Из Терний

Над полем боя собиралась гроза. Лас не любил этого иносказания, ему казалось наоборот: что воздух перед ударом молнии чистый, свежий, полный обманчивого спокойствия. Ровно так было сейчас, и в этой чистоте с невероятной чёткостью виднелось войско врага. Эспаденские солдаты носили короткие куртки из плотной чёрной ткани и шляпы с короткими полями; за спиной у каждого висело тяжёлое ружьё с длинным кинжалом на конце. На стороне Высочайшего же преобладал белый, цвет чистоты и божественной власти: у мечников поверх белых одежд крепились стальные доспехи, у копейщиков — более дешёвые деревянные щитки. Лас видел себя сейчас во главе воинства света, сияющего, как лир в сердце Источника. Сегодня это воинство вышло на бой против армии тьмы, чёрной, как призрачный доспех Прохожего, как ньор, о котором говорил Страж. Tyr njor. Тернии. Через многие годы после того, как всё закончилось, Лас спросил у одного листарта, что это значит, и тот перевёл правильно: tyr — пелена, или завеса. Тернии — "завеса ньора", то, что Страж и его товарищ пытались удержать внутри их "реактора". Но смотрите, что вышло в итоге — бескрайние поля смерти, залитые отчаяние несущим туманом. Вот против чего сегодня битва. Лас прекрасно понимал, что с Терниями нельзя ничего сделать, как бы ни разрешились все его планы, и всё равно... На пороге решающего сражения к Ласу вдруг пришла мысль, которую он так долго гнал прочь. Зачем с такой настойчивостью, с таким самоотречением преследовать Прохожего? Зачем на самом деле? Чтобы исцелить мир? Тебе нет дела до мира. Чтобы спасти старого друга? Его больше не спасти. Зачем ты это делаешь, Лас, братец?..

Вражеского сигнала к наступлению не услышал никто. Чёрный строй просто сорвался с места и двинулся вперёд, всё набирая скорость. Армия Эспадена стояла спиной к Терниям, в невыгодном для себя положении — ей оставалось только наступать. Войско Царства, напротив, разместилось на возвышении и теперь собиралось подпустить врага ближе, чтобы навязать ему бой на склоне. Всё это происходило почти в полной тишине, под едва ощутимую дрожь земли под ногами, пока Тэ Суин первым ударом грома не пророкотал:

— Гаааа-товьсь!..

Клич подхватили командиры по всему строю, и тысячи мечей вышли из ножен, тысячи копий опустились навстречу врагу. До боя было ещё несколько мгновений, но буря уже началась, это чувствовали все, а Лас с Терилун — сильнее всех: девочка стояла, опустив голову, а руки подняв к груди, и странно шевелила пальцами, будто сжимала или перебирала что-то в ладонях.

— Страшно?

Терилун подняла невидящие глаза на Ласа: в зрачках её мелькали кровавые сполохи.

— Больно...

Пылающий раж войны поглотил её всю: с невероятной скоростью переносилась она от солдата к солдату, долю мгновения видя поле боя его глазами, вбирая его замешанный на страхе азарт, его клокочущую безумную горячку, а потом её кидало к следующему в строю, и дальше, и дальше, с копейщиков на шенаи, с шенаи на Сида, перекидываясь на эспаденцев — таких же горящих и напуганных, ничем не отличающихся от солдат Суо, кроме оружия и цвета мундиров. Терилун не спрашивала, почему они, одинаковые, мчатся убивать друг друга — ей было просто так жарко и больно за каждого, десять раз больно, сто раз больно, тысячу раз больно... больно...

Когда строй эспаденцев подошёл на сто шагов, войско Высочайшего по команде "В бо-ой!.." ринулось вниз по склону. Почти в тот же миг строй врага остановился; первая линия выверенным движением припала на одно колено, вторая встала у них за спиной. Дула кремневиков тысячей голодных ртов повернулись к бегущим навстречу воинам Царства. И вот, наконец, грянул настоящий гром; расцвели и тут же погасли два ряда огней, и передние линии копейщиков Суо разом упали замертво. Оставшиеся в живых заступили на место павших, но из-за спин вражеских стрелков им под ноги тут же полетели огненные бомбы. Строй утонул в водовороте взрывов, языков пламени и клубов дыма, летающих комьев земли и ошмётков тел. Прорвавшихся сквозь дымную завесу воинов встречал частокол закреплённых на ружьях ножей, разивших с одного удара не хуже копий.

