— Мышь, — слегка отодвинул ее локтем назад Илан, не откладывая ложку. — Ты сама перед ним виновата. Либо иди, извинись и не бойся, либо стой тут, и пусть он пять сотых подождет.
Мышь топотнула и застыла за спинкой стула, как лакей.
Адар сам пришел. Что теперь? Быстро доглотать все, что есть в тарелке, запить некрепким, едва теплым чаем, махнуть Мыши и идти. Наплевав на ночные похождения Кайи и, похоже, Обморока, которого та пожалела пару-тройку раз за ночь. Ей это чести не делает, не считая того, что авантюры, включающие в себя порванную одежду, небогатой девушке могут влететь в денежные траты, а, если поймают на рабочем месте, то и окончиться увольнением. Что касается Обморока, то за свое везение пусть отчитывается перед Рыжим. Он не персонал и не больной, чтобы Илан мог требовать от него соблюдения устава. Илану не хочется ничего. Ни вступать между ними, ни ревновать, ни любить. Он тянет огромный воз тяжелой морально и физически работы, он забыл, что такое заботливо-нежное отношение, хоть и скучает по чему-то похожему иногда. Но ничего такого делать не будет. Он слишком занят. А если не будет занят, то найдет, чем отвлечься, помоет посуду, стены, окна, почистит обувь, подзатыльниками разгонит лентяев в дезинфекции, привычно поживет руками, без сердца и головы.
Здравствуйте, господин Адар. Проходите. Что вы от меня хотели?.. Вы больны. Конечно. Долго не проходящий кашель с кровью, головные боли, слабость, охриплость, одышка, боль в сердце и в костях в подреберье, отеки... Раздевайтесь, посмотрю. И... ничего хорошего. С хорошим и вообще-то редко к доктору приходят, но здесь совсем ничего, даже в следовых количествах. Легочная алая кровь с пеной, немного, но постоянно, увеличенные лимфоузлы на стороне пораженного легкого, невралгические боли, сип с плеском жидкости при аскультации, большая площадь поражения при перкуссии, асимметрия лица, разные зрачки, багровые пятна и растяжки на боках и животе, дистрофия мышц, плохой запах при дыхании, синяки образуются ни с чего, раны не заживают, печень вне пределов нормы... Все то, что не было заметно в темноте, с завязанными глазами и под куском черной ткани, хотя кое-что характерное Илан тогда себе и отметил. Давно? В мелочах давно, лечил только кашель, но бесполезно. Возраст? Пятьдесят семь. Резко хуже стало буквально несколько дней назад. Да, Илан знает причину. А знает ли господин Адар причину причины?
Адар снисходительно улыбнулся.
— Я пришел за приговором, — сказал он.
— Время можно потянуть, — пожал плечами Илан, перебирая в ящике лекарства. — Подождите одеваться, присядьте на кушетку. Я сделаю два укола, дам микстуру, пилюли и раствор для компрессов. На уколы нужно будет либо ходить, либо лечь к нам в легочное.
— Кого ты хочешь обмануть, доктор, — сказано без вопроса в голосе.
— Никого. А вы, господин Адар?
— Тоже никого. Тогда для чего мне лечиться?
— Честно?
— Хотелось бы.
— Я не должен так говорить, но... вам скажу. Вы свой человек, вы видели много правды и неправды, чтобы разбираться в этом. Лечиться бесполезно, ваша болезнь не лечится, но можно продлить жизнь настолько, что хватит привести в порядок дела, помириться с теми, с кем вы в ссоре, утешить тех, кто за вас беспокоится, и умереть просто и спокойно. Не сходить с ума от боли, которая начинает подступать. Не мучиться, захлебываясь кровью и гнилым легким. Здоровья и сил осталось ненадолго, и вы это знаете. Я могу помочь уйти достойно.
— Спасибо. Это честный приговор. Чахотка?
— Нет. С чахоткой, даже если зашла далеко, я справляться умею. С тем, что у вас, к сожалению, не могу. Резать поздно. Да и нечего резать, от легкого мало что осталось, и болезнь уже не только в легком.
— Знаешь, доктор, мне не жаль. Я заслужил.
— Никто не заслужил, не говорите глупостей.
— Руку вашему богатенькому коллеге отрубил я. Говорят, он при смерти.
