Гудящий, пылающий факел поднялся до крыши соседней "хрущебы". Зазвенели, посыпались стекла. Дебелый кирпичный забор погасил взрывную волну, пустил ее выше. Затылок окутало жаром, слегка заложило уши, но Устинов даже не пошатнулся. Этот город он выучил наизусть: не раз и не два, во время долгих пеших прогулок, мысленно убегал из любой его точки. В душе крепла уверенность, что оторвался, что победил.
* * *
Черная "Волга" с ленинградскими номерами только на вид была грязной и неказистой. Каких-то полгода назад она обладала кремлевской пропиской, а там, как известно, механиков Кулибиных полный гараж. Машины доводят годами. Да так, чтоб одно не в ущерб другому: надежность, скорость, маневренность, безопасность. В общем, не машина — игрушка, а поди ж ты! — досталась простому полковнику на правах частной собственности.
Как сказала Анастасия, это было нетрудно: новая власть предпочла иномарки, а "Волги" пустила в продажу.
Для такого волчары как Максимейко, трудно придумать лучшие ноги. Он привык к кочевой жизни со всеми ее издержками: рэкетом, взятками, грабежами, освоился на дороге, заматерел. Тормозни его на любом посту, по взглядам, по жестам стражей порядка сразу определит: кто из них сколько возьмет.
Для того, кто крутил баранку, это не ново. Чем дальше на юг — тем нещаднее солнце, тем ненасытней менты на дорогах. Климат такой, что ли? Это где-нибудь в Вологодской области людям раздолье. Ну, может, еще в Центральной России. Там, если вас остановят — только по делу. Для того, например, чтобы спросить: почему не работают поворотники, или с тревогой подскажут: "Вид у вас слишком усталый. Не рискуйте, пора отдохнуть". Смешные, наивные люди! Взяток совсем не берут, даже от чистого сердца. Для них это дико! Так и живут на одну зарплату. Не добрался туда прогресс, с бубенцами, на "шестисотом".
О Москве говорить не будем. Это хуже, чем юг. Ее нормальные люди обходят самым внешним кольцом. (ну их в баню, рожженных дожжем на пороге булошной) Москва — эталон жлобства, город, где ходят во власть конкретно и, исключительно, по большому. Ходят так, что потом вся Россия крутит носами!
Настоящие чудеса начались уже под Ростовом. Кому рассказать — не поверят! Да и сам Максимейко сначала опешил: по пояс голый гаишник вынырнул из окошка стеклянной будки, засвистел, замахал полосатой палкой: эй, ты, который на "Волге", сюда, мол! Видок у гаишника был еще тот: форменная фуражка чудом держалась на лысой макушке — гвоздем приколочена, что ли?
Валерий Григорьевич хмыкнул: "во, клоуны!", послушно поднялся по узкой лестнице, толкнул хлипкую дверь. Это в фильмах полковник разведки может построить хозяев дороги. В жизни не получается — так самого построят, что очнешься в вонючем кювете без машины и красной корочки.
Дым в "служебке" стоял коромыслом: вот-вот — и взлетит крыша. Внизу, под сизым кучевым облаком — самый натуральный банкет. Рабочий стол застелен газеткой, а на ней — обилие разноцветных наклеек и плодов южной осени. Телефон и компьютер — в самом дальнем углу, чтоб не мешали. На кожаном черном диване сидя дремлют две плечевых проститутки -ушатались, бедняжки!
Четыре луженых глотки тоже устали пить и теперь тешили души:
"Любо, братцы, любо,
Любо, братцы жить,
С нашим атаманом,
Не приходится тужи-ить"
Максимейко вежливо кашлянул.
На него замахали в четыре руки: не мешай, мол!
— Гыля, сам пришел! — искренне удивился старший по званию, закончив "спываты" — типичный донской казачура с погонами лейтенанта и потным лицом кирпичного цвета, над тесным воротничком.
— Пришел бы он, как же! — победно ощерился лысый и дохнул сложным букетом на Максимейко. — В общем, так, мужичок, считай, что тебе повезло. Доить мы тебя не будем, хотя можем. Клади на стол полтишок. У нас полтишка не хватает, чтобы деньги поровну поделить.