Атака захлебнулась. По правому флангу бомбовый удар оказался таким страшным, что к эспаденцам вышло лишь несколько десятков оглушённых, беспомощных солдат. На левом фланге склон был круче, и несколько бомб скатились обратно к тем, кто их бросил; строй пошатнулся, и копейщики в белых одеждах воспользовались этим, вклинились в брешь и теперь медленно теснили врага. По центру двойной залп живого огня ударил так, как и предполагалось, точно и смертоносно — но не успели клочья поднятой взрывами травы упасть обратно наземь, как на эспаденцев с оглушительным криком набросились "тройки" шенаи. Десяток воинов с шиа разом выпрыгнули из "живых пращ", перелетели через обе линии и оказались в тылу стрелков. Там их встретили застрельщики с саблями — третья линия, прежде невидимая, стоявшая позади на случай прорыва линии. Через полминуты из десяти шенаи в живых осталось всего двое — но их бешеные круговые удары пробили фронт сразу в нескольких местах, и подоспевшие мечники Царства вступили в бой со стрелками на равных. А ещё через пару мгновений в ещё держащийся строй слева буквально врезался Сид. Один взмах чудовищного леста скосил, будто молодую траву, обе передние линии солдат, а следующие несколько ударов покончили с третьей. Мэй и Риц подошли следом, сея хаос среди эспаденцев, и на этом крошечном участке линии атаки враг обратился в бегство. В остальных же местах завязалась рукопашная, и на этот раз судьба была явно не на стороне Высочайшего. В пылу сражения войско не заметило, сколько жизней унёс живой огонь в первые секунды, но сейчас это было очевидно: воины Суо отчаянно бились с остатками передовых сил врага, бросая на это последние силы, а с той стороны фронта тем временем подходили подкрепления — и в их числе, кажется, на миг мелькнула закованная в чёрный доспех фигура. С левого фланга уже доносились хлопки выстрелов. Склон холма остался позади линии схватки и стоял теперь молчаливым кладбищем, грязно-белым от испачканной землёй и кровью одежды солдат.

Не в силах больше наблюдать, генерал Суин отвёл полные отчаяния глаза от поля боя и посмотрел на Ласа. Лас же не обращал внимания на сражение. Лас держал Терилун за плечи — а та билась в диком припадке, сотрясаясь всем телом, запрокидывая приоткрытый рот к небу. Лас улыбался.

Сквозь щёлки приоткрытых глаз теперь можно было увидеть всю её душу — а там сейчас рвались ниточки. Одна за одной. Ниточки памяти, ниточки понимания, ниточки жизни. Терилун переносилась от человека к человеку всё быстрее — а люди умирали. Последняя боль, последний ужас — и её несло дальше, к следующему убийце или убитому. Каково это — умирать снова, и снова, и нести смерть другим, но на самом деле — самому себе?.. Движение всё ускорялось, как раньше в Ламино, но на этот раз никто не мог и не хотел его остановить. Где-то там — главные люди, тоже умершие или умирающие, исчезающие в водовороте смерти: убитая сабельным ударом Алгаэа, убитый Мэй, смертельно раненый Риц, разорванная на куски взрывом Вейлени... Рвались, рвались ниточки, пока не осталось ни одной, не осталось ничего. Так много людей дрались, убивали, погибали теперь в голове, что они стали и не люди вовсе, а огромные песочные часы, где наверху — живые, красивые, почти совсем не злые люди, а внизу — кровавое месиво изуродованных останков. В самом центре же, там, где песчинка падает из верхней части в нижнюю — удар, укол, выстрел, взрыв. А на острие удара — сама Терилун. Это она держит меч и погибает от него, она вонзает остриё в собственную плоть, в плоть Сида, в плоть Алгаэа, в плоть Кристы, она разрывает тело, и Цвет, и саму ткань мира, как во сне, когда из трещин в реальности текла белая кровь Терний, холодная, терпкая...

Терилун распахнула глаза, дёрнулась вверх, из груди её вырвался гортанный крик. А в следующий миг оттуда же, прорвав грудную клетку, выстрелили в небо полупрозрачные руки, тела, лезвия — словно плотный поток призраков Терний, разом вышедший на волю. Взмыв высоко над холмом, он на секунду завис на месте, но тут же распался на сотни тонких нитей, которые тотчас ринулись во все стороны, к земле, петляя и извиваясь подобно хлыстам, без труда рассекая всё на своём пути, своих, чужих, вплоть до дальнего края поля, где стояли последние подкрепления врага. За считанные секунды пролетев над битвой, не оставив живых, плети растворились в воздухе. На несколько лиг вокруг Ласа и Суина воцарилась смерть.

Ошеломлённый генерал перевёл глаза с опустевшего поля на окровавленное, с развороченной грудью тело Терилун, с него — на Ласа. Недоумение в его глазах сменилось гневом.

— Т-ты...

Лас отпустил труп девочки, стремительно подскочил к Суину, выхватил кинжал из ножен у него на поясе и вонзил ему в горло. Полководец покачнулся, протянул слабеющую руку к убийце, забулькал собственной кровью и упал.

Лас бросил кинжал под ноги и вздохнул с облегчением. Он вдруг почувствовал, насколько устал за последние дни, когда приходилось постоянно куда-то идти, планировать и менять планы, предполагать и надеяться... Но глухая тишина над полем возвещала победу. Генерал и девочка, лежавшие теперь бок о бок, будто отец и дочь, — всего лишь трава под сапогами, инструменты, хорошо справившиеся со своим делом. Когда Лас вновь посмотрел на мёртвую Терилун, внутри шевельнулось что-то. Какой же она была красивой, даже с дырой в груди. В иных краях, и в правду, была бы уже девицей на выданье, а теперь... В ней никогда не должно было быть столько Цвета, никогда за всю её жизнь, и тем более не в один момент. Жалко. Но всё равно — трава под сапогами. Бой был окончен, цена уплачена, пришло время получить награду. Лас поднял глаза.

Прохожий стоял у подножия холма, на границе взрытой бомбами земли. Чёрное сияние вокруг него ослабело, так, что стали видны его плечи, ладони, даже туманные черты лица — странные, совсем не похожие на те, что должны были быть. Светящиеся белым глаза неотрывно смотрели на Ласа.

— Нет... — еле слышно прошептал Лас. — Нет!.. Как ты... Нет, нет, нет!.. — Он яростно ударил сапогом в землю, и в воздух взлетел комок вырванной с корнем травы. Трава... под сапогами?..

Прохожий постоял ещё немного — сильный, как и прежде, почти невредимый — а потом развернулся и двинулся прочь, обходя трупы. Лас бросился было следом, но бессилие вдруг нахлынуло свинцом, связало ноги, вкопало по колено в грязь.

— Стой!.. — прокричал он в отчаянии, но не услышал собственного голоса. Над полем было тихо.

Глава 11. Сердце Стража.

С таким звуком рушатся миры.

Эта мысль единственная осталась в голове Лареса, когда впервые сошлись Лезвие Дня и Лезвие Ночи. Оглушительный скрежет, пробирающий до костей, отдающийся в каждом закоулке тёмного чертога — он был именно такой, роковой, потусторонний, и непобедимому герою захотелось тут же броситься бежать, спрятаться, закрыть лицо руками в ожидании конца. Вместо этого он развернул корпус, с силой отвёл меч противника в сторону и отступил на шаг.

— Надару!

