На меня посмотрели так, будто мне не тридцать два, а два года, будто я упорно притворяюсь взрослым, а сам только что написал в трусы.
— Многодобрый, Браслет Памяти — это такой большой и пахучий кусок мяса, что его нельзя не заметить.
— Не понял. Это ты к чему?
Последовало объяснение для особо непонятливого. Но тратить слова старик не пожелал, просто поднял и слегка тряхнул сверток. А из него — тишина.
— Не понял! А где браслет? Малек, я тебя спрашиваю!
— Не знаю, господин.
— Что значит "не знаю"? Тебе доверили ценную вещь, а ты...
— Господин, я...
— Многодобрый, — прорицатель вмешался в нашу семейную разборку. — Мясом пахнет от тебя.
— Не понял! Каким таким "мясом"?! Ты что, жрать хочешь?
Дедок покачал головой, подошел и приподнял рукав моей рубашки. На запястье нашелся потерянный браслет.
— Не понял! — похоже, меня зациклило на этих словах. — А он какого хрена здесь делает? Я же точно помню, как положил его в шкатулку.
— Многодобрый, ты был хозяином Браслета, теперь он стал твоим хозяином.
— Не... — сжал зубы, чтобы не ляпнуть еще одно "не понял". — Забирай его на фиг! Глаза б мои его не видели!
Содрал браслет с руки и брякнул им об стол. Глаза змеюшек злорадно блеснули.
Прорицатель посмотрел на меня, на браслет и покачал головой.
— Я не возьму его. Это "мясо" очень горячее.
И осторожно поставил рядом с браслетом сверток.
Прикасаться к вещественному доказательству собственной глупости мне не хотелось.
— Малек...
— Нет, Многодобрый, ему тоже не надо трогать это "мясо".
Блин, и чего это старика на мясной теме заклинило? Или намекает, что пора немного подкрепиться? Так это мы запросто!
— Малек, мы сегодня есть будем?
— Да, господин.
— Тогда не затягивай с обедом. Я проголодался. Надеюсь, Многозрящий, ты разделишь со мной трапезу?
Если уж тебе пришлось переться через полгорода, чтобы ткнуть меня носом в мою же дурость. Блин, спасибо, если не подумал, что я зажать решил этот браслетик. А он мне нужен, как поалу коньки.
Малек умчался организовывать обед, а мне пришлось таки слезть с койки, чтобы самому убрать браслет в шкатулку, замотать ее в платок и торжественно вручить законному владельцу. Перед вручением я еще и потряс проклятую коробку — вдруг браслет опять выбрался из нее?
Но даже полную шкатулку старик не захотел брать.
— Не торопись, Многодобрый, оставь ее на столе.
— Извини, Многовидящий, но я...
— И не думай о себе плохо. Ты не первый, с кем Браслет так пошутил.
— Это радует, но лучше забери его, от греха подальше.
— Не могу. Он не хочет от тебя уходить.
— Что значит "не хочет"?! Да я уезжаю сегодня!
На прорицателя мой ор не произвел ни малейшего впечатления. Старикан только шире улыбнулся и покивал головой.
— Я знаю, Многодобрый. Я потому и пришел к тебе.
— То, что пришел — это замечательно! Перед дальней дорогой не мешает как следует попрощаться. Кто знает, когда встретимся?
— Я не прощаться пришел. Я еду с тобой.
— На фига?!
Я где стоял, там и сел. Хорошо хоть койка под задницу попала — до пола оказалось не так уж и близко. Еще и ковра возле кровати не было, и комната вроде стала меньше, и половины мебели в ней не оказалось.
Меня что, ограбили, пока я спал? Или я в кладовке заснул и не заметил?
Посмотрел туда, где привык видеть окно, и уставился на деревянную стенку.
Похоже, меня в шкафу замуровали. С дедом-прорицателем на пару, чтобы мне скучно не было.
