Покаянно киваю.
— Идти в милицию тебе не надо. Как мне объяснили, в милиции собирают лидеров подростковых группировок на профилактическую беседу и для знакомства. Вот тебя и вызывали с Груздевым. Где Груздев и где ты? Ты ведь его недавно побил? За дело насколько знаю, тем более он первый затеял драку. Он тоже с тобой принимал участие в этой драке? — удивляется.
— Мы с ним разобрались между собой и конфликтов между нами больше не должно быть, — успокаиваю. — Спасибо Валентина Ивановна. Сегодня, как раз секция, а завтра — занятие с репетитором.
— Странная какая-то методика у милиции? Сначала присылают милиционера чего-то вынюхивать в школе. Ничего не получилось, и решили собрать подростков на какую-то беседу, — возмущается.
— У них изначально ничего не было на ребят, а реагировать, наверное, как-то надо. Вот они формально и изображают деятельность для отчета, — предполагаю.
— Вот я и хочу сказать, что они не считаются ни с кем, как будто подростки ничего не понимают. Откуда будет уважение к милиции у подростков? — продолжает негодовать. — Ладно, иди в класс, скажешь, что был со мной, — отпускает меня.
После уроков на секции оказалось больше тридцати человек. Мы с Алексой озадаченно переглянулись. Что тут такой толпой делать? На всех же ни снарядов не хватит, ни перчаток. Больше времени потратится на ожидании своей очереди к снаряду, а безделье разлагает. Оптимальное количество присутствующих в наших условиях — не более пятнадцати человек, так как все занимаются по индивидуальным планам. Предложил АлексЕ всех разделить на две группы и заниматься по очереди, по полтора часа. Причем, первые занимаются во вторник в первую смену, а в четверг во вторую. Он неохотно поддержал. А куда деваться? Я бы вообще ушел, да ответственность, черт ее возьми. Так и объявил всем. Двое ушли сразу, не дожидаясь разделения. Некоторые пацаны и мои ребята, изъявили заниматься со мной в группе. Тогда объявил:
— Все, кто хотят заниматься со мной, приходят в спортзал через полтора часа, и пошел на выход из спортзала. Мои пошли за мной. В дверях оглянулся и наткнулся на грустные глаза Толика. Кивнул ему головой — за мной. Толик за последнее время поднабрал силы и выносливости, и уже не выглядит таким тюфяком, как в первые недели. Есть стержень в пареньке. Я пошел в комнату Бюро ВЛКСМ. Во-первых, я и некоторые ребята там хранили свою спортивную форму, правда неприятный запашок пота и носков пробивался из шкафа. Во-вторых, надо просмотреть документацию по комсомольской работе в школе. Давно руки не доходили до нее. Сделал выписки по упущенным мероприятиям в плане работы организации на год и последнюю четверть. Надо будет накрутить хвосты ответственным за это членам бюро.
На следующий день ко мне подошли важные Маринка Любимова и Танька Филина. Обращаю внимание на напряженную тишину в классе. Все девки замерли в ожидании и смотрят на нас. Пацаны тоже постепенно замолкают и ехидно наблюдают за театром из трех актеров, а эти торжественно заявляют, что в пятницу организуется в классе чаепитие, на котором все ждут мое исполнение песен под гитару. Оглядываю лица одноклассников и ловлю отголосок какой-то мысли. Еще раз оглядываюсь. Вижу Сему, шушукающегося и хихикающих с Кузей. Вот оно! Отмечаю заодно опустившего голову, ухмыляющегося Серегу Анненкова и развернувшуюся к нам, Наташку Морякову, которая сидит впереди меня.
— Уважаемые девочки, вы это хорошо придумали. Я обещал, а слово свое стараюсь держать и готов выступить, но насколько знаю в классе есть несколько музыкантов более опытных, чем я. Почему бы не организовать концерт из всех, кто умеет петь и играть? У тебя Маринка, догадываюсь, прекрасный голос, — все засмеялись, а Логачев Валерка заржал, чуть не упав со стула.
Все помнили, как однажды Маринка встала в позу певца из комедии "Не может быть!" и заблажила: "Только на снегу, только на снегу...". Громко, но я отметил ее чистый голос.
— Далее — двое, можно сказать, профессиональных музыканта, — киваю на Сему с Кузей, замерших от неожиданности. — Серега Анненков хорошо поет и играет на гитаре. Наташка Морякова долго училась в музыкалке, — продолжаю, но Наташка меня перебивает:
— Для меня инструмента нет.
— Ради такого мероприятия, можно договориться с Евгенией Сергеевной и организовать чаепитие в ее музыкальном классе. Может еще кто скрывает свои вокальные и инструментальные таланты? Считаю, что моя идея более удачная.
— А что? Можно и так, — соглашается Филина и оглядывает класс.
— Соловьев будет петь свои песни. А где мы свои возьмем? — выражает свое возмущение Анненков.
— К сожалению, я не успел выучить несколько современных песен. Все же знают, что только недавно взял гитару в руки. К тому же, это даже хорошо, что ты Сергей, будешь исполнять популярные песни, которые все знают. Могут петь все желающие, — большинство в классе меня поддержало одобрительным гулом. Только Наташка наотрез отказалась выступать. Кто бы удивился?
Как-то на перемене встретил свою солистку Наташку, заметно расстроенную. Стоило мне только проявить участие, поинтересовавшись причиной, как у нее глаза сразу наполнились слезами и она, мотая головой быстро отошла и отвернулась к окну в коридоре. Стою как дурак и не знаю, что делать. Как успокаивать плачущую девчонку в многолюдном коридоре? Не обнять, чтобы успокоить и не уйти. Зачем я куда-то лезу, стремясь утереть слезинку ребенку? Хотя я к ней уже подходил и предлагал свою помощь в случае возникновения проблем. Чем я могу помочь, если у нее сердечные проблемы? Если ее обидел какой-нибудь пацан — другое дело. Стою рядом и жду, когда она сама успокоится. Через некоторое время всхлипывания стали затихать, и я смог кое-как выяснить в чем дело. Оказалось, что ее отец попал в автомобильную аварию и сейчас находится в больнице. Авария произошла далеко от нашего города — в Пензенской области. Отец лежит в больнице в Пензе. Как им сообщили — он пока транспортировке не подлежит, и мама уехала к нему. М-да, тут я помочь бессилен.
— Может, вам деньги нужны, лекарства дефицитные или еще что? Я могу помочь, — предлагаю всхлипывающей девчонке.
— Спасибо, не надо. В профкоме обещали помощь, — мотает головой, вытирая слезы.
— А как он оказался так далеко? — спрашиваю, протягивая носовой платок.
— Папа дальнобойщик, — сообщает, принимая платок. — Спасибо, мне надо идти, — возвращая платок, смотрит опухшими глазами и шмыгает покрасневшим носиком.
— Возьми себе, потом выкинешь, — отмахиваюсь задумавшись, как поддержать девчонку не скомпрометировав.
"Евгения Сергеевна!" — мелькает мысль.
Распрощавшись, пошел к учительской. Евгении Сергеевне объяснил Наташкины трудности. Она озаботилась сообщением и пообещала, что-нибудь придумать, посоветовавшись с ее классной руководительницей.
В четверг с Филом наметили съездить в город и купить к чаепитию торт в кулинарии, но Валентина Ивановна сорвала все планы. Она объявила о завтрашнем выезде класса на переборку картофеля в колхоз. Кто-то обрадовался, так как уроков не будет, а кто-то огорчился — чаепитие срывается.
Колхоз.
На следующий день всем классом тряслись в ПАЗике с песнями навстречу реалиям советской жизни.
Нас, (спасибо, что предупредили) одетых в резиновые сапоги, вывезли в сырое и грязное бывшее картофельное поле. Еле дотащились, выдирая ноги из вязкой земли до огромного картофельного бурта. Мы уже знали, что зачастую в колхозах так хранят картофель, собранный осенью, так как сами участвовали в двухнедельной уборке урожая, только не в этом колхозе. Бурт уже был вскрыт — снят полуметровый слой земли с боковых склонов. Вонь от гнилой картошки была невыносимой, но потом принюхались и притерпелись. Мы облепили бурт и началась работа. Подумал сначала, что хорошей картошки среди гнилья будет мизер, но ошибался. Сгнившего картофеля в этом бурте оказалось, наверное, треть. А ведь за собранный урожай колхоз отчитался, заработок получили. Значит, заплатили и за эту гниль. Вот одна из гримас социализма. Таких буртов на этом поле было около пяти. А всего в колхозе? А по стране? А если применить эту статистику ко всему урожаю страны? Можно предположить — правительство тратит деньги на закупку части урожая за границей, вместо того, чтобы строить хранилища и перерабатывающие собранный урожай предприятия. Нет системы для тех же сельхозпроизводителей, чтобы они были заинтересованы в объеме выращенного, собранного и сохраненного урожая. Недаром в народе ходила популярная шутка о колхозе-миллионере, задолжавшего миллион государству. Вот в моей семье практически весь урожай картофеля, выращенного на даче, сохраняется почти до нового урожая, остается для нового посева и мелочь, которую приходится отдавать или выкидывать. Экономисты из будущего такую бесхозяйственность объясняли планом и валом. Мне все это было не очень понятно, но видя подобное любой неспециалист сделает вывод — так быть не должно.
Всех нас такой объем работы сначала испугал. Казалось, нам не хватит дня, чтобы перебрать все, но к четырем часам мы управились. Когда мы прибыли к месту работы за соседним буртом сидели несколько женщин. Они закончили работу до обеда, а мы (более тридцати человек) работали целый день. Получается — один колхозник в поле может заменить нескольких городских жителей. На работу в колхозы ежегодно направляют рабочих от заводов. Моя мама инженер-конструктор каждое лето и осень ездит. Пусть они и работают лучше нас, но и зарабатывают соответственно больше, причем на работе им сохраняется оклад. Получается двойная зарплата. Конечно, маме выгодно. А государству тоже? Возможно. Ведь за импортный картофель нужно платить дефицитной валютой. Опять можно вернуться к вопросу сохранения урожая. Вероятно, наши руководители видят и борются с бесхозяйственностью. Не раз слышал и видел лозунг — "Соберем урожай без потерь!", но не слышал — "Соберем и сохраним урожай без потерь". Лозунгами проблему не решить. Нужна материальная заинтересованность.
Хорошо, что часть продовольственной проблемы в стране решили выделением участков под дачи. Сколько таких семей, как моя, не покупает часть овощей? Как же раньше жили без дачных участков? В нашем садовом товариществе не видел участков, использующихся для отдыха. Весь участок занят под гряды, плодовые деревья и ягодные кустарники. Все выходные, а зачастую и после работы мои родители и другие дачники тратят свое свободное время на работу там. Причем получают от этой работы удовольствие. Мазохизм какой-то! Никогда не мог понять этого ни сейчас, ни в будущем.
Размышления.
По пути домой задался вопросом: "Государство, планируя будущий урожай изначально закладывает часть в запланированные потери? Или подсчитывая полученный урожай, просто выделяет валюту на закупку недостающей для населения части урожая за рубежом? Или изначально выделяются деньги на закупку урожая внутри страны и за рубежом?" Тогда — не важно, сколько собранного урожая дойдет до потребителя. Подумав, сделал вывод, что не могу понять логики ни в одном из вариантов для нормального хозяйственника. Может есть другой, оптимальный вариант, про который не знаю? Неужели в стране все так плохо только в этом вопросе? А во всей экономике?
Потом мысль метнулась в сторону. Пойти в институт народного хозяйства? Стать экономистом? Потом сидеть в какой-нибудь конторе за сто пятьдесят-сто восемьдесят рублей в месяц. Строчить диссертацию в свободной время. Расти по всем ступенькам карьерной лестницы. Иногда выезжать в колхозы на подобные сегодняшнему пленэры или перебирать гниющий урожай на овощных базах. Или сразу пробиваться в торговую мафию? А там ходить по лезвию ножа, трясясь от слова ОБХСС. А может идти самому в ОБХСС? Лучше уж в КГБ. Только, они сами отбирают кадры для себя вроде. Инициативников там не любят, только стукачей.
Нет! Все-таки мне техника более по душе. Выбрать бы такую специальность, где отвечал бы только за себя, не имея подчиненных, треплющих нервы, и где надо мной будет меньше начальников.
Надо все-таки идти в радиоэлектронику ближе к будущим компьютерам. В стране еще на пятьдесят лет вперед будет повальная компьютерная безграмотность. Ненамного лучше будет и за рубежом. Стать ценным специалистом, тогда не так будут страшны тупые начальники. Айтишники всегда и везде будут в цене. Попутно писать и продавать песни и заниматься боксом или рукопашным боем.
Но это позже. Этим летом надо выходить на кого-то из властьимущих и попытаться изменить историю страны.
Деревенские.
На следующей неделе мне подвернулся новый сборщик икон на очень перспективном северном направлении от города. Там было много деревень, в том числе заброшенных.
После секции выхожу с ребятами из школы и слышу слева снизу от крыльца какой-то писк. Как котенок или щенок пищит, только непрерывно. Там же, сбоку от крыльца стояла группа незнакомых ребят и над чем-то смеялись. Среди них был Генка Стриж, старший брат Женьки Стрижева. Женька жил постоянно с родителями в нашем поселке, а его старший брат большую часть времени проживал в какой-то деревне за заводом и только иногда появлялся в поселке погулять, выпить и развлечься. В поселке и вероятно, в своей деревне пользовался уважением среди пацанов. Стриж старший дорожил своим авторитетом. Помню — мы стояли с поселковыми ребятами и трепались как обычно о своем, шутили, смеялись. С нами был и Генка, как равный. В ходе какого-то шутливого спора один из ребят, старший по возрасту среди нас, в шутку ладонью провел Генке по лицу и слегка оттолкнул. Никто из нас не обратил на этот поступок никакого внимания. Вдруг слышу хлопок, а у старшего на лбу появилось рассечение, из которого хлынула кровь ручьем. Вижу, напротив стоит злой Генка с намотанным на руку солдатским ремнем с пряжкой. Оттащил его тогда, а потом пытался выяснить у него, почему он так среагировал, пусть на глупый, но безобидный поступок? Генка так и не смог мне внятно это объяснить. В общем, отношения у меня с ним были, если не дружеские, то нормальные, ровные и взаимоуважительные.
Я выглянул с крыльца вниз и увидел, что какой-то пацан зажал в углу, образованному крыльцом и стеной школы девчонку-школьницу.
Обычно мы с неизвестными деревенскими пацанами пересекались редко. Много ребят, учащихся в школе были из окрестных деревень. У многих ребят из поселка остались родные и знакомые, живущие в деревнях. Многие городские ребята летние каникулы проводили в деревне или часто туда ездили. Но у городских к деревенским жителям проявлялось какое-то превосходство, как к менее грамотным, похуже одетым, слабо ориентирующимся в городской жизни. Они зачастую отличались от городских "оканьем" и отдельными специфичными словами. Всегда считал, что сам "акаю", но в военном училище ребята сразу определили, что я с Волги по слабо выраженному "оканью". А у деревенских пацанов к нам проявлялось демонстративное презрение, как к слабакам, маменькиным сынкам, не готовым к настоящей жестокой драке. Слышал, что у них нередко на праздники бывали драки деревня на деревню, в которых принимало участие все мужское население с колами, ножами, цепями, даже стрельбой и использовался колхозный транспорт для доставки бойцов к месту драки. Конечно, в городе такого не бывало.
