— А что интересного на Урале?
— Царевич баял, золото там есть и драгоценности. Надо только увидеть и взять...
— Что ж никто не увидел?
— Не знаю.
— Цельный год? А я как же?
— А вы на следующий год поедете по Руси-матушке. А еще знаешь что нам царевич сказал?
— Что?
— Что будет ждать от нас рассказов о каждом дне пути. По ним и решать будет, кто чего стоит. О людях, нами встреченных. А ежели ему наши рассказы пригодятся, награда большая будет...
Васька не знал, что идею подала Софья. Выпускники действительно поедут на практику. Но по дороге...
Слухи, сплетни, торговля, попутчики... пора составлять и политическую карту страны. Кто на каком месте сидит, с кем связан, сколько ворует — раньше она могла полагаться только на Ордина-Нащокина, сейчас она получала своих людей. И еще невесть сколько их будет потом. Второй выпуск поедет к родителям, третий, четвертый — и информация будет стекаться в школу. А здесь с ней будут работать аналитики.
Да-да, были среди детей и такие, которых отправлять куда-то было расточительством. Одна девушка и трое ребят, которые просто созданы были для этой работы.
Софья так не видела и не понимала взаимосвязи между людьми и событиями, как они. И неудивительно. Разный тип мышления...
Этих она оставляла в школе.
Васька об этом н знал, но приказ царевича исполнить собирался как можно лучше. Из кожи вывернется и назад завернется.
Кто он был пять лет назад? Васька-нищий, ни цифири, ни грамоту не разумел, не знал, удастся ли день прожить. А сейчас Василий, царевичев воспитанник, один из лучших учеников школы, первый ее выпуск. На него равняться и другие будут, а значит, ему себя ронять никак не след.
Царевич ему жизнь подарил — и Васька ему жизнью отслужит. А то как же иначе?
* * *
Софья еще раз проверила списки.
Да, все едут на Урал, но надо помнить, что это — дети. И распределять их в группы по пять-шесть человек с учетом вкусов, пристрастий, знаний, умений, да, еще и дружбу учесть не худо бы...
И пусть учатся работать в командах. Уже сейчас она понимала, что план ее удастся — помощники будут на славу! Какой выпуск — и ни одного неблагодарного! В двадцать первом веке хоть из какого дерьма человека вынь, отмой, а потом начнется... рисование фигвамов!
Здесь же...
Из глаз этих мальчишек и девчонок смотрела суровая жизнь. Они понимали. Что погибли бы через год-два, они были благодарны царевичу за избавление их от страшной участи — и собирались отслужить.
И отработают вложенное в них по полной программе, когда Лёшка сядет на трон...
— Сонь а, Сонь? Ты занята?
— что случилось, братик?
Занята она могла быть для любого, но не для родных. Эту истину она уже усвоила, прогадив — себе можно не лгать — прежнюю семью. В этой жизни повторять такие ошибки не стоит.
— Сонь, придумай что-нибудь, а? Мне скучно!
— С чего бы вдруг? — искренне удивилась Соня. — День у Алексея был расписан до такой степени, что до ветру бегать приходилось по расписанию. Куча учителей, обязанности по школе, тренировки... и вдруг — скучно?
— Ребята на Урал уезжают...
Софья вздохнула.
— Алешенька, милый, так ведь мы — царские дети. Нас если и отпустят, то с таким зоопарком...
Что такое зоопарк мальчишка уже знал, но все равно фыркнул.
— Отец и в походы ходил...
— Лешенька, я что-нибудь придумаю... обещаю тебе.
И придумала.
Действительно, мальчишки начали скучать. Вот и пусть прогуляются до Архангельска. Сопровождение у них будет, дорога хорошая, тепло, а как приедут...
Корабли строили в Архангельске, матросов натаскивали там же, на верфях, на учебных кораблях — Софья понимала, что флот нужен, но хороший и большой.
Из огрызков исторических романов она помнила, что в океанах водятся пираты. Конечно, где потеплее, но ежели наймут...
А ведь наймут.
Когда Русь выйдет на моря, конкуренты взвоют и примутся ее давить. И корабли должны быть оснащены не только пушками, но и командой, которая способна справиться с любой ситуацией.
Кто может научить?
А вот именно, что беглые англичане, на которых старательно закрывал глаза царь, как бы ни наушничали ему бояре.
И иноверцы-де, и православные души развращают... царю было политически безразлично. Своих церквей они не строят, живут слободой, к тому же погонишь их из Архангельска, потом и из Москвы гнать придется...
Нет, лучше уж сделать вид, что он просто не знает. Денег у него не просят, делом полезным заняты — ну и чего еще?
Пусть царевич развлекается...
Боярыня Морозова только за голову схватилась, услышав от сына о предполагаемом маршруте, но потом успокоилась. Все ж таки с царевичем едет, не один. За последнее время эта сумрачная женщина просто расцвела. У нее был любимый и любящий сын, было интересное дело, ее никто не преследовал за веру, что еще надо благопристойной вдове?
Разве что нового мужа найти, но это вряд ли. Софья подозревала, что Феодосия сыта по горло браком со стариком — и просто не рискнет поверить, что бывает лучше. Тем более, не рискнет вверить кому-то свою жизнь и состояние, да и жизнь сына — тоже.
Одним словом, Феодосия посоветовалась с царевной Анной — и женщины принялись собирать ребят в дорогу.
Алексей Михайлович это решение одобрил. Софья чуть погрустила, но только чуть. Сюрпризы валились один за другим — и Аввакум вдруг заявил, что скоро Собор состоится, нового патриарха будут избирать взамен Никона. Вот он хотел бы съездить...
Софья только плечами пожала.
— Зачем, отче?
— Друзей надо знать, отроковица, — буркнул протопоп. — а врагов и еще лучше.
— Врагов ли?
— Кого бы ни выбрали, другом он нам не будет.
— а Никон не вернется?
— Нет, государыня царевна, Никону патриархом уже не бывать. Зело зол, да и мирское в нем слишком кипит... Гордыню он свою усмирить не мог, захотел власти и над телами и над душами человечьими, вот и поплатился.
Софья кивнула.
Ну да, Алексей Михайлович уже больше пяти лет вел переговоры, рассылал письма и даже собрал в Москве двоих патриархов, а уж более мелких духовных чинов — ситом просеивай.
— а стоит ли тогда туда ехать?
Аввакум решительно кивнул. За это время он отъелся, принял благообразный вид и был совершенно не похож ни на того, кто метал громы и молнии против никонианской ереси, ни на ссыльного, которому осталось только стиснуть зубы и держаться до конца. Новое появилось в нем за эти годы и Софья, глядя на мужчину, была довольна. Сейчас из его глаз светилась мудрость.
Так часто бывает. Когда пытаешься предать свой опыт детям, да еще рассказываешь как, и что, и зачем... поневоле начинаешь переосмысливать свой опыт. Передумывать, рассматривать со всех сторон — и так часто тебе не нравится отразившееся в детских глазенках.
Дети ведь невинны. Им не объяснишь про грязь, гордость, гордыню, упрямство... и Аввакум видел, что путь, который он выбрал, ведет в тупик.
А новый?
В том-то и разница, что когда пути не предлагают — стоишь на своем и дерешься до последнего. А вот когда есть он...
Когда и для тебя, и для твоих детей есть будущее — то, которое ты сам им построишь, человек способен на чудеса.
— Стоит. Смотреть, кто за нас, кто против, с кем союзы заключать, кому следующим патриархом быть...
— Следующим?
— Кого бы сейчас не назначили — долго ему не продержаться. Только чтоб успокоилось чуть. А вот кто потом будет...
Он не договорил, но Софья поняла. Царю нужен свой патриарх, который, в идеале, примирит две воинствующие группировки. Медленно, постепенно, лет так за сто... она конца этого процесса не увидит, да и пусть! Лишь бы получилось. И не было костров, на которых горят иноверцы. А того пуще — не выродилась бы церковь в продажных попов, которые за ключи от машины тебе и дворнягу окрестят — и сортир освятят...
Она помнила...
Бывало в девяностых и такое, и еще мерзопакостнее бывало... и единственный встретившийся ей приличный поп не искупал громадного количества продажных.
Одним словом — все разъехались. Наступили тишина и спокойствие.
Ненадолго.
* * *
Аввакум не рассчитывал на многое, отправляясь в Москву. Но приехал, поселился в доме у Феодосии Морозовой, а наутро отправился в храм, как и всегда привык. Помолиться....
Тесен мир религиозный...
— Аввакум, да ты ли это!?
— Феогност! Тесен мир!
Отца Феогноста Аввакум знал давно и в свое время презирал за слишком мирную позицию. Как так! Не хочет человек ничего добиваться, ничего отстаивать, ни за что бороться, служит себе — и служит. Прихожанами уважаем, любим, начальство его ценит — дельные сотрудники без амбиций, даже если такие слова пока и не придуманы — в цене в любые века.
Зато вот прихожане своего батюшку ценили. Не ругается, никого не клеймит, просто служит и служит, теплом, заботой, пониманием людские души спасает...
— Ты надолго ли в Москву?
— Да...
— Ох, прости, друже. Служба сейчас начнется. Не задержишься ли? Чаек у меня хороший, да медок липовый есть...
Разумеется, Аввакум задержался. И на службе, и ради чая. И, прихлебывая ароматную жидкость, расспрашивал о делах житейских, делах церковных...
Вот дураком отец Феогност отродясь не был, но и беды в своем рассказе не видел. И обстоятельно повествовал Аввакуму, что Никон все равно надеется на свое восстановление. Привык он, что царь — друг его. А оно эвон как повернулось...
Он-де считал, что не может собор судить патриарха, а царь написал, что патриарх может быть царю подвластен, потому как царь — блюститель церкви, такое вот дело.
И продолжается это долго, и сколько еще будет — неизвестно...
Что в Москву сейчас съехались митрополиты — из Новгорода — Питирим, из Казани — Лаврентий, из Ростова — Иона, а к тому ж Феодосий, Павел Крутицкий, архиепископы Филарет Смоленский, Иларион Рязанский, Арсений Псковский, Иоасаф Тверской — а сколько к тому ж архимандритов, игуменов, епископов — и перечислить страшно. И для начала решать будут, что с книгами делать. А то как раскол пошел, так и идет, хорошо хоть не ширится...
Аввакум на это только улыбнулся. А потом зная, что Феогност не выдаст, признался то ли ему, то ли себе...
— Бог — он в душе быть должен. Самаритянин, вон, помог в свое время, а праведные мимо проезжали. И кто из них более богу угоден?
— Тебя ли я слышу, брат?
Аввакум только улыбнулся. Да, если б не царевичева школа — давно б он голову сложил в своем неистовстве. А сейчас вот смотрел и понимал, что плетью обуха не перешибешь, и пытаться не стоит. Зато есть у него возможность пойти в обход — и воспитать себе достойных преемников, которые, может быть, и смогут колесо повернуть.
— Так все мы... взрослеем.
Феогност усмехнулся в ответ.
— а знаешь ли ты, что соратники твои приехали?
Аввакум знал про то, что из Соловецкого монастыря привезли старцев, но про остальных...
— а что решать должны?
— Сначала порешали то, что царь-батюшка задал — о греческих патриархах — признаем ли мы их православными. Далее — правдивы ли книги их, и последнее, верно ли решили при Никоне священные тексты править.
— и какой же ответ был?
— а ты, чай, не догадываешься?
Аввакум привычно кулаки стиснул...
Ему-то понятно было, что тексты неверные, да и греки свои, чай, не раз правили — так что теперь под них подделываться? Но так же и ясно было, что царь сейчас стоит твердо, и сдвинуть его не удастся. А значит — нечего и стучаться, куда не пускают. Вот, подождать немного, царевич-от намного серьезнее к его словам относится и понимает, что и с греками ссориться не с руки, но и веру истинную ломать тоже не след. Не бывает так, чтобы либо черное, либо белое. И ответ они найдут...
Только вот искать надо будет вместе, а ежели друзья его старые сейчас в сибирские земли пойдут да под казни и муки — нет, это не дело...
Вместе б они куда как больше сделали! Только уговорить их надо...
— а далее что?
— Друзей твоих убеждают, дабы они веру новую приняли.
— и как?
— Кто на словах и согласился, душой все равно ее не принял. Великая беда от того быть может, да ты и сам знаешь...
Еще бы Аввакуму не знать.
— А...
— Патриарший иподьякон Федор, да еще священник Лазарь да дьяк Федор громко объявили, что они-де от веры своей не отрекутся.
— И?
— пока их словесно увещевают. А вот что потом будет...
Аввакум передернул плечами, на спине кольнули шрамы от плетей и кнутов. Да что там, клочка целого на ней не оставалось когда-то, как и выжил — не знает. Молился, бредил, опять молился...
— Мне бы с ними поговорить...
— Как бы они и тебя предателем не заклеймили...
Аввакум пожал плечами. Вот уж что его не волновало! Он-то правду знал, а слова — ветер. Но вот троих друзей терять не хотелось, а куда их и что с ними...
С Феогностом они еще долго сидели. Разговаривали, попивали чаек, обсуждали, кто новым патриархом станет взамен Никона, а наутро пошел Аввакум бросаться царю в ноги.
* * *
Сильно стараться не пришлось, провели его к Алексею Михайловичу едва ли не сразу — и Аввакум ему в ноги бросился.
— Не губи, государь! Помилуй души грешные, неразумные!
Подействовало отлично. Алексей Михайлович протопопа своей царской дланью поднял и принялся расспрашивать о каких душах речь идет. Оказалось — о тех самых упертых старообрядцах. О Лазаре и двух Федорах.
Аввакум умолял, настаивал, просил, уверял в их дальнейшем раскаянии...
Царь сначала не соглашался, но потом задумался. Нужен ли ему раскол, да такой активный?
Отнюдь.
И слава Богу, Аввакум сидит тихо, ведь если бы он начал народ к бунту скликать да греческие книги обличать — волнений было бы намного больше. Но ведь не лезет никуда, сидит себе уж несколько лет у царевича в Дьяково, как и нет его. Любо-дорого поглядеть. А что за друзей своих просит... только вот куда их?
Ведь начнется смута...
Но и тут Аввакум знал — куда.
Да на Урал! Царевичевы воспитанники туда едут, вот с ними и...
Развращать и склонять к старой вере? Да к чему, государь? А и то — пусть попробуют. Известно же, что даже Христа дьявол искушал. Чего и стоит-то вера без искушений?
С этим царь согласился. И с Уралом, пожалуй, тоже. Пусть там воюют, если пожелают. Опять же, он выглядит милосердным и кротким. Да и народ мутить ни к чему лишний раз, и без того много бед на страну валится...
Когда поедут?
Вот, чуть дороги подсохнут — и Бог в помощь...
По результатам разговора довольными остались оба собеседника. Оба получали необходимое им. А уж кто останется в выигрыше?
Время покажет...
Старые друзья, Аввакума, конечно, сразу не приняли. Лаялись по-всякому, предателем называли, а он только знай свое повторяет.
Мол, подождите, братья, сами поймете да убедитесь.