До сих пор Максимейко считал, что где-где, а на дороге его чем-либо удивить трудно!
— Надо же, альтруисты сплошные пошли, — ворчал он себе под нос, имея в виду и пьяных гаишников, и давешнего клиента, того мужика, что так дорого ценит свое честное слово. — Ничего, дорогой, потерпи, до назначенной встречи всего-то три дня. Если все пойдет, как намечено, — он постучал по бейсбольной бите, — будет у меня целый день передышки!
У полковника в разработке были еще два дела: одно в Ростове, другое — в соседнем райцентре.
Беспощадное солнце стремилось к зениту. Максимейко совсем угорел: в ушах зазвенело, над дорогой поплыли оранжевые круги, серая полоса асфальта резко вильнула в сторону, превратилась сначала в тонкую линию, а потом разошлась ножницами. Начало нынешней осени выдалось на удивление жарким. Термометр даже в тени поднимался до сорока. "В этом году, — поясняли астрологи, — наша планета максимально приближена к Солнцу". Похоже, что так.
Ох, уж эта дорога! Пришлось свернуть на обочину, свериться с картой: пилить еще и пилить — четырнадцать верст с гаком! Хоть бы кемпинг какой на пути! Эх, нырнуть под душ, выпить холодного пива, а потом хорошенько выспаться и дождаться вечерней прохлады... но об этом можно только мечтать!
Максимейко достал из багажника бутылку минеральной воды и вылил себе на голову. Смешавшись с соленым потом, невнятная влага горячими струйками стекала за воротник и дальше, под брючный ремень. Легче не стало, но он все равно сел за руль и рванул дальше: к Ростову, вернее — к желанному пиву.
...Город как будто бы вымер. От самых его окраин вдоль дороги столы, а на них — лотки с осетриной. Продавцов не видно — попрятались в тень. Мол, совесть имеешь, заплатишь, а ежели так возьмешь, — дерьма не жалко. Над желтою марлей роились мухи и это единственное, что придавало пейзажу эффект движения.
Валерий Георгиевич Ростов не любил за грязь и амбиции вольного города Гамбурга. А раз не любил — значит, не знал. Ехать пришлось наобум, вдоль полотна железной дороги. Он тешил себя робкой надеждой добраться до какого-нибудь вокзала. Уж там-то всегда многолюдно.
Полковник долго плутал по улице Фритьофа Нансена и все удивлялся: ну как здесь люди живут? — пыль, серость. Даже навозные мухи утратили перламутровый глянец.
У обочин — огромные кучи мусора. Покоятся, как верстовые столбы. Дорога из прошлого в никуда... тьфу ты, опять накаркал! — чуть впереди плотно застрял грузовой трейлер. Шофер, мокрый как мышь, плюнул от возмущения, матюкнулся, пнул ногой лысый скат и пошел искать пиво — даже лицом просветлел.
Пришлось возвращаться назад и опять выбираться на главную. Не город — лабиринт Минотавра: повесили тонны железа в виде дорожных знаков, а половина из них друг другу перечат. Эдак хрен куда попадешь, а тут еще движок перегрелся — холодной водички хочется и ему.
Максимейко свернул в какую-то узкую улочку, припарковался в тени раскидистой груши. Было все так же жарко, но жадные языки солнца не пробивали листву, не слепили глаза. Найти бы еще холодной воды, долить радиатор, да силы... где же их взять?
Усталость прибирала свое: Валерий Георгиевич откинул сидение и прилег...
Разбудил его скрип, вернее — не скрип, а отчаянный визг тормозов. Максимейко спросонья подпрыгнул: в сантиметрах от заднего бампера стоял "Мерседес" — тот самый, шестисотый, модного серебристого цвета. Нарисовался, как из расхожего анекдота. Не машина — игрушка с надлежащими "наворотами", по самому последнему слову.