Он не услышал. То, что раньше звалось Надару, немигающими светящимися глазами смотрело на врага, а Лезвие Ночи в руках его уже готовилось к новому удару. За годы битв Ларес хорошо выучил "язык тела" старого друга, почти невидимые сигналы будущих выпадов, поэтому следующий удар тоже поймал без труда... и едва удержал своё Лезвие Дня в руках: прежде не хваставшийся силой Надару ударил так мощно, как будто в него вселилось разом с полдюжины салмиров. Не останавливаясь, он продолжил косым взмахом слева, обманным манёвром изобразил подсечку, а потом наотмашь ударил по горизонтали. Несмотря на отдающийся в черепе скрежет, Ларес не попался на уловку — но новый удар буквально сбил его с ног, проломил блок и заставил отскочить ещё дальше назад. Нет, это был не Надару: Ларес бился с новым Стражем.

— Да что с тобой такое-то? Дружище, а, проснись!.. Там даже... на этих картинках...

Бой продолжался. Два мечника в битве всегда были примерно равны — но сейчас Надару стал быстрее и во много крат сильнее: прежде Ларес стряхивал его удары в сторону, теперь же приходилось ставить неуклюжие опорные блоки или отходить ещё дальше. Каждое столкновение двух клинков сопровождалось пронзительным лязгом, но не только: казалось, весь мир вокруг на мгновение мутнел, а из-под лезвий вырывалось и тут же исчезало облачко серого дыма.

— ...то же самое произошло! Этот мужик чокнутый, и его друг... Ты что, забыл, зачем мы здесь??..

Надару вдруг остановился, опустил меч. Во взгляде его, прежде безжизненном, появилось некое подобие человеческих чувств.

— Забыл? Вовсе нет, я всё помню. Мы пришли за главной наградой. За силой. И один из нас её получил.

Надару зловеще улыбнулся — и Ларес отшатнулся, так похожа эта улыбка была на холодную ухмылку Стража.

— Ты думаешь, сила — в этих мечах? Вздор: меч можно потерять, его могут украсть, или убить тебя им же во сне. Нет, сила — быть непобедимым под луной, быть лучшим из лучших, безо всякого колдовства. Нет, всё это ты знаешь. Мы вместе прошли этот путь, и оказались так близко. Сегодня.

Надару шёл вперёд медленно, шаг за шагом, а Ларес так же медленно отступал, растерянно оглядываясь, ища выход.

— Тогда другой вопрос: ты думаешь, бессмертие — значит оставаться вечно молодым? Так много юных воинов мы с тобой убили — помогла им их юность? Вечной молодостью бредят жестокие цари, вроде правителей Вольных городов. Почему? Потому что хищников в их пруду не осталось, они всех съели, и больших, и маленьких, и боятся теперь только холодной руки Основы. Никого не напоминает?

Что-то важное сказал "прошлый Страж" под стеклом, пока они двое шли к внутреннему чертогу. Что-то, что тогда показалось непонятным, несущественным, что отказывался принимать возбуждённый битвой разум — а сейчас, казалось, от этого зависела жизнь. Лас продолжал пятиться к выходу, вполуха слушая обезумевшего Надару, на самом же деле пытался вспомнить. Салмиры пришли чинить "реактор", излучающий этот "лир", чтобы не допустить... И наконец нужные слова пришли.

— Вот что такое сила: быть непобедимым, единственным — потому что все остальные пресмыкаются, и боятся, и им уже никто не поможет. Быть сильным — значит, избавиться ото всех, кто опасен, кто может быть опасен, и больших, и маленьких. Ты, старый друг, — лучший воин, которого я знаю. С силой Источника ты станешь ещё сильнее. Поэтому ты первый. Так должно быть. Я это понял, а ты — нет. Иначе поднял бы сейчас меч и сражался, как настоящий...

Ларес ринулся вперёд. Застать Надару врасплох не удалось — но ему всё равно нужно было время, доля мгновения, чтобы поднять меч, и его противник воспользовался этим сполна: в момент, когда клинки соприкоснулись, заставил свой меч скользнуть вперёд, заставляя Надару блокировать прямо над головой — а потом освободил правую руку и изо всех сил толкнул его в грудь. У Надару прибавилось сил, но не веса; от могучего удара он полетел на пол. Ларес же тотчас бросился бежать мимо, обратно в чертог. До железной башенки в центре зала было два десятка шагов. Уже подбегая, Ларес услышал далеко за спиной гневный голос: