В принципе, такая плохо вооруженная, хоть и многочисленная шайка, для нас была неопасна. Она была не опасна даже для солидного купеческого обоза. Конечно, завидев кметов, они не решились бы на нас напасть, но ватагу необходимо было обезвредить, чтобы другим было безопасно путешествовать.
Всё вышло, как мы и задумали. Когда я подъехал к поваленным деревьям, передо мной, словно из под земли, выросли пять ражих мужиков. Трое из них были с вилами, двое при топорах. Мой Ворон остановился, но даже не всхрапнул и не дернулся. Но, когда один из разбойников, попытался схватить его под уздцы, Ворон, как бы случайно, наступил своим копытом ему на ногу, затем схватил его зубами за плечо и так начал трепать бедолагу, что тот взвыл и взмолился о пощаде. Остальные четверо настолько растерялись, что мне стало их даже жалко.
'Ну, кой черт их дернул выходить на большую дорогу?' — подумалось тогда мне.
Однако положение сразу изменилось, когда из леса выскочили остальные ватажники. Очень мне не понравился тот, кто был с мечом и щитом. Я понял — это атаман. Он не был, как его подчиненные, с нечесаной бородой и узловатыми руками крестьянина. Мужчина был среднего роста, бритым подбородком, короткими усами, короткой стрижкой. Повадки, движения и уверенность, говорили о воинском опыте атамана. Было ещё пятеро с секирами, в которых угадывалась их принадлежность к воинскому сословию. Но, что это за люди, я сразу так и не смог определить.
— Вы кто такие? — спросил я спокойно, не слезая с седла. — Чьи будете?
— А ты неплохо держишься, кмет! — проговорил атаман. — Может быть, мы даже оставим тебя в живых. Но с оружием, с конем и сбруей, тебе придется расстаться. Слезай, давай, а не то...
— А не то, что?
— Ребята, помогите витязю расстаться с конём, — приказал главарь.
Мужики несмело стали подступать ко мне. Но не тут то было. Я коленями сжал бока Ворону, для которого это было сигналом к действию. Мой жеребец, неожиданно для разбойников вдруг прянул вправо, сбив сразу двух из них, резко довернул крупом и сбил ещё одного неосторожного, а напоследок, лягнувшись, очень точно нокаутировал ещё двух ватажничков. Начало было неплохим, сразу пятеро из шайки оказались на земле, причем двое из них уже так и не смогли подняться. Окружение не состоялось, а я спокойно произнес:
— Вот, что, атаман, твоя шайка окружена моими ребятами, и луки нацелены на каждого из вас. Однако я добрый сегодня. Поэтому предлагаю, чтобы не губить всех твоих лесных друганов, сразись со мной.
Известие о том, что из леса на них нацелены луки моего отряда, произвело сильное впечатление. Почему-то этому поверили безоговорочно, даже атаман. Поэтому мой вызов, он принял.
Чтобы не быть голословным, я громко приказал:
— Кувалда, Владимир, Ратибор, ко мне, остальные на месте!
Трое моих парней выехали из леса с луками наготове. Я слез с Ворона и передал его Владимиру, а сам изготовился к поединку.
— Прежде, чем начнем, я хотел бы знать, с кем буду сражаться. Меня прозывают Кожемякой, я кмет киевской дружины. Старший отряда. А кто ты такой, атаман?
— Меня называют Аспарухом. Я младший сын былгарского хана Аратаха. А это все мои соплеменники, которые ушли со мной, когда мой старший брат изгнал меня из племени, опасаясь моих претензий на наследство и власть.
— Вот так-так! И что же, вы так и разбойничаете всё это время?
— Нет, только последние полгода, когда прервались купеческие дороги. Раньше со своими людьми мне удавалось наниматься на охрану больших купеческих караванов. Мы ходили в Багдад и Тебриз, Самарканд и Трапезунд. Наш последний караван шёл в Херсонес, но напали печенеги, и мои люди не смогли защитить ни себя, ни караван. То, что ты видишь, — это всё, что осталось от нашего отряда. Ну хватит болтать, давай ратиться. Побеждаешь ты, мы все сдаемся без боя, побеждаю я, — вы нас отпускаете.
— Договорились. Все слышали. Есть возражения!
Все молчали.