Седой старикан небрежно захлопнул дверь, походя цыкнул электронным замком и тенью метнулся к воротам кирпичного гаража. Там с минуту поколдовал над хитрым замком, набрал код и скрылся за бронированной дверью. Выходил он, спиной вперед, прижимая к груди две бутылки шампанского. Стекло дымилось на солнце, исходило холодным паром, а в карманах коротких штанов "а-ля Гитлер югенд" плотно сидели бокалы — резные, из хрусталя.
— Извините, пожалуйста, — хотел было сказать Максимейко, но только закашлялся.
— Те чё, братан? — мгновенно спросил старик вкрадчивым голосом, как волк, оборачиваясь всем телом.
Эх, в кино бы такого снимать! На широкой груди — густая седая поросль; сквозь прорези майки — фрагментами — храм с пятью куполами, профиль дедушки Сталина и еще кое-что в этом же роде.
Этот "фрак с орденами" внушал почтение, и не только он: из-под бутылок выглядывал "напупочный" крест на толстой претолстой "цепуре". Такой в магазине не купишь — эксклюзив из красного золота килограмма, на полтора.
Короткие толстые пальцы были тоже, сплошь в золотых "гайках". И сидели они плотно, как патроны в обойме — только не смазаны. На небрежно побритом лице два глубоких неровных шрама от бутылочной "розочки". Тонкий с горбинкой нос, нервные губы... а глаза колючие, холодные, мудрые.
Законник. Высший сорт, воровская каста, — порывшись по памяти в картотеке, определил Максимейко. — скорее всего, смотрящий по кличке... по кличке Черкес. Матерый дедуля. Об такую морду только поросят бить.
Черкес в свою очередь, как рентгеном просветил случайного странника, слегка потеплел взглядом — наверное, не нашел ничего подозрительного. Видимо, работа с криминальным оттенком наложила и на полковника блатной отпечаток.
— Ты откуда, братан? — уже дружелюбно спросил Черкес и глянул на номера, — А, блокадник! Ну, и как там на трассе?
— Пекло.
— Понятно, что пекло. А ко мне по какому вопросу?
— Заблудился. Дорогу спросить, вот, хотел.
— Так спрашивай.
— Где тут у вас университет? — Валерий Георгиевич вспомнил карту Ростова и назвал примерный ориентир.
— О-ба-на! — старикан присел, его ноги свернулись забавным кренделем, — а шо? — прошептал он, — у нас и такой есть?!
— Да вот же, на карте.
— Ха! Да это ж бывший РИСИ! Не знаю, братан, шо ж тебя сюда занесло? Знаешь что? Выезжай обратно на главную и жми прямиком до тюрьмы. Как проедешь — ломай направо. Пятый светофор твой.
— А где здесь тюрьма? — Максимейко почувствовал себя дураком.
— Ты че, братан?! — изумился Черкес. — Ты даже не знаешь, где в Ростове тюрьма?!
— Да вот... боюсь, проскочу.
— Не жохай, братан! — успокоил его старикан и коснулся его плеча холодной бутылкой, — мимо тюрьмы не проскочишь!
Мимо тюрьмы было действительно проскочить мудрено. Бетонный забор — простое строение, без всяких изысков. Но именно он морально царил над городом, был, так называемой, господствующей высотой.
Максимейко представился офицером ГУИН. Звонок из Москвы был и прошел он вовнутрь без малейших проблем, предъявив вертухаю подлинный пропуск. Валерий Георгиевич действительно числился сотрудником главного управления: все чин чинарем, с записью в трудовой книжке. Вот только зарплату и пайковые получал за него другой человек.
Проверящего из Москвы уже ждали. Краснорожий "кум", с мордой кидалы, окинул блуждающим взором углы своего кабинета, покосился на телефон и поднялся из-за стола.
— У нас все готово, — сухо сказал он, будто бы речь шла о квартальном отчете, и подмигнул, — детали обговорим позже, а пока будем решать бытовые проблемы. Вы уже где-то остановились?
— В центральной гостинице, — не моргнув, соврал Максимейко, поскольку "кидала" кум интенсивно кивал за него.
— Вот и отлично: сейчас мы отметим командировочное и займемся остальными делами. Следуйте за мной.
Следуйте, так следуйте.
— Надо же, слово какое многозарядное: "отметим", — гыгыкнул "кум" на выходе из длинного коридора, — хоть так его понимай, хоть этак. Майор Славгородский, к вашим услугам!
Полковник представился как Максименко. А что делать? — такая фамилия, что все равно переврут.
— Хохол? — лукаво прищурился кум.
— Украинец, — подыграл ему Валерий Георгиевич.
Он уже догадался, что за вопросом последует длиннобородый "прикол" и просто решил сделать человеку приятное — авось пригодится.
— Нет, батенька мой, хохол! — Славгородский затрясся в беззвучном смехе, — украинцы на Украине живут, а хохлы — у нас, на Дону!
"На воле" было все так же жарко, но, черт побери, уже не так одиноко. И чужбина становится ближе, если есть с кем перекинуться словом. Даже мордатый кум... как там его? — Славгородский — будто бы скинул личину хамства и стал... человечнее, что ли?
— Ни о чем более-менее важном, в своем кабинете не говорю, — вслух отозвался предмет его размышлений. — Больно уж много завистников. Там за углом небольшой ресторанчик: пойдем, посидим? — банкет за счет "фирмы".
— А товар, а машина? — я ж за рулем.
— Никуда он не денется, твой товар. В понедельник получишь. Пусть этот гаденыш еще маленько попарится. Насчет тачки тоже не беспокойся. Место найдется: поставим в моем гараже. У меня и переночуешь. Пошли! А то, по глазам вижу, ты Славгородского совсем за жлоба принимаешь!
Конверт с тридцатью сотенными купюрами, полковник отдал заранее, едва принесли салат. Но, как оказалось, было это напрасной предосторожностью. Славгородский тоже пил не пьянея. Он вообще оказался хорошим парнем. А имя носил редчайшее -Аким.
Под шашлык скушали полтора литра, и порешили, что "пока хватит" и столько же взяли с собой. Жил Аким в саманной казачьей хате, отделанной кирпичом. За резными массивными ставнями хорошо сохранялась прохлада, а зимою — тепло. В зарослях тенистого сада пел свою грустную песню сверчок, над ветхой оградой уныло висела луна, да кружилась мошкара в хороводе вокруг электрической лампочки. Стол был накрыт на открытой веранде, ближе к природе.
— Ну, как он, мой подопечный? — спросил Максимейко, выждав подходящий момент.
— Чига малой? А что с ним станется? — усмехнулся Аким. — Ты зону любую возьми: "чехи" везде в почете. Мягко спят, сладко едят — уважаемый клан! Твой подопечный людей воровал, продавал, как скотину, на мясо. Он убивал, калечил, судьбы ломал, а ему семерик сунули, как честному вору. Значит, судье кто-то подмазал?
— Крепко подмазал.
— Ну вот, а ты еще спрашиваешь. Теперь же, опять слух по "хатам" прошел: Ичигаева выкупают. Урки уже знают: кто, когда и за сколько. Называют ту самую сумму, что ты мне в конверте принес. Я то что? — я человек маленький, действую по указанию свыше. Мне с этого дела, — он кивнул на конверт, — если что и обломится, то малая толика, хватило бы на цветной телевизор. А вот задумаешься, страшно становится: сколько хороших людей они с потрохами купили?!
— Меньше думай, — посоветовал Максимейко, — а больше пей. Англичане вон, перед сном таблеточку аспирина и добрую порцию виски... и меньше, чем мы страдают сердечными заболеваниями. А все оттого, что спят хорошо. Так ты говоришь, все знают? И кто же тогда выкупает этого Чигу?
— Говорят, что люди его тейпа.
— Это хорошие слухи! — одобрил полковник. —
это очень хорошие слухи, — уж он-то прекрасно знал, откуда они растут. — Запустить бы еще такую молву, что в бега Ичигаев подался, куда-нибудь за кордон, чтобы поменьше искали. Я бы за это хорошо заплатил.
Славгородский повеселел и мгновенно наполнил рюмки:
— Слухи слухами, а куда ты его, коли не тайна?
Так я тебе и сказал! — мысленно хмыкнул Валерий Георгиевич, а вслух произнес:
