— ...каждый день пируют. Ей-ей, каждый день. Телеги с харчами во дворец так и прут одна за другой. А на утро выбрасывают объедки — тысяча нищих ими питается. Тысяча человек — на объедках!
— Да! Народу всегда одни помои!
— Потом, значит, тиятр. Сам светится, вся улица светится, и не свечами, а искрой. Говорят, за час пять эфесов сгорают. Пять золотых за час — фить и нету! А за ночь сколько — подумать страшно. И никто из простых этого даже не видит: в тиятр одни вельможи ходят.
— Да! Все богачам! И им все мало!
— Собачьи бега тоже хороши. Навезли во дворец таких кобелей, что с овцу размером. Штук пятьдесят, не меньше. Сколько они жрут — только представь...
— Да что собаки! Ты за ремонт скажи!
Марк растерялся. Народное возмущение?.. Против Короны?! Это было очень странно. Мужики любят жаловаться: на лордов, бургомистров, сборщиков податей, шерифов, цеховых старейшин... На тех, кого знают лично, с кем то и дело сталкиваются, от кого получают пинки. Но ругать императорский двор?! Да еще так пренебрежительно?! Народу свойственно верить: владыка велик, как ясное солнышко. Все неурядицы в жизни — только из-за того, что владыка видит не все закутки державы. Где он недоглядел, там собачонки распоясались. А заметит его величество — сразу их приструнит!
Даже когда Адриана обвиняли в ереси, жестокости, святотатстве — эти упреки все же звучали уважительно. Да, тиран, да, поступил скверно. Но это — понизив голос, полушепотом, даже с сомнением: тиран, но великий человек, нам ли его судить?.. А тут: "зажрались"!
— Ага, ремонт, значит, затеяли. Сами же бомбили дворец — теперь сами чинят. И мало им просто починить, так еще начали рекос... рекнос... в общем, перестраивают наново! Там крышу перекладывают, здесь стены перекрашивают. И красят, уж конечно, не белилами, а серебром или золотом. Статуй навезли — видимо-невидимо! Тащат их и в дом, и на крышу — всюду статуи! Все беломраморные, конечно... А один зал украсили цветами! Среди зимы-то! Полный корабль цветов!.. Аж из Шиммери!..
Оратор даже задохнулся от возмущения, вспомнив эти цветы. Тут Марк мог понять его чувства, поскольку хорошо знал достатки простого горожанина. Один горшок хризантем, привезенный из Шиммери, стоит года мужицкого труда.
— Скажи другое: из тех цветов половину потом выкинули. Не подошли, значить...
В это первый мужик не сразу поверил, переспросил:
— Точно выбросили? Уверен?
— Сам видел! Ходил на набережную поглядеть: груда зелени на льду валялась.
— Вот же... вот же... — горожанин не сразу нашел слово. Выронил глухо, с робостью: — Кровопийцы...
Четвертый, что стоял осторонь, подхватил:
— Да, верно! Кровопийцы! На чьем горбу цветочки выращены? Чьим потом и кровью за дворец плачено? Нашими, братья! Нашими!
— И подати выросли, — добавил невпопад первый рассказчик, словно пытаясь извиниться, оправдаться за слетевшую грубость.
— Кровопийцы и есть! — заорал кто-то из толпы. — Налоги вдвое!
Вот тут ахнуло — упало на благодатную. Цветы из Шиммери, собаки из Ориджина, сияющий "тиятр" — все это далеко, будто в сказке. А налоги-то — плетью по живому!
— Да, вдвое!
— Говорили: из-за войны. Ага, щас!
— Война кончилась — подать еще выше!
— Не на войну, а на дворец!..
— Крови нашей никак не напьются!..
До сей минуты Марк не видел причин вмешиваться: на то есть местный шериф с констеблями, чтобы выловить зачинщиков и влепить шестнадцатую Эврианова закона. Но сейчас толпа заголосила, и Марк уловил настрой: не тупая стадная злоба, не зависть с ненавистью, а — обида, усталость от поборов. Сердце дернулось: жаль этих людей. Ни в чем же не виноваты, кроме сказанной правды, а влетят на рудники или галеры. Нужно прекратить это безумие! Улучив момент, Ворон крикнул:
— Ее величество!.. Ее величество!..
Что дальше — он не знал. Надеялся, толпа образумится от одного слова "величество". Так бывало при Адриане.
И правда, люди притихли на миг. А тот четвертый со ступеней — ох, и зычный голос, на квартал пробивает! — ответил:
— Кто говорит: ее величество? Владычица — свет божий! Не она виновна, а лорд-канцлер! Это он затеял мятеж, он привел северян, он жирует-пирует в столице!
— Верно! — откликнулась площадь. — Северный плут!.. Мятежник!.. Лорд-кровопийца!..
Марк схватился за голову, заорал во весь дух:
— Замолчите, несчастные!
— Сам молчи, холуй! — голос четвертого звучал куда внушительней, чем марков. — За нами правда!
— Правда!.. — вторила площадь. — Канцлер окрутил владычицу! Гнем спины, чтобы он жрал!
Сколько в толпе ушей "лорда-кровопийцы"? Уж две пары точно есть!
Безнадежно, совсем не веря в успех, Марк дернул за рукав Деда:
— Пойдем отсюда.
— Куда? — спросил слуга Ориджина.
— К шерифу.
Неожиданно Дед пожал плечами:
— Ладно, идем.
У шерифа Кейсворта был красный нос. Смачный такой, свекольный, с прожилками сеточкой. Марк хотел говорить спокойно... но, увидав этот нос, не сдержался:
— Ты совсем очумел, пьянчуга? Что допустил в своем городе?!
— По какому праву!.. — взревел шериф, а Марк оборвал его, грохнув кулаком по столу.
— Эврианов закон, шестнадцатая статья: "Подстрекательство к бунту". Виновны от четырех человек до трех тысяч! А ты сидишь, жуешь сопли!
Шериф издал грозный рык:
— Грррм! Не твое собачье дело! У нас вольный город, народ говорит свободно!
— Дурак ты набитый! Вольный город? Так это еще хуже, пустая башка! Будь у вас лорд — герцог с него бы шкуру спускал. А так — пришлет роту кайров, они вам устроят волю! Языки на копья нанижут, а кишки по заборам развесят — будет воля! Или думаешь, герцог не узнает? Лорд-тьма-сожри-канцлер — не узнает?!
— А вы кто такие? — спросил шериф чуть тише.
Марк злобно хохотнул:
— Мы, представь себе, люди лорда-канцлера. Его светлости Эрвина Ориджина личные посланники.
— Правда?.. — медленно, но все же доходило. — Я это... я сейчас распоряжусь... мы прекратим!..
— Значит, так. — Марк обошел кругом стола и воздвигся над шерифом. — Прекращать поздно: слово сказано, зерно посеяно. Потому сделаешь ты вот что. С завтрашнего дня — никаких сборищ. Кто начнет вещать — без лишних слов в темницу, пускай там вещает. Но горожан ты умаслишь, чем только сможешь. Вылижешь улицы, переловишь карманников, приструнишь хулиганов. Констебли твои берут у горожан — запретишь. Чтобы ни звездочки, чтобы только по закону — ясно тебе?! Чтобы все отныне делалось по закону! Вообще абсолютно все! Собака гавкнула — и то по закону. Если нет закона — пусть не лает! А потом развесишь по городу флаги с гербами и всех научишь орать: "Слава Агате!" Вдохновенно так, с чувством: "Слава его светлости! Слава Агате!" Понятно?
Марк ткнул пальцем в оконное стекло.
— И чтобы через неделю твой Кейсворт был образцовым прелестным законопослушным местечком. Чтобы любой северянин, приехав сюда, захотел остаться жить! Чтобы Первая Зима против Кейсворта казалась дичью и глушью! Ясно?!
Уже некоторое время шериф повторял:
— Так точно, милорд. Будет сделано, милорд. Так точно...
Наконец, Марк исчерпал запас. Перевел дух, буркнул:
— Ладно...
Шериф еще сказал по инерции:
— Будет сделано.
Помолчал, трижды шмыгнул носом.
— Так вы, милорд, вы это... не доложите?
— Мы — нет, — ответил Марк, искренне надеясь, что не солгал. — А вот за других шпионов в толпе я не ручаюсь. Потому отлови нескольких зачинщиков и показательно высеки. Прежде всех — того, что подгавкивал со ступеней. Явный провокатор.
— Будет сделано, милорд.
— Надеюсь, что будет. Бургомистру доложи, что мы заходили. Пускай тоже почешется.
— Да милорд.
— Ладно...
Марк уселся на стол. Царапнул еще взглядом по сетчатому носу шерифа. Сказал уже спокойнее:
— Вообще-то мы прибыли по другому делу. Ответь-ка на пару вопросов. В начале декабря в четырех милях от Кейсворта сгорела гостиница "Лесной приют". Что знаешь об этом?
Шериф проморгал зародыш бунта у себя под носом. Шансы, что он вспомнит что-нибудь о какой-то там гостинице, были ничтожны. Марк спросил только для очистки совести, и уже представлял себе муторный завтрашний опрос констеблей, почтовых курьеров, торговцев, глашатаев, сплетниц... Но шериф на диво ответил: "Всенепременно, милорд", — и вытащил из бюро толстенную книгу. Пролистал на начало декабря — Марк заметил, как много страниц исписано с тех пор. Похоже, все служебное рвение, какое осталось у чинуши, он направлял на ведение учета происшествий — единственное дело, ради которого не нужно было покидать кабинет...
— Да, милорд, запись имеется. На рассвете девятого декабря хуторяне заметили дым над лесом. Придя на место, нашли пепелище и трупы. Тела похоронили, о пожаре доложили нам. Это потому, что у них, в хуторе, своего констебля не имеется.
— Сперва похоронили тела, а лишь потом заявили в полицию?..
— Что с ними еще было делать? Лес же. Не закопаешь — волки пожрут.
— Ты учинил следствие?
— Никак нет, милорд. Дело обычное: пожар. Из очага выпали угли — и готово. Да и лес этот, где гостиница, не моя забота. Мы — вольный город, а лес принадлежит баронству.
— Баронскому шерифу сообщил?
— Зачем? Случай-то ясный.
Ну, естественно...
— Шериф, а были ли в последующие дни — десятого, одиннадцатого — еще какие-нибудь ясные случаи в округе? Скажем, грабеж, разбой, убийства?.. Может, другие пожары?
— Сейчас-сейчас, милорд...
Густо наслюнявив пальцы, шериф пролистал несколько страниц. Вчитался в записи, шевеля бровями.
— Никак нет. Никакого грабежа или иного бесчинства.
— А если б случилось, ты бы знал?
Шериф как будто обиделся:
— Учет ведется аккуратно, милорд. Извольте проверить!
Да-да... Ленивый и тупой пьянчуга, о чем, конечно, знает весь город. Вряд ли он первый, к кому бегут за помощью в беде.
Но с другой стороны, шестого декабря в столицу ворвались кайры! Девятого эта новость уже разошлась по городам Земель Короны. Люди дрожали от каждого шороха, любую странную тень приняли бы за северянина. Может, в иное время они и нечасто обращались к стражам порядка, но именно в те дни!..
— Скажи, шериф: а просто подозрительные люди появлялись в Кейсворте? Или, может, проезжали мимо?
Тот перевернул страницу.
— Вот, милорд. В самом городе никого такого не было. Но есть объездная дорога через лес. Ее протоптали те, которые... Ну, недобропорядочные лица...
Ага, ясно. За проезд через город взимается путевой сбор. Кому жаль денег, объезжают по лесу. Так длится годами, вот и возникла тропа.
— И что же на объездной?
— Там дежурил констебль Оутс. Он э... присматривал за недобропорядочными лицами...
То бишь, незаконно сдирал дорожный сбор.
— И?..
— Он видел отряд всадников. Человек сорок солдат при оружии.
— Откуда и куда ехали?
— Со стороны "Лесного приюта" на север, к развилке. За городом дорога раздваивается: одна в Альмеру, вторая в столицу.
— Под чьими гербами солдаты?
— Не было ни гербов, ни мундиров. Но Оутс их не сильно рассмотрел. Он... э... как раз отошел по нужде.
Точнее, спрятался в кусты, заслышав топот копыт. Вероятно, трусость спасла ему жизнь.
— Если не видел гербов и прочего, тогда как узнал, что они — солдаты?
— Хм... Не могу знать, милорд. В докладе указал: "Проехали неизвестные солдаты", — извольте убедиться. Да и странно ли, милорд? Война же шла, всюду солдаты ездили.
Да, конечно.
— Могу поговорить с этим Оутсом?
— Да... эээ... нет, милорд. Он вроде... уехал в хутор, к матери.
— В какой хутор?
Марк узнал название, выяснил еще несколько мелочей и распрощался с шерифом.
Едва вышли на улицу, Внучок воскликнул:
— Так что, это та самая банда?!
— Ты бы еще громче закричал...
Внучок переспросил таинственным невнятным шепотом:
— Такшто, это тасамая банда?
— Восьмого утром напали на гвардейский поезд. Восьмого вечером явились в "Лесной приют". Утром девятого сожгли "Лесной приют" и уехали дальше — мимо Кейсворта в Альмеру. Очень похоже на то...
— Зачем им в Альмеру, чиф? — спросил Рыжий.
— Где-то же нужно спрятаться...
— В лесу?..
— Вряд ли. Разбойники в лесу — слишком привычное дело... Они спрятались там, где их точно никто не искал бы.
Весь смысл сказанных слов догнал Марка позже, когда уже остановились на ночлег и стали думать об ужине. Он аж сел, раскрыв рот. Поморгал, присмотрелся к идее получше.
Не с первого раза заметил, что Рыжий тормошит его за плечо:
— Говорю, чиф, может, спустимся в харчевню?
— Рыжий, дружок, сходи-ка сам и принеси мне чего-нибудь.
— Что купить, чиф?
Марк почесал затылок.
— Знаешь, дружище, я как-то растерялся среди многообразия желаний... Может, эля, а может, копченый окорок. Или сыру... или книжку интересную почитать. А лучше, все вместе. Да, брат, неси все. И не торопись — времени-то много...
— Понял, — кивнул Рыжий.
Марк был уверен, что он действительно понял и не явится раньше времени. Когда Рыжий вышел, Ворон спросил Деда:
— Не желаешь ли, чтобы Внучок принес тебе чего-то пожевать?
— Я не голоден.
— Тогда пускай погуляет, проветрится, что ли? Молодому телу полезен свежий воздух.
— Ни к чему ему гулять.
Дед сыграл всего три ноты, но любопытство ясно различалось в них.
— От Внучка у меня нет секретов. Говори уже, Ворон.
— Как прикажешь. Я вот что хотел сказать, Дед: наше следствие окончено. Я знаю, где Предметы.
— Где?! — воскликнул Внучок и тут же получил от Деда подзатыльник:
— Не порти рассказ поспешностью. Дай человеку изложить толком.
— Благодарствую, — кивнул Ворон. — Я начну немного издалека, а ты, Дед, проверишь мои умозаключения. Уж ты-то, философ, разбираешься в логике... Итак. От самого начала дела меня смущали две его характерные черты. Тем больше смущали, что друг с другом они мало совместимы: первая черта — спешность, а вторая — глубокий, продуманный план. Посуди сам. Всего за одну ночь с шестого на седьмое декабря неизвестный злоумышленник успел: узнать о штурме дворца, решиться на похищение Предметов и спланировать его, нанять исполнителей, украсть яд из аптек и отравить воду в составе. Это быстро. Мне доводилось устраивать масштабные операции, и знаю не понаслышке: за одну ночь хотя бы составить толковый план и раздать приказы — уже подвиг. А еще успеть что-то там украсть и кого-то отравить — так и вовсе скорость ветра. Следовало ждать, что при такой-то спешке в плане обнаружатся изъяны. Где-то злодей недодумает, чего-то не предусмотрит. Потому первое, что я стал выискивать в деле, — это ошибки преступника.
— И нашел?! — не сдержался Внучок. Марк многозначительно улыбнулся.
— Первая частая ошибка хитрецов — лишняя сложность плана. Наворотят всякого, перемудрят, забудут, что самый надежный план — самый простой. Например, отравление. Спрашивается, какого черта было связываться с ядом? Только затем, чтобы остановить поезд? Боги, куда проще — взять и разобрать рельсы где-то по пути! Отчего не сделать это?! Допустим, бандиты боялись связываться с гвардейцами, хотели ослабить их перед атакой. Допустим, хотели затем увезти Предметы не на конях, а поездом — чтобы быстрее уйти от погони. Хорошо, признаю: это разумно. Тогда новый вопрос: зачем они остановились и оборвали провода? Не ошибка ли это? Ведь искровая сила идет именно по проводам! Сам же бандитский поезд питается искрой! Сорвав провода, не застрянут ли сами?!
