Зря спящий проснулся

— Вернул?

— Да, вернул. — Психолог грустно улыбнулся. — Через три месяца после расставания. Мы... очень плотно с ним тогда общались. Он рассказывал все в деталях, в подробностях. Он говорил, что первое их свидание после перерыва было просто превосходным. Они кружились на катке, потом сидели в кафе, смеялись, улыбались, как будто ничего не произошло. Как будто не было предательства.

— Но оно было.

— Было.

— Он простил ее?

— Он любил ее. А когда это первое свидание закончилось, он пришел к себе домой. Сел в кресло. И разрыдался, как маленький ребенок. Говорил, что никогда так в жизни еще не плакал. Знаешь, почему это произошло? — Андрей прищурился и вопросительно посмотрел на Спящего.

— Без понятия.

— Потому что он расписался в собственной слабости и осознал, что как бы не храбрился, как бы не строил из себя сильного, равнодушного мужика на этот раз, рано или поздно маятник качнется в обратную сторону. И все вернется на круги своя. Как минимум, он будет перед ней пресмыкаться, как максимум — она уйдет во второй раз.

— Он понимал это?

— Да, он же психолог. Прекрасно осознавал все перспективы, но ничего не мог с собой поделать. Он был как врач-онколог, женящийся на девушке, больной раком. Она была для него открытой книгой, которую он боялся закрыть или потерять. Я твердил ему, твердил, чтобы он одумался, чтобы переосмыслил свое поведение. Но он был упрямым и слепым.

— А она? Эта его жена, она поняла, что произошло?

— Нет, — психолог пожал плечами, — кажется, что нет. Восприняла, как должное.

— Иногда люди ошибаются, обрекая себя на медленную, мучительную жизнь.

Он решительно поднялся. Стряхнул невидимую пыль с одежды. Сказал:

— Мне нужно кое-что спросить у наших, мать их, водителей.

— Зачем?

— Нужно.

Спящий медленно направился к кабине пилотов, уже не совсем уверенный, что делает то, что нужно. У самого входа обернулся, будто искал что-то, постучал в дверь, сунул руку за пазуху, помялся с ноги на ногу, зашел внутрь, прикрыв дверь. Сказал:

— Привет.

— Здравствуйте. — Правый пилот снял наушники, левый никак не отреагировал, изучая показания приборов. — Вам нельзя здесь находиться.

— А посмотреть, как тут все организовано, можно? С детства мечтал научиться летать. А? Пожалуйста, — он улыбнулся, постаравшись вложить в эту гримасу побольше доброжелательности.

— Ну, — правый пилот задумчиво почесал кончик носа. — Что именно вы хотите посмотреть? Обо всем же не расскажешь сразу, даже за целый день.

— К примеру, какие у вас инструкции, если с самолетом что-то случится. Как будете спасаться? Ведь существуют пути отхода при форс-мажоре?

— Аварийная посадка.

— А при совсем критичной ситуации?

— Мы идем на малой высоте, поэтому можно воспользоваться парашютами, но такое случается совсем редко.

— Отлично. — Максим облегченно вздохнули и вытащил руку из-за пазухи, крепко сжимая черный пистолет, а другой сорвал с левого пилота наушники с микрофоном. — Спасибо за экскурсию, но нам придется расстаться, ребята. Ставьте на автопилот и выматывайтесь из самолета.

— Но нам не положено! — неожиданно тонким, визгливым голосом воскликнул левый пилот. — У нас приказ!

Спящий передернул затвор и приставил дуло пистолета к вспотевшему лбу пилота. Две глубоких залысины и ничего более, но за ними теплился центр его жизни.

— Нет у вас уже никакого приказа, остался выбор. Либо вы умираете, либо берете свои сраные парашюты и остаетесь в живых.

— Ночные прыжки опасны, мы можем зацепиться за что-то или сломаться при приземлении, — неуверенно сказал правый пилот, заворожено наблюдая, как на бледной коже его товарища, по окружности черного дула, медленно выступает и расплывается нервное покраснение. — Это очень опасно, это предельно допустимый край. Даже малые частные самолеты не предназначены для прыжков. Не та специфика.

— Ты мне только что сказал, что при форс-мажоре прыгать с парашютом можно, так что теперь? Получить шанс, сломать ногу или лишиться мозгов — какой тут еще нахрен выбор?! — теряя терпение, спросил Максим. — У вас ровно три секунды на раздумье.

— Хорошо, хорошо. Мы согласны.

Они снизили курс самолета. Они поставили его на автопилот. Они рассказали, примерно через сколько он будет пролетать над практически безлюдной местностью. Они судорожно сглатывали, обменивались перепуганными взглядами и все не спускали глаз с пистолета. Они боялись и одновременно с этим были благодарны. За надежду.

— У меня к вам небольшая просьба напоследок, — сказал Спящий. — Когда вы свяжетесь со своим начальством, то сообщите им, что объекта больше нет. И что новый объект теперь — это психолог. Поняли? Объект теперь психолог.

— Да.

— Тогда пошли.

Держа их на прицеле, Максим указал на дверь. Они вышли в салон самолета, и Андрей тут же вскочил со своего кресла.

— Какого хера вы делаете? — крикнул он.

— Тихо, — сказал Спящий, — или я тебя тоже пристрелю.

Странно, но пистолет почти всегда превращает обычных людей в непревзойденных ораторов, причем, что с одной, что с другой стороны. Те, кто держат его в руке, могут надеяться на преданных слушателей, молчаливых, впитывающих каждое их слово. А те, на кого направлено жерло смерти, становятся необычайно красноречивыми и убедительными, если от них того требуют.

От психолога требовалось лишь первое. Внимать и помогать в воздушной экстрадиции пилотов.

Они быстро надели кислородные маски. Они оделись. Они застегнули парашюты. Они проверили друг друга. Они пожали друг другу руки. Они с трудом открыли ревущую дверь, перекрестились, и с интервалом в пять секунд ушли в холодную бездну, побуждаемые бессердечным черным глазом пистолета. Но и он исчез вслед за ними, когда Спящий швырнул его в темень.

Вместе они с трудом закрыли дверь и отдышались.

— Откуда у тебя взялось оружие? — спросил Андрей.

— Нашел в бардачке машины, и вот еще что — я не собирался в тебя стрелять.

— Ну да, верю. Черт, я же на ней столько ездил...

— И не догадался туда заглянуть.

— Но зачем? Зачем ты выбросил их, как мы теперь доберемся до точки назначения, как посадим эту штуку? Что ты вообще задумал?! И учти на будущее, что я слушаюсь не потому, что ты полубог или дико боюсь или еще что-то: на самом деле у меня едва сил хватает сдерживаться, что б не ударить тебя. Мне сейчас просто интересно, какого хрена происходит?

— Мы не летим в ФСКО, в Москву.

— А куда?

— Мы вообще никуда не летим.

Максим вернулся на свое место. Открытая дверь кабины пилотов болталась на петлях, то оставляя маленькую щель, то распахиваясь на полную, словно юбка танцовщицы варьете. Вместо трусов имелось мутное черное небо за стеклом и россыпь зеленых огоньков показателей приборов.

Андрей подошел и встал напротив Спящего.

— Там еще три парашюта, в их шкафчике.

— Они нам не понадобятся.

— Почему?

— Потому что это конец. Думаешь, что я не знаю, почему мы летим туда?

— Чтобы вылечить тебя, спасти.

— Нет, — Максим покачал головой. — Чтобы обменять меня на твою жену. Я не дурак, доктор. Не дурак. А вот ты — дурень. Неужели ты веришь, что они оставят тебя, ее и меня в живых?

— Конечно. Тебя нельзя убивать, ты же ценный объект.

— А ты?

— Замолвишь словечко, тебя они послушаются, — Андрей улыбнулся и присел рядом.

— Не выйдет. Они введут меня в кому, а вас пустят в расход, чтобы не повторялось больше таких ситуаций.

— Они же не убийцы.

— Они — машина. Система. Внутренние пищеварительные органы, работающие исключительно на государство и в его интересах. Второго шанса у нас с тобой не будет. Поэтому я предлагаю следующее.

Он быстро пересказал свои воспоминания о старике. Он старался вынести самое главное, ключевое из той истории. Он говорил убедительно и тихо. Тихо — это практически всегда убедительно. Он смотрел прямо в глаза психологу, не на секунду не отводя их. Он закончил и вытер вспотевшие ладони о колени.

— У нас остался единственный выход, — сказал он. — Я передаю тебе свою силу, это проклятие. И тогда они не убьют тебя и заодно не убьют ее, как единственный рычаг воздействия.

— А что будет с тобой? Что в итоге сталось с тем стариком?!

— Не знаю. — Спящий пожал плечами. — Все непросто. Он как бы умер.

— Просто-напросто прекрасно, прям хэппи-энд.

— Меня это не волнует. Теперь небольшие изменения.

Максим достал маленькую белую пачку, размером с коробок, зубами сорвал с нее целлофан и вытащил оттуда плоский кусок обоюдоострой бритвы. Сменной, для многоразовых станков. Завернутой в папиросную, липку на ощупь, бумагу.

— Что это? — недоуменно спросил Андрей. — Это не похоже на молнию.

— Одолжил в мотеле. Закатай рукав.

— Я не собираюсь резать себе вены! Это же не жертвоприношение.

— Никто не будет тебе их резать. — Спящий развернул бумагу ровно до половины, как это делают маленькие дети, когда им даешь конфету. Чтобы не запачкаться растаявшим шоколадом. Или кровью. Да, если вы даете тупому ребенку бритву, то это определенно будет кровь. — Закатывай.

— Ладно, ладно.

Психолог поднял рукав свитера и принялся медленно заворачивать рубашку. На самом деле, когда ты не хочешь, чтобы тебя располосовали чем-то очень острым, на то, чтобы расстегнуть пару пуговиц и сделать пять аккуратных движений, делая поистине красивый и строгий отворот, уходит довольно много времени.

— Некоторые советуют резать вены вдоль, — произнес психолог. — Так надежнее. Но я дам иной совет, если меня соизволят спросить.

— Да ну. И какой же? — Максим облизнул большой и указательный пальцы, и провел ими вдоль лезвия.

— Берешь две толстых иглы для шприцев и втыкаешь их в вены. Ложишься в горячую ванну и тихо умираешь. Преимуществ много. Во-первых, не будет некрасивых порезов. Во-вторых, практически не больно. Мало кто знает, особенно это не трогает придурков в черных одеждах, но резать вены, вторгаясь таким образом в организм, это очень больно. В-третьих, если передумаешь, а обычно передумывает где-то шестьдесят процентов самоубийц, то иглы всегда можно вытащить, а маленькие ранки легко закрыть. Ну и, влача свое жалкое существование в дальнейшем, не стрематься некрасивых шрамов, тут мы вернулись к первому пункту.

— Самоубийцы, говоришь. — Он протянул психологу четыре таблетки аспирина.

— Они самые.

— Эти парни обычно оставляют записки, ты ведь в курсе? Перед тем, как уйти навсегда, если им повезло попасть в сорок процентов.

— Да, — кивнул Андрей.

БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ДТП СО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ С ОДНИМ ВОДИТЕЛЕМ ЗА РУЛЕМ — ПРЕДНАМЕРЕННЫЕ САМОУБИЙСТВА

— Пишут и пишут, как будто думают, что это кому-то важно. Но у нас с тобой другая цель. После переноса силы, ты потеряешь память. Не будешь ничего помнить, как я. И как все предыдущие, если я правильно уловил суть истории старика. Я же оставлю тебе на руке записку с номером телефона ФСКО. Ты точно не пропустишь эту посылку с того света. Иначе они подумают, что...

Максим замолчал и ожесточенно потер наморщенный лоб.

— Подумают что? — уточнил Андрей, ловя его рассеянный взгляд.

— Что... не важно, что они подумают. Тебе нужно будет лишь позвонить им, и они все поймут. Особенно, когда опросят пилотов. Я им тоже кое-что передал. Этот телефон будет залогом твоей безопасности и якорем, я надеюсь, он должен поднять память со дна. Но нам нужна фраза.

— Что еще за фраза?

— Контрольная. Сначала же номер, диктуй.

Психолог достал телефон и выбрал нужный контакт.

"Мудила ебаный"

Раскрыл и закинул в рот все четыре таблетки, запив из маленькой стеклянной бутылочки с самой чистой в мире горной водой, о чем искренне уверялось на этикетке.

Спящий левой рукой натянул кожу ему на предплечье, занес бритву, лениво блестящую в салонном свете, как ртуть, выплеснутая из термометра и произнес:

— Диктуй.

— Девять... черт!

Разрезанная кожа из-за сильного натяжения поползла дальше, неприятно надорвавшись на конце разреза. Максим отдернул пальцы, и остальные цифры вырезал на неподготовленном холсте. Стучать в провисшие барабаны оказалось делом менее удобным, но и менее болезненным. Психолог смотрел, как кровь струится по его руке, окольцовывая ее, как десятки алых браслетов. Вскоре они слились воедино, в один невысыхающие покров, похожий на защиту древних гладиаторов.

Первая цифра легла возле локтя, последняя пришлась практически на запястье.

— Теперь фраза, — сказал Спящий. — У нас почти не осталось времени. Может, сам придумаешь?

— Что я могу придумать?

— Что-то короткое, если тебе не нравится боль. Что-то такое...

— "Спящий это я"?

— Тогда мне придется начать с задницы, чтобы это вырезать.

— Хм. — Андрей начал разворачивать рукав рубашки обратно. Ткань быстро пропитывалась кровью, превращаясь из светло-серой в черную. Затем сверху лег тонкий слой шерстяного свитера. Он прижал ноющую руку к боку и произнес: "Я — теперь он".

— Думаешь, покатит?

— Вполне.

— Надеюсь, ты прав.

Слова труднее чисел. Последние можно вырезать при помощи одних только прямых линий и каждый чтец поймет, что это такое. Полукруглые же элементы, как в буквах "о", "я", "е", и так далее, определенно затрудняют процесс, причиняя, что носителю, что писцу, неприятные мгновения. Буквы "ж", "з" и "в" — делают попытку создания вечной надписи просто невыносимой.

Спящий старался сглаживать углы где только возможно.

Первая буква легла на запястье, последняя приютилась практически возле локтя.

— Отрадно, что ты со школы мелко пишешь, — сквозь стиснутые зубы просипел Андрей. — Не девичий такой подчерк.

— Спасибо.

Максим не глядя выбросил бритву куда-то назад. Она прилипла к потолку.

— Остался последний рывок, — сказал он и глубоко вздохнул. Слишком глубоко. Как в последний раз. — Ты знаешь, за все это время я понял только лишь одно... ты был прав. Во всем прав. Все эти твои штуки с психологией, но ты не учел одного.

— Чего?

Спящий покрутил пальцем. Через секунду самолет тряхнуло и даже сквозь обшивку, шум двигателей и ветра, ими был услышан рычащий оглушающий гром. Будто огромный растревоженный зверь проснулся где-то там, в ледяной темноте.

— Всё, чего хотят люди в любви — это не конкретный человек. Всё, чего хотят люди — это душевное спокойствие. Чтобы им было хорошо. Основа этого любовного говна не в ком-то, а в нас самих. Я вспомнил, что со мной происходило в периоды наших ссор с женой и расставаний. Как меня ломало. Мы даже как-то разъезжались с ней на две недели, это было еще до последнего случая, когда все пошло под откос. И знаешь что? Я вспомнил, что мне было хорошо лишь от ее поступательных действий ко мне. Когда она писала, звонила, клялась, признавалась. Ее не было рядом, но я чувствовал себя превосходно. По сути, она мне даже не нужна была в физическом плане, мне достаточно было... душевного спокойствия. Совсем крохотной, тонкой ниточки. Сейчас же... у меня нет точки опоры, чтобы даже злиться на нее, потому что она мертва. И единственный выход...