона, а от Круга, зная, что для него у нас только одно наказание — смерть без посмертия. Он, хоть и стар неимоверно — но ловок и хитер. Он как-то прознал про купца, про колдунов-Воронов, и тоже явился на эту встречу. Мы не знаем, с кем он увиделся из ваших Великих людей, и тем более — что там говорили. Но мы знаем, что теперь он старший у тех двух шаманов-воронов, и здесь, в этой крепости Хесефмаджаиу, удаленной и непосещаемой, он должен был показать свое колдовство. Знаем мы это потому, что один из учеников колдуна-Ворона, поняв и устрашившись того, что они сотворят, бежал. И смог не только бежать, но и дойти до наших земель — к Воронам он идти побоялся. Мы спешили, но не успели на само чародейство. И весть добралась поздно, и из-за бунта мы должны были, встреться нам на пути ваши солдаты, выглядеть мирно и безопасно, потому я и взяла свою дочь и прочих женщин. Но они все — сильные колдуньи. Кроме детей, конечно, те еще пока только начинают учиться, а двое так и вовсе слишком малы. Безусловно, наших сил не хватило бы ни помешать ритуалу, ни, тем более, победить бунтовщиков. Наша цель — колдун, и мы могли бы похитить его.