Стоп, какой на фиг шкаф?! Вот только сны с реальностью путать не надо. Я ведь Леха Серый, а не Ксюха-бестолкуха, у которой в голове материнский инстинкт с суевериями перемешался. Если у всех кормящих мамаш такое в мозгах творится, тогда понятно, почему мужики с ними нормально общаться не могут. Пеленочки, распашоночки, присыпочки, прокладочки — целый день о таком думать?! — да это же свихнуться можно! А если не только думать, но еще и обсуждать в мелких подробностях — ни один нормальный мужик этого долго не выдержит. Даже от любимой жены. Не удивительно, почему молодые мамашки сбиваются в стаи и галдят, галдят — новости, блин, обсуждают. И не о мужиках, косметике или тряпках болтают, а о детенышах своих сопливых: кто как ел, спал и писал. Будто других тем для разговора не существует. Вот облегчили жизнь мамашкам, они и занимаются всякой ерундой.
Блин, у меня такое чувство, что я сам этой тупоголовой мамашкой стал. Сижу тут, сопли по стенке размазываю, вместо того чтобы выяснить один простой вопрос: куда это, к чертям собачим, меня занесло?
Только поднялся с узкой и жесткой койки, как пол подо мной дернулся и я опять сел, теперь уже мимо койки. Напрасно я наговаривал на нее — не такая уж она и жесткая.
— И что это за хрень была?!
— Корабль отплывает, — спокойно сообщил дедуля.
Это он сквозь стену прозрил или еще каким способом?
Кстати, дед даже не покачнулся, как сидел себе на полу, скрестив ноги, так и остался сидеть.
— Какой на фиг корабль?!
Подняться я не успел — пол дернулся еще раз. И все-таки эта койка охренительно жесткая: все лопатки об нее отбил!
— Корабль капитана Барга.
Старик был само спокойствие и благодушие. Хоть вместо антидепрессанта его принимай.
— Блин, как уходит?! А Марла, а Крант?..
Я так привык к его мрачной морде, что уже и не представляю, как обойдусь без него.
— Ты звал меня, нутер?
Дверь открылась наружу и появился Крант, собственной мрачной персоной.
Я таки поднялся и уцепился за стол. Кстати, шкатулка с него так и не свалилась. Теперь понятно, зачем столу высокие бортики.
— Где Марла?
Если я по дурости задрых на корабле, а Лапушка ждет меня дома, то получится как в той идиотской песенке:
Ты зачем, Одиссей,
От родных сбежал детей?
Или тебя дома мало били?
Возвращайся скорей
К милым деткам, Одиссей!
Пока дети тебя не забыли.
Боюсь только, что в моем случае, с возвращением может получиться небольшая проблемка: или возвращаться станет некому, или некуда. Лапушка ведь и прибить может или домик по камушку раскатать, для расслабления от огорчения. Типа, "мне доктор запретил злость в себе держать, велел выплескивать, выплескивать, ВЫПЛЕСКИВАТЬ наружу!"
— Марла за стеной.
И Крант показал за какой именно.
— А где Малек?
— Нутер, ты его послал за едой, помнишь? — нортор говорил очень осторожно, как с тяжело больным.
— И он что, ушел с корабля?!
Пол теперь качался беспрерывно. Не скажу, что меня так уж доставала эта качка, появилось только опасение, что мой обед может основательно подмокнуть, ну, и за Малька немного: как он корабль догонять будет? Хотя этот проныра нигде не пропадет и с голоду не помрет.
— Нет, нутер, он ищет тебе еду на корабле.
— Тогда я могу быть спокоен — этот найдет, даже если здесь осталась последняя корка хлеба и рыбья голова.
— Найдет, — подтвердил Крант, не воспринимая шутки.
А дедушка опять улыбался, весь из себя довольный жизнью.
— Многовидящий, я что-то не понял: как же ты на берег попадешь?
Сначала спросил, а потом вспомнил, что он вроде бы со мной плыть намылился. Хотя, я мог не понять чего-то спросонья. Вот поем, свежим воздухом подышу, тогда и соображать нормально стану.
— Так же, как и ты, Многодобрый. Попаду, когда корабль остановится.
— Думаешь, ради тебя капитан повернет к берегу?
— Зачем "повернет"? Впереди тоже есть берег. Нам надо вперед, а не назад.
— "Нам"?! Старик, а ты ничего не путаешь? Прости, Многозрящий, но зачем тебе плыть с нами? Только не говори, что твоя жизнь как-то связана со мной, и теперь ты жить не можешь без меня.
— Не скажу. Я старый, но еще не глупый.
Да-а, всем бы "старым" такие зубы! Интересно, если я проживу столько, у меня во рту хоть что-то останется? Ну, кроме языка, понятное дело.
— Тогда зачем с нами? За браслетиком своим присмотреть?
— За ним не надо присматривать — он сам ко мне вернется. А рядом с тобой бывает интересно — вот и плыву.
— Ну, это кому как. Вот Кранту, кажется, совсем не интересно.
Нортор нацепил такую хмурую морду, что найти на ней радость или интерес было бы затруднительно. Даже будь у меня микроскоп.
— Многодобрый, он же оберегатель, — как маленькому сказал прорицатель. — Оберегатели все такие.
— И много ты их видел?
— Много.
Крант не сказал ни слова, будто мы не его тут обсуждали, а температуру воды за бортом.
— Ладно, схожу я, пожалуй, к Марле. Посмотрю, как она там устроилась, помогу, чем смогу.
Отпустил стол, осторожно шагнул к двери. Все-таки качающийся пол — это не совсем то, к чему я привык. Второй шаг я сделать не смог — между мной и дверью образовался Крант.
— Ну, и что бы это значило?
Толкать нортора — не самая лучшая идея. Легче и быстрее пройти сквозь стену.
— Она сказала: кто к ней зайдет и помешает, она того укусит.
Крант никогда не называл Марлу по имени. Не только у него хороший слух.
— Ни фига себе заявочка! И чем это Лапушка таким занята, что мне зайти к ней нельзя?
Отвечать никто не торопился. Пришлось задавать наводящие вопросы.
— Кто-нибудь знает, сколько детей с Марлой?
Знакомого мешка в каюте не наблюдалось, и было у меня смутное подозрение, что он может найтись за стенкой.
— Трое, — тихо сказал Крант.
— Ты их видел?
— Нет. Я их слышу.
— И что они делают?
— Один спит, двое едят.
Вопрос: "Чем занята Марла?" отпал сам собой. Зато появились другие вопросы: "Куда это запропал Малек?" и "Хватит ли еды, когда Лапушка освободится и выйдет к нам?" Если я все правильно помню, то мамашки после кормления детенышей бывают голодными. Или очень голодными. А Лапушка никогда особо сытой не бывала, и от второго обеда не отказывалась только потому, что недавно прикончила первый.
Ну, и куда подевался наш ответственный за обед? Вот Марла зайдет ко мне в гости, а у меня на угощение только прорицатель и оберегатель. Выбирай кого хочешь, если быстро подсуетишься, они и вякнуть не успеют.
Долго развивать людоедскую тему мне не удалось — вернулся Малек. Таким задумчивым я его никогда не видел. И в руках у него ничего не было.
— Что на этом корабле даже сухой корки не нашлось?
— Нет, господин. Еда здесь есть, но капитан сказал...
Малек замолчал, а я не стал дожидаться, пока он вспомнит, чего ему там наговорил наш драгоценнейший капитан. Я сам придумал смешной ответ.
— Он сказал тебе, что до берега меньше сезона, и что мы вполне можем потерпеть?
Обычно Малек нормально воспринимает мои шутки, а тут совсем никак! Типа, Крант номер два да еще сильно занятый на работе. А может я вообще забыл озвучить шутку? По рассеянности, по задумчивости, а теперь вот обижаюсь, что на нее не реагируют. Но шутить насчет предполагаемой голодовки почему-то уже не хотелось.
— Нет, господин, — Малек покачал головой. Задумчивость с его морды так никуда и не делась. — Он не сказал, сколько плыть до берега. Он сказал, чтобы я не искал еду на его корабле. Он сам даст все, что надо.
Ага, за отдельную плату. Типа, питание в проезд не входит.
— Подожди, он что, заловил тебя, когда ты шарил в трюме?
— Нет, господин, он не видел меня. Он знал, что я там, но меня он не видел.
— Малек, да он развел тебя, как маленького! Сказал: "Я знаю, что ты там — выходи!" и ты вышел.
— Нет, господин. Я подождал, пока он уйдет, и только тогда вышел.
— А откуда же он узнал?..
— Ему корабль сказал.
— Кто?!
Мне вдруг показалось, что у меня что-то не то с ушами. Или с головой.
— Корабль, господин. Он всегда говорит с капитаном.
— С чего ты взял?
Все-таки с головой. Но не у меня.
— Господин, это все знают. Я тоже знал, только... я забыл, а теперь вот вспомнил.
— Многовидящий, ты веришь в этот бред?
— Да, Многодобрый. Твой слуга мог забыть, а потом вспомнить.
Вообще-то я спрашивал про другое, но не уточнять же теперь. Уточнить мы и у нортора можем.
— Крант, а ты знал про капитана и корабль?
— Да, нутер.
— Тогда почему не предупредил Малька?
— Я не знал, что он не знает...
— Хороша отмазка. А слова хоть в песню вставляй:
"Я не знаю чего он не знает.
Зачем ходит за мной и моргает".
Кстати, Крант, из-за тебя мне придется извиняться перед капитаном.
— И за что это ты собрался извиняться?
В каюту заглянула Марла, и я сразу понял, чем эконом-класс отличается от супер-экономкласса. В первом случае остается возможность дышать, а во втором — стоять, тесно прижавшись к стене и притворяться обоями. Что Крант и делал, пока Малька быстро и почти ненасильно усаживали на пол. Чтобы он с прорицателем там уместился, мне пришлось с ногами забраться на койку. В спешке я приложился головой об балку и только тогда заметил, что потолок над койкой понижается. Да и сама койка короче, чем мне надо.
Погладил намечающуюся шишку и начал рассказывать:
— Понимаешь, Лапушка, мы тут немного проголодались и решили перекусить, а Крант забыл сказать, что искать еду в трюме нежелательно. Что капитан узнает и будет очень недоволен.
Говорить, кто заложил нас капитану, я не стал. Вдруг Марла тоже верит в эту бредятину с разговорчивым кораблем. И получусь я весь из себя недоверчивый дурак.
— А ты не знал?
Дальше порога Марла не прошла — просто некуда было, и даже дверь закрывать не стала. Так что какую-то каплю воздуха я успел глотнуть прежде, чем начать удивляться.
— А ты знала?! И ты тоже...
— Конечно знала. Это все знают, кто плавал хотя бы раз. И еду с собой берут. Те, кому мало общей кормежки.
— Лапушка, но я тоже плавал!
Выглядеть совсем уж бестолковым не хотелось.
— На корабле или на пароме?
Пришлось промолчать. На корабль меня только сегодня занесло, да и то я еще не вспомнил, каким образом. Будто во сне действовал или под гипнозом.
Вот только отмолчаться не получилось. Когда Марла так смотрит, надо сказать хоть что-нибудь, во избежание тяжких телесных повреждений, замаскированных под дружескую оплеуху.
— Лапушка, а что есть какая-то разница?
— Есть, Пушистый, и очень большая. Паром ночью стоит у берега, а на корабле плывут долго и едят на палубе. Все вместе едят — пассажиры и команда.
— Как "на палубе"?! И... когда?
— Едят, когда еда будет готова, — сказала Марла и попятилась.
Развернуться в моих апартаментах было уже не возможно. Не удивительно, что пассажиры жуют на палубе — эти каморки им успевают надоесть, как пятисекундная реклама.
— Подожди, я с тобой!
Вскочил и опять стукнулся головой.
— Блин, и кто придумал такой потолок?!
Марла тихо хихикнула.
— А ты не того пассажира попросил остаться на берегу.
— Попросил?.. Не того?..
Память скрылась за туманом и возвращаться пока не собиралась.
— Не того, — радостно покивал дедок. — В моей каюте потолок ровный и две койки.
— Зачем две?
— Для меня и еще для одного пассажира.