— За что? — поднял глаза от рецепта Илан.
— За то, что... отказался лечить Номо и пришлось обращаться к тюремному врачу с Судной площади.
Какая-то неожиданная заминка в хриплом голосе. Словно не знал ответа на вопрос, не подготовился, и сочинять объяснение пришлось внезапно. Как будто не помнил, к кому пришел. Впрочем, может, ему не сказали внизу, кто из врачей на приеме.
— Левую или правую? — спросил Илан.
Бесцветные глаза на потемневшем от болезни лице долго смотрели на Илана. Он выдержал взгляд. А Адар глаза отвел.
— Правую, — сказал Адар.
— У него отрублена левая, — невозмутимо соврал Илан и стал дописывать рецепт.
— Значит, левую, — легко согласился Адар. — Я волновался, я не помню.
— Господин Адар, а теперь кого вы хотите обмануть? — поинтересовался Илан, прикладывая к рецепту печать. — Самого себя?
Опять долгий взгляд. Смотрит на Илана странно, словно видит его впервые.
— Ты не простил меня за Джату, верно?
— Не простил, — покачал головой Илан. — Но это моя болезнь, для вас она ничего не значит.
— Нехорошо. Ты же святой, ты должен был простить.
— Нехорошо, согласен. Ну, так я не только хорошие вещи делаю. А то, что святой, вообще не я придумал. Я говорю вам: простил или не простил, неважно. Джата простил, это должно вас успокоить.
— Тогда, если не простил, отомсти. Я здесь. Я готов принять наказание. Сообщи в префектуру, что я сознался.
— Вот ваши лекарства, господин Адар. За жидкостью для компресса обратитесь с рецептом в нашу аптеку, от главного выхода направо, там выдадут. Обезболивающее у вас должно было остаться.
— Его нет.
— В прошлый раз я оставлял вам много. При обыске в доме его не нашли.
— Я потерял, — развел руками Адар, и это тоже неправда. То ли разучился врать, то ли уже нет сил притворяться.
Илан взял в руки первый шприц и открыл баночку со спиртом.
— Господин Адар, не морочьте мне голову. Хотите в префектуру, идите в префектуру. Я вам не верю, может, они более легковерные. Если надумаете остаться в госпитале, я выпишу направление. А сейчас лягте, повернитесь ко мне спиной, расслабьтесь и подумайте. Если не надумаете, завтра на уколы в это же время, в хирургическое отделение к дежурному врачу.
— Мне очень нужно, чтобы ты поверил.
— Зачем?
— Потому что это сделал я.
— А чем рубили? Топором?
— Нет. Абордажной саблей.
Ответ, скорее всего, верен. Но все равно он вранье. Слабые руки, одышка, боль в груди — нет, не позволили бы такого чистого, ровного и очень сильного удара. Особенно если волноваться настолько, чтобы не помнить, какую руку рубил. Лет двадцать назад ты был на такое способен, господин Адар. Сегодня — нет. Так кого защищаем, если Номо мертв?..
— Хочу умереть, — вдруг говорит Адар, вздрагивая от иглы. — На плахе быстрей, чем от болезни. Не так противно и страшно. И больно совсем недолго.
— Идите, пейте прописанные лекарства, — вздохнул Илан. — Если вы придумаете себе еще преступлений, которых не совершали, я попрошу кого-нибудь официально обратиться ко мне за помилованием от вашего имени. Это может сделать любой встречный. Я не пользуюсь царской печатью, но для вас достану ее из сейфа специально. Так за Джату и отомщу. Может, даже смогу вас простить. Идите. Вам будет легче. Правда.
И мне будет легче, если смогу помочь — этого вслух не сказал.
Тревожно оглядываясь на опустевший коридор, в кабинет просочилась Мышь, все время приема больного караулившая где-то поблизости, благо укромных мест в коридорах хватает. Показаться Адару на глаза она так и не решилась, не говоря уже о том, чтобы извиниться. Илан сделал очень строгое лицо. Мышь прыснула от смеха.
— Зря смеешься, — сказал Илан. — Доставай новую грамматику, будем учиться.
— Не-а, — помотала головой Мышь. — По лестнице бежит доктор Гагал, спешит к вам, как голый к бабам, сейчас будет здесь!
Трам-тарарам на чугунной лестнице, предпоследняя ступенька едва заметно большей высоты, чем остальные, совсем крошечная разница, но все, кто слишком спешит, на ней падают.
— Тогда, — сказал Илан, — возьми масла из лампы, пипетку и капни в дверные петли. Я месяц собираюсь, никак руки не дойдут.
Мышь вскинула голову к верхней петле — достанет или брать табурет? Кивнула 'угу' и пошла в лабораторию за табуретом.
Дверь трагически проскрипела в последний раз прежде, чем ее лишат голоса. Впустила внутрь Гагала с книжкой в сером переплете в руках.
— Я, — сказал Гагал, — принес тебе устав гильдии арденнских врачей. Ты один? Не занят? Посмотришь, если найдешь время?
Илан протянул за книгой руку. За спиной у него открылась лаборатория, и на порог, столкнувшись, вывалились Мышь с табуретом и растрепанный Неподарок в робе наизнанку. И замерли. С доктором Гагалом у обоих были связаны не самые приятные воспоминания. Гагал уставился на них и спросил:
— Они что, подрались?
Илан оглянулся.
— Да. Но каждый сам по себе. Ты куда, Неподарок?
— Нужно выйти...
— Не хочешь попрощаться с братом? — вдруг спросил Гагал. — Пока он в нашем морге. Сдавать его иду, префектура забирает.
Неподарок беспомощно посмотрел на Илана и отступил в лабораторию, а Мышь, воспользовавшись заминкой, проскочила с табуретом вперед.
— Ну? — потребовал принять решение Илан.
— А вы? — спросил его Неподарок.
— Я — нет, у меня много дел.
— Я боюсь... без вас.
— Да ладно, что там страшного, — удивился Гагал. — Вон, одежда наизнанку — мертвецы тебя не сглазят.
— Я не... не мертвецов боюсь.
Намура, понял Илан. Намура бойся или не бойся, а встречу вечером Илан предчувствует. Возможно, с длинным разговором. Возможно, вечер будет проходить не только с участием Намура.
— Как хочешь, — сказал Гагал. — Можешь и в зеркало посмотреть. Такой же точно, только мертвый.
Неподарок вздернул плечи, на лице его проступило упрямое и злое выражение, которое Илан видел в последний раз в дезинфекции.
— Иди, куда шел, — махнул ему Илан. — Тебя никто не заставляет. Тебе просто предложили. Вернешься — запустишь автоклав, Мышь знает, что туда класть. И робу выверни. Сослепу одевался, что ли?
— Я хочу, — опустив голову, произнес Неподарок. — Очень хочу. Только боюсь без вас, они опять меня куда-нибудь потащат, а большой начнет совать мне в нос кулак...
— Идешь или не идешь, решай быстро, — велел Гагал.
— Хочешь — идешь, не хочешь или боишься — не идешь, — объяснил Илан, глядя на Неподарка. — Твое решение. Документы на тебя заперты в сейфе, утащить тебя без них никто не может. Бить, между прочим, тоже. Свободного побили бы, а ты стоишь дорого. Пугать могут и будут, бить — вряд ли.
Невозможная вещь — выбор — была Неподарку тягостна, он бестолково переминался подкрадухами, то наступая на порог, то делая назад полшага. Нечасто, видимо, приходилось ответственно принимать решения за самого себя и для самого себя. Гораздо проще не спрашивать разрешения, подразумевать запрет, подчиниться внезапному ветру в голове, сбежать, нагородить каких-нибудь глупостей, чтобы расплатиться за них издевательством над собственным телом, и, в конце концов, забыть и свой поиск, и свое наказание, словно дурной сон. Так и складывается жизнь. Из ничего в ничего.
— Пойду, — наконец, решился он.
— Знаешь, где мой шкаф в дезинфекции? — спросил Илан. — Забери себе старые сапоги, шаркаешь, как привидение. Раздражает.
— Бегом, — добавил Гагал, поклонился Илану и повернулся идти.
Неподарок дунул вперед всех, мимо Мыши, чуть ее не сбив. Мышь не сдержалась, обругала по-трущобному, и спрыгнула с табуретки. Закрыла за Неподарком и Гагалом дверь. Открыла и закрыла снова. Не скрипит. Предупреждать о посетителях больше не будет. Останется только чугунная ступенька с трам-тарарамом для самых торопливых. Вдруг Мышь сказала:
— Доктор, а можно спросить вопрос?..
— Можно. — Илан уже открыл устав гильдии и листал первые страницы. — Спроси вопрос, отвечу ответ.
Устав был изготовлен в местной, недавно открывшейся печатне — дешевая неотбеленная бумага, картонный переплет и старомодный крупный шрифт. Зачем Гагал его принес? Голова тяжелая, изложенные то вдруг цветисто-высокопарным, то сухим юридическим языком строчки в ней не укладываются, в глазах рябит. Надо бы поберечь силы на другое. Чтение — потом.
— Тот человек, который... волшебник, — подбежала ближе Мышь, брякнула об пол табуретом и нетерпеливо встала на него ладонями и коленкой. — Он ведь предлагал мне загадать желание, тогда, в адмиралтействе. А я отказалась, помните?
— Помню.
Табурет доверительно двинулся еще на шаг ближе к Илану. В глазах Мыши горела идея. Удивительный человечек — все мысли открытая книга, читай, понимай, удивляйся. Не то, что врачебный устав.
— Глупо было отказываться, — признала Мышь. — Но я же не знала, что он волшебник! Я могу перерешить? Попросить его еще раз, по-настоящему?
— А у тебя есть твердое понимание того, что ты хочешь получить, попросив? — Илан оторвался от канцелярских формулировок, общих правил и установлений почтенного собрания арденнских докторов, закрыл книгу, заложив ее пустым рецептурным бланком. — Есть серьезная цель?
— Есть, — улыбнулась Мышь, просветлев мордашкой. — Только вам не скажу. Если растрепать заветное желание, оно не сбудется!
— Ты, Мышь, замечталась, — покачал головой Илан. — Ну, попробуй. Обсуди это с ним. Если снова когда-нибудь его увидишь.
* * *
Двери и лестницы, лестницы и двери. Коридоры, серые от копоти потолки, сизая, облезшая лепнина, белесые стены, наглухо закрытые ставни, несколько застекленных или частично застекленных окон, паутина, мусор, пыль... Не лабиринт, все по прямой, но многие теряются под высокими потолками, путают лестницы, забредают в незанятые госпиталем части дворца и попадают там в другой мир — мир не ободранных со стен шелков, пыльного паркета и хромой мебели, стоят, раскрыв рты и не решаются двигаться дальше. Илан сам в первые дни работы порой проходил больше тысячи шагов прежде, чем начинал понимать, где находится. К самому концу приема до него добрались такие заблудившиеся. Опять малярия, на этот раз двое детей, двенадцать лет и девять, старший привел младшего, строго его воспитывал, требовал не бояться доктора, а сам дрожал при осмотре. Лекарство горькое, принимать не хочется, но что делать. И это не лето. Зима. В южном Таргене с успехом применяется нефтевание болот и мелких водоемов, где размножается малярийный комар. Не напроситься ли на следующее губернаторское собрание, не составить ли план для южных арданских районов? Деньги... Необходимость давно назрела, найдутся и деньги, не так много надо. Убеждать доктор Илан умеет, это у него наследственное. Время... Со временем сложнее.
Заходил доктор Раур, положил на стол подробно расписанный протокол своей бесплановой плановой операции, опять читать. Молча и просто с подачей документа Раур справиться не смог, вступил в беседу, убеждал Илана обязательно обобщать опыт и писать научные работы, в серьезных клиниках все пишут. Илан кивал (все пишут, никто не читает), говорил, знаю, что надо, нет времени. Сам думал, ну, какая из арденнского госпиталя серьезная клиника. Так, небольшая сельская больничка, по сравнению с тем же Дартаиктом или островом Джел, где при академии только хирургов под триста человек. Если тут вдвоем-втроем, помимо операций, развести еще научную работу, совсем погибнешь. Успевать бы делать, что приносят, сломанные ноги, вывихнутые плечи, разбитые головы и портовую поножовщину. Проще говоря, прием окончен. Нужно спускаться в отделение, идти к Рыжему и к Палачу, пока сам готов бороться с собой и справиться. Затишье всегда бывает перед бурей и относиться к нему нужно настороженно.