Аспарух вытащил из ножен меч, оказавшийся чем-то средним между арабским мечом и акинаком. Он был сантиметров семидесяти, слегка изогнут и на конце чуть расширялся, однако не настолько, чтобы называться палашом. Увидев его оружие, я, в свою очередь, попросил Ратибора принести мне акинак.
Когда Аспарух увидел мой меч, он даже опустил свой, и у него на лице проявилось, что-то, наподобие мистического ужаса.
— Откуда у тебе этот акинак? — с содроганием спросил он.
— Нашел.
— И ты его спокойно держишь в руках?
— Как видишь! А о чем я должен беспокоиться? Отличное оружие ближнего боя, из отличного металла, точнее сплава металлов, которое очень трудно сломать и затупить.
— Так ты не знаешь, чем владеешь?
— Догадываюсь, что оружие древнее, принадлежало какому-нибудь скифскому риксу, а, что?
— Это священный акинак скифских вождей, передававшийся не по наследству, а по выбору самого меча. Им владел великий Скиф. Это оружие само выбирало самого достойного война и предводителя. Однако много поколений назад, во время сарматского восстания, он был потерян, казалось навсегда. И вот теперь, этот священный акинак у тебя в руке?
— Ну да, я его нашел в оружейной гриднице, в Киеве. Очень уж он мне понравился, и в руку лег так, как будто стал её продолжением.
— Да, да. Именно так гласят легенды. Воин, получивший власть над мечом, становился непобедимым в бою, неуязвим даже для стрел и дротиков, всё видел и везде успевал. У воина появлялось столько сил, что он один мог сражаться с целой сотней врагов, победить их и даже не устать. Среди моих предков был только один такой герой.
— Ничего такого я не ощущаю, может быть, ты ошибаешься и это не священный акинак?
— А ты им уже убивал?
— Нет.
— В течение нескольких поколений этот меч, видимо, не убивал, поэтому растерял или забыл всю силу былых героев, которая была скоплена в нем. Но стоит ему попробовать крови вновь, и память вернется, вернется и могущество оружия.
— Хорошо, у нас есть другие мечи, которые выкованы в Киеве и не обладают никакой магической силой. Мне всё едино. Кувалда, дай мне свой меч.
— Не стоит, сейчас у акинака магия спит, а мне будет большая честь погибнуть от такого оружия.
— Ты уже готов погибнуть? Воин не должен так думать, иначе он уже проиграл поединок.
— Я знаю, что проиграю, потому что этот меч не ошибался в своем выборе две тысячи лет. За эти тысячи лет он засыпал, бывало, не на одно столетие, но всякий раз просыпался, и всякий раз в руках великого война.
— Хорошо, если ты готов сражаться, начнем, и пусть нас рассудят боги.
Мы изготовились, и началось.
Аспарух двинулся вправо, я, слегка повернул мечом влево и чуть присел, изготовившись отреагировать на любой выпад противника. Болгарин двигался очень хорошо: мягко, грациозно и быстро. Меч его был слегка опущен, сам он был максимально расслаблен, но внутренне очень собран. Он мне чем-то напомнил моего китайского учителя Чжао. Его меч слегка дрогнул в руке, а глаза немного расширились, и я понял, что сейчас произойдет.
Начало его атаки, обманное движение вниз с моментальным переходом на разрубающий косой удар снизу слева направо, я предвидел, поэтому, развернувшись на пятке левой ноги, перенес вес на правую ногу, а левую поставил на носок. Кончик лезвия акинака четко смотрел в глаз Аспаруху. Тот мог бы продолжить свою атаку, работая своим оружием, слева и справа, в разных плоскостях, но не стал. Я понял, что противник очень хладнокровен и прекрасно контролирует свои действия. Тем интереснее было с ним сразиться. Я, ещё при разговоре, решил не убивать болгарина, а вывести его на колющий выпад, и скрутить меч из его рук. В том, что мне удастся победить, я не сомневался. Аспарух был хорош, но не настолько, чтобы даже кто-нибудь из моих ребят проиграл ему. Однако это не значило, что я пренебрежительно стал к нему относиться. Этот человек сражался за свою жизнь и за свободу своего отряда, а это давало любому человеку, не потерявшему надежду и веру в себя, дополнительный стимул. К тому же я подозревал, что его рассказ о магическом акинаке, своего рода уловка, чтобы ослабить внимание противника.
Аспарух крутился вокруг меня и готовил новую атаку. За секунду до неё, я понял, что он готовит, поэтому сообразил, что именно этой атакой и закончится наш поединок. Я так выстроил защиту, что его колющий удар, которого он, кстати, не собирался проводить, был настолько естественен, при моей защите, что я не сомневался, что Аспарух 'купится' на это.
Так и случилось. Он очень стремительно сделал прямой выпад, но и я, не менее стремительно, произвел скачок назад, поймал на своё лезвие меча его оружие, мгновенно провел 'скрутку' и выбил оружие из рук противника. Он попытался поднять свой меч, но я и здесь оказался быстрее его, наступив ногой на оружие Аспаруха и, выставив свой акинак, как предупреждение, — подчиниться неизбежному.
Из рядов его отряда вырвался многоголосый стон отчаяния. Аспарух ждал моего удара, отрешенно глядя в небо. Он смотрел на него в последний раз. Так думал он, так думали его сотоварищи. Так поступали все победители, наверное, так же поступил бы и сам Аспарух, хотя они не были душегубами в прямом смысле слова, потому что не убивали, ради простого удовольствия, а только по необходимости, либо по существующим в этом мире и этом времени традициям.
Я сошёл с меча противника. Наступило тягостное молчание. Все ждали. Я не стал затягивать сцену.
— Ответь мне, Аспарух, а кем приходится тебе хан Аспарух, который увел племена болгар за Истр, на Балканы, когда было нашествие гуннов?
Противник с удивлением глянул на меня своими черными очами.
— Великий хан Аспарух, победитель греков и спаситель нашего народа приходится мне прямым предком по материнской линии. Я назван в его честь.
— Ну, тогда, княжич Аспарух, я дам тебе и твоим людям возможность вновь стать уважаемыми, а, главное, уважающими себя, людьми. Но, только в том случае, если каждый из вас даст мне клятву не поднимать оружия против мирных людей и не грабить на дорогах.
— Да, ты, действительно, великий герой, я убедился в этом ещё раз, потому что все, кто хоть когда-нибудь держали священный акинак великого Скифа, относились милосердно даже к своим врагам.
— К своим врагам, душегубам и предателям, я никогда не буду милосердным. Но вы для меня сейчас ни то, ни другое и не третье. Врагами мы не стали, потому что никто из моего отряда не пострадал, душегубами, я чувствую, вы тоже не были, но, если вы сейчас дадите клятву и кто-нибудь, когда-нибудь преступит её, того я убью без сожаления, пощады не будет. Подумайте, прежде чем давать клятву.
— А разве у нас есть выбор?
— Выбор всегда есть. Тот, кто не даст клятвы, станет нашим пленником. Тот, кто даст клятву, волен идти на все четыре стороны или примкнуть к моему отряду. Каждый из вас должен принимать решение самостоятельно. Ты, княжич, выскажешься последним.
Минуты через две, один из пятерых, у которых были секиры, самый старший из них, подошёл ко мне и сказал:
— Я готов дать клятву тебе, киевский воевода, а пойду я с тобой или нет, зависит от решения моего рикса. Куда он, туда и я.
Остальные произнесли те же самые слова, и поклялись. Я ждал, что скажет Аспарух.
Этот княжич спокойно повернулся ко мне и произнес клятву, а затем спросил:
— А куда следует твой отряд?
— Я с моими ребятами еду на заставу.
— Уж, не к Вышате ли?
— Точно, а ты его знаешь?
— Знаю.
— Это как же понимать? Может, он тебе и хартию выдал, чтобы разбойничать?
— Нет, Вышата честный воин и никогда не пойдет в разбойники. А знает он меня ещё с детства, когда совсем молодым бывал у нас в качестве гонца от князя Святослава. Мне тогда было двенадцать, а Вышате, как мне сейчас, двадцать четыре года. Тогда он приезжал к моему отцу, чтобы предложить союз от имени Святослава против Хазарского каганата. Но отец отказал, потому что хазары и мы были союзниками, а отец не предавал своих союзников никогда. Тогда Святослав пошёл на каганат один и разгромил его. Через год Святослав захватил Белую Вежу, а вятичей присоединил к Киеву. Но на этом не остановился, а пошёл дальше громить хазар и разрушил их столицу Итиль. А ещё через год его дружина разбила дружину моего отца, и Былгарское ханство растеряло свою силу и земли. Святослав не стал брать заложников и убивать моего отца и братьев. Он взял с нас клятву верности ему и Киеву. Этот молодой князь знал цену нашей клятве. Тогда мне было уже пятнадцать, а князю Святославу двадцать один год. Я тоже приносил клятву. Мы тогда много пировали, и я подружился с Вышатой. На заставе я не был, сам понимаешь почему, но слышал, что там воеводит мой старый друган. Знаю, где находится застава, и издалека, правда, но единожды видел Вышату. Поэтому я, младший из князей былгарских, пойду с тобой, Кожемяка и послужу Киеву. Только одна просьба, не разъединяй нас.
— Даже и не думал. Мало того, ты останешься верховодить своим отрядом и будешь слушаться только меня и Вышату.
Болгары радостно загалдели, а Аспарух сказал:
— Умеете вы, русы, рисковать и не проигрывать.
— Я не рус, княжич, я наполовину вятич, наполовину эллин. Мой отец из Херсонеса, а мать, скорее всего, из под Дедославля. Слышал о таком?
— Вот оно что! То-то я смотрю на тебя и никак понять не могу, откуда стали появляться такие русы! Может ты ещё и христианин?'
— Да я крещёный, но христианин плохой. Я не помню даже, когда в последний раз был в церкви, да и молитв не знаю.
— Я тоже христианин, моё христианское имя Христофорос, да и большинство моих людей христиане, хотя в нашем ханстве распространена вера и в древних богов и в Аллаха. Вот за Истром, я слышал, наши соотечественники все христиане.
— Не мудрено, находясь под боком у Византии, не стать единой с ней верой!
Вот, что, брат во Христе, разговоры наши никуда не убегут, а вот люди уже застоялись и ждут наших с тобой решений. Мы все о двуконь, но на наших лошадях пища и оружие, твои же все пешие.
— Не беда. Мы привыкли к дальним переходам на своих двоих.
— Ну, тебе и тем, кого сильно зашиб мой Ворон, мы коней дадим.
— Благодарствую, Кожемяка. Кстати, а как твое настоящее имя?
— Никита.
— О, и имя у тебя подходящее, Победитель.
Трудно было с ним не согласиться, но время шло, и давно пора было двигаться вперед. Я подозвал своих ребят и велел выделить трех коней, одного для княжича, а двух других для тех, которых очень 'удачно' саданул Ворон. Я объяснил им, что две лошади будут освобождены от поклажи временно, до тех пор, пока не придут в себя двое контуженых болгар. Одного же, лучшего из вьючных меринов, до заставы придется отдать Аспаруху. Ребята отнеслись к этому спокойно, с пониманием. Никто из них не пробурчал, что вот всяким там разбойникам раздаем своих коней.
Через полчаса, сильно увеличившийся отряд, двинулся в путь. Мы с Аспарухом ехали впереди, за нами следовали Кувалда, Владимир, Родомысл, Вольга, Птах и Ратибор, за ними шли болгары. Огонек с Мстишей были в дозоре, а в арьергарде с вьючными конями ехали Добронрав и Рогдай. Направление указал Аспарух. Дорога шла лесом, правда, совсем не таким густым, как это было при походе во Вручий. Очень часто встречались большие лесные поляны, а иногда лес заканчивался, и перед отрядом, аж, до самого горизонта, расстилались поля. Затем снова начиналось редколесье и вновь поля. К вечеру второго дня мы разбили лагерь на опушке леса. Кстати, болгары каким-то образом к этому времени успели набить довольно много дичи, в основном зайцев, куропаток и даже молодого оленя. Как они это сделали, не имея луков, можно было только догадываться. Думается, что на этом пространстве у них стояло много силков и ловушек, потому и улов оказался столь богатым. Быстро всё освежевав, выпотрошив и очистив, наш сводный отряд приступил к трапезе. Ни вина, ни пива, ни хмельного мёда ни у кого не было, поэтому мы всю свою пищу запили родниковой водичкой. Должен заметить, что мне на киевщине очень часто встречались родники. Не знаю, столь ли богата родниками Киевская область в моём времени!
