Представляю, как пахло здесь в то первое лето. Я побывал в похоронной команде в Городе и помню это всепроникающий запах разложения. Казалось, что от него никогда не избавиться. Похоже, крысы и голуби здесь на этом и разжирели. Какая бы не была 'чистая' бомба, радиация все равно есть — теперь об этом знают все, кто выжил, от детей до бабушек. Я не представляю, что творится там, где применили нейтронную бомбу, если, конечно, её вообще где-то применили, но на то, что происходит после обычного атомного взрыва, я знаю не понаслышке — нагляделся воочию. Даже там, где мы сейчас шли, наверняка, радиация повышенная, а эпицентре она в сотни раз превосходит обычный фон. Заражение других территорий сильно зависит от того, какой была погода в момент взрыва и куда пошло радиоактивное облако.
В любом случае, то, что здесь живут люди, говорило о том, что радиация здесь не слишком лютая. Я очень на это надеялся, так как сзади меня шла та, с которой надеялся еще не раз заняться любовью. За все время, что мы шли по лесу, нам ни разу не удалось уединиться. А хотелось — я чувствовал, что Ольга даже больше, чем я, сгорает от желания, похоже, её перестроившийся организм повлиял и на эту сферу.
Еще одним доказательством присутствия радиации были те, что сейчас поворачивали головы вслед за мной и таращились своими круглыми глазками. Они летают везде и наверняка бывают и в промзоне. Я опять посмотрел на голубей — да, поведением эти мутировавшие птички сильно отличались от обычных сизарей. У меня было такое ощущение, что они оценивают сейчас нас, прикидывая, когда, мы будем готовы к тому, чтобы превратиться в их еду. Представляю, какими стали крысы — эти твари и так были умными, а судя, по глупышам, когда-то умевшим только ворковать да срать на памятники, сейчас они, наверное, продвинулись в своем развитии совсем близко к человеку.
'Ну их к черту! Лучше не думать о плохом. Твари гораздо страшнее, и ничего, человек выживает. Потому что мы самые страшные звери и самые опасные, — усмехнулся я. — Особенно для самих себя'.
Ромка в очередной раз остановился, огляделся и вдруг спросил:
— А этот, — он махнул рукой вперед, туда, где скрылся полуволк. — Он откуда взялся?
— Долго рассказывать, — ответил я. — Но я тебе клянусь, он хороший. Он был человеком.
— Я понял. Только я видел уже таких людей, они хуже зверя. Сожрут любого — и человека, и собаку, и вот этих голубей.
— То есть здесь все-таки есть твари?
— Есть. Но я тебе говорил, что они не такие, как он. Они люди, только превратившиеся черт знает во что. У некото...
Договорить он не успел. Из-за поворота вывернулся Илья и понесся к нам, за спиной в рюкзаке дернулся Ванька, и тут же мы услышали быстро приближающийся лай. Ромка побелел.
— Собаки, — прошептал он.
Его страх передался мне, когда-то я видел, во что может превратиться стая одичавших собак. Я схватил его за плечо и рванулся вправо, там сохранился угол дома — над обломками поднималась стена, срезанная по окна второго этажа. Первый этаж смотрел на нас двумя пустыми глазницами окон. Ромка вырвался и как кошка запрыгал впереди меня по развалам кирпича. Я оглянулся.
— Е...ть!
Ругательство само соскочило с губ — из-за поворота вырвалась рычащая, визжавшая и лающая разноцветная масса. С окружающих развалин, недовольно гулькая, рваным облаком рванули в небо голуби. Илья летел, почти не касаясь земли, за него я не переживал — собакам его не догнать. Я выдернул пистолет, повернулся в сторону Ольги и заорал во все горло:
— Прячься!!!
Та сориентировалась мгновенно, я еще не закрыл рот, а она уже мчалась на другую строну улицы, к ближнему дому, где чернела открытая дверь. 'Плохо, что мы в разных домах, — пожалел я. — И автомат только у нее'.
Ромка подпрыгнул, уцепился за край проема окна и начал подтягиваться. Сил у него было маловато и ноги скользили по стене. Я опять выругался, сунул Стечкин обратно в кобуру и подскочил к нему. Поймал его за сбитые ботинки и одним движением забросил в окно. Потом подтянулся сам и перемахнул подоконник. Только я отошел от окна, туда влетел Илья.
— Нии хреенаа сееебе! — в горячке оно хрипел и тянул слова еще больше. — Онии бы мееня в сеекунду разоорвали.
Это он, конечно, преувеличивал, я прекрасно знал, на что он способен, с его силой и его когтями. Думаю, что он проредил бы их основательно, прежде чем помереть самому. Я глянул в окно — да, справиться он точно бы не смог, слишком большая была стая. Первые собаки уже прыгали по кирпичам к нашему окну. Я прикинул — нет, запрыгнуть они не смогут, слишком высоко, выше моего роста, но на всякий случай опять приготовил Стечкин.
Вырвавшаяся вперед, рыже-черная зверина с ходу попробовала запрыгнуть к нам. Пасть лязгнула почти рядом, голова зверя с дикими, горящими злобой глазами, на мгновение появилась над подоконником. Я еще не решил — стрелять или нет, патронов у меня было совсем мало — а полуволк уже среагировал. Мимо меня мелькнула лапа и пес с рассеченной мордой упал вниз. Из-под окна раздался захлебывающийся визг.
Вслед за этим начался настоящий дурдом — первая волна собак достигла стены и тут же, с ходу начала повторять трюк первой. Над подоконником одна за другой появлялись оскаленные пасти, и проваливались вниз. Илья разошелся вовсю, его лапы только мелькали над окном. Кровь ошметьями летела во все стороны. Я отошел подальше вглубь комнаты, боясь, как бы он не зацепил и меня. Пистолет, однако, я из рук так и не выпустил, вдруг какой-нибудь суке удастся заскочить внутрь.
Сначала я подумал, что так и случилось — возле меня плюхнулось пятнистое тело зверя, я вскинул пистолет, но в последнюю минуту остановился. Собака издыхала — завалившись на бок, она дергалась в последних судорогах, из распластанного горла ручьем хлестала кровь.
— Разрееежь на кускиии ии кидаай!
Оказывается, полуволк специально поймал и закинул псину внутрь. Я скинул с плеч лямки, положил рюкзак в угол и крикнул Ромке.
— Проверь, Ванюшку.
Сам выдернул нож, еще раз сказав спасибо судьбе, что не выкинул его тогда, и в несколько приемов отделил от дернувшейся при этом в последний раз собаки, голову. Потом подскочил к окну и бросил её подальше в стаю.
Там мгновенно началась свалка. Псы, рыча и лая, рвали голову своей товарки, потом начали драться.
— Давай еще! — прохрипел волк.
Морщась и легко перерубая трубчатые кости боевым ножом, я отделил лапы, после этого подбежал к окну и отправил их вслед за головой. В местах, где они упали, тотчас закрутились меховые визжащие водовороты.
Больше резать я не собирался. К черту! Я не мясник. Ухватившись за хвост, я подтащил обрубок к окну.
— Ну-ка выброси! Ты посильнее.
Зверье уже поняло, что заскочить внутрь не удастся и лишь изредка, какая-нибудь особо настойчивая тварь пробовала повторить этот опыт. Однако тут же начинала визжать, падая с располосованной мордой.
Илья повернулся ко мне.
— Ия нее моогу, — он виновато показал мне лапы. Я совсем забыл, что его 'руки' работают не так как у людей.
— Понял, — махнул я рукой. — Отойди.
Я поднял обезглавленное тело и забросил его на подоконник, затем столкнул вниз. Там сразу началась грызня.
Собак было слишком много, пространство перед окном превратилось в рычащего, визжавшего многоголового монстра. По моим прикидкам никак не меньше сотни, понятно, что одной тушки на всех не хватило. Дележ трупа под окном снова перешел в драку. Следующими жертвами стали те собаки, которых ранил Илья — видимо кровь из ран, или то, что они ослабли, возбудило остальных. В нескольких местах сразу возникли кровавые разборки. Стая забыла про нас.
Я выглянул наружу, возле дома, куда забежала Ольга, собак не видно, похоже её не заметили. У меня чуть полегчало на душе, хоть тут повезло. Я толкнул волка — смотри, не дай бог не заметим, что-нибудь еще, а сам прошел в угол к примолкшему Ромке. Тот сидел прямо на полу. Он прижал к себе Иван Иваныча, а сам уткнулся лицом в его плечико. Парнишку трясло.
Я присел рядом и погладил его по спине. Он поднял голову и посмотрел на меня, побелевшие губы едва шевелились.
— Все, закончилось? — прошептал он.
— Пока они еще здесь. Но не бойся, сюда мы их не пустим.
Ромка вдруг заметил мою руку и дернулся, ладонь была залита кровью.
— Ты ранен? — он с сочувствием смотрел на меня.
Я отрицательно покрутил головой и отдернул руку. Блин! Похоже на Посту я уже привык к этому, даже не обратил внимания, что я весь в собачьей крови.
— Не обращай внимания, это не моя.
Он сморщился, но ничего не сказал. В этот момент ребенок на его руках поднял голову и посмотрел в лицо парнишке. Я чуть не выругался. 'Ну, ты и артист!' — подумал я, увидев его глаза. Глаза Ваньки блестели, и он старался как можно сильнее прижаться к Роману. Потом он повернул головку ко мне и его бусинки мгновенно изменились — опять стали холодными и внимательными. Он словно говорил мне — молчи, не твое дело. Ромка этого не видел, он прижал голову ребенка к губам и закрыл глаза. Ну вот, братика нашел, — хотел сказать я, но вовремя остановился. Ромка ведь мог все воспринять и серьезно, а нам совсем скоро надо будет отдавать Ивана тому, кто его ждет. Неизвестно, как воспримет это мальчишка.
Я привычно постарался подавить мысль о том, кто ждет нас в конце пути — придет время, узнаю.
Разорвав своих раненых, собаки успокоились, однако уходить они явно не собирались. Некоторые разбежались по ближайшим развалинам, но большинство улеглось вокруг нашего окна. Их ничто не подгоняло, а вот нам задерживаться было нельзя.
— Роман, долго они могут так просидеть?
— Я не знаю. Я ни разу в такое не попадал. Наверное. Пока они что-нибудь новое не учуют.
Я тоже так подумал. Им делать нечего, а тут еда, которой на всю стаю хватит. Мы с Ильей стояли у окна и рассматривали осаждавших. Стая представляла собой немыслимое смешение всех пород. Однако, большинство собак были взрослыми особями, значит у них есть где-то постоянное логово. Ведь при такой жизни, у этой стаи должно быть огромное потомство. Появилась слабая надежда, что они в, конце концов, должны вернуться к щенкам.
Прошло еще больше часа, ничего не изменилось. Сменяя друг друга, мы с Гномом дежурили у окна. Я часто выглядывал в сторону развалин, где скрылась Ольга — все время боялся, что стая переместилась туда. Собаки вскакивали, убегали, но их место тут же занимали другие. Встретившись взглядом со мной, псы начинали рычать, оголяя клыки, или заливались злым лаем. Я в ответ показывал средний палец.
— Илья, как ты думаешь, есть у них главный?
— Вожак?
— Ну да. Если его убить, может они свалят.
— Не знаю. Но вожака я не вижу.
Он тоже подошел к окну и стал рассматривать стаю. Через некоторое время сдался.
— Нет. Не вижу.
Я согласился, похоже, у собак демократия.
Ожидание начало тяготить, но ничего другого, кроме того, чтобы продолжать ждать, я придумать не мог. Мы с Ильей попробовали пробиться дальше по коридору, но там был такой мощный завал, что даже не стоило пробовать разбирать. Сколько я не высматривал, способа вырваться из этой ловушки не видел. Если бы мы могли скооперироваться с Ольгой, у нее все-таки автомат и полный подсумок запасных магазинов, это не Стечкин с двумя обоймами, может что-нибудь и получилось. Однако связи у нас не было, и значит, все остальное было из области мечтаний.
— Ты есть еще хочешь?
Я смотрел на Ромку, опять взявшего Ивана на руки. Иван Иванович снова изображал младенца — доверчиво обхватил руку Ромки, прижался к нему и притворялся, что спит. Я теперь уже точно знал, что он никогда не спит. Почему-то он не считал нужным играть со мной в свои игры — всегда спокойно смотрел на меня своим внимательным недетским взглядом, словно чуял, что я его не выдам.
Услышав про еду, парнишка сразу встрепенулся и быстро согласился:
— Да, хочу.
В общем можно было и не спрашивать, и так видно, что он вряд ли откажется.
Я взял рюкзак и полез в накладной карман. С тех пор как нас догнала Ольга, мы распределили груз так, что я нес Ваньку, а она яйцо и продукты. Но я всегда брал с собой немного, на всякий случай. Кроме того, у меня была спецназовская фляжка.
Между двумя кусками лепешки — по большому счету это была никакая не лепешка а просто замешенное на воде тесто, которое Ольга жарила на плоской жестянке пока не получался бело-желто-черный твердый блин — лежало холодное отварное мясо косули. Эту так выручившую нас красавицу добыл голыми руками Илья.
Кусок был нормальный для одного, но для троих его явно было мало. Я разломил бутерброд на две равные части и отдал одну Ромке, вторую отнес дежурившему у окна Гному. Тот глянул на меня и начал отказываться, однако я сунул ему еду ему в лапу и строго приказал:
— Ешь. Не майся ерундой, я же знаю как тебе нужна еда. Я потерплю, если честно, я и есть-то еще не хочу.
Тут я немного покривил душой, но это надо было для дела. Голод, похоже, по-настоящему мучал полуволка, потому что он уничтожил бутерброд в два глотка.
— Не надо было собаку выбрасывать, — подал голос из угла Ромка. Рот у него был набит, и я с трудом понял, про что он сказал. Когда же до меня дошло, я засмеялся:
— Вот слова не мальчика, но мужа. Что ж ты раньше молчал?
— Я не думал, что мы так долго здесь сидеть будем, — он принял мой вопрос за чистую монету. — И вообще, мы еду здесь никогда не выбрасываем.
Потом простодушно закончил:
— А собаку я ел. Ничего, вкусно.
Тебе, наверное, любая еда вкусная, — подумал я. — Наголодался.
Все-таки мы там за рекой, по сравнению с теми, кто живет здесь, существовали вполне приемлемо. Хотя, когда я был там мне, казалось, что мы просто выживаем, и вот-вот вымрем.
Мои мысли оборвал возглас Гнома, он мгновенно пригнулся и смотрел теперь на улицу, лишь чуть приподняв голову над подоконником. Я быстро нырнул к нему.
— Что там?
Он придержал меня, чтобы я не высовывался и тихо прохрипел:
— Те, что за нами идут.
Собачий шум за стеной, к которому я уже привык и никак не воспринимал, вдруг смолк и через пару секунд тишина взорвалась многоголосым лаем. Я отошел в сторону и осторожно выглянул из-за стены. Гном прав, в конце улицы, со стороны, откуда шли мы, показались люди. Я быстро пересчитал маленькие фигурки — четверо. Кто это был — спецназовцы или Восточники, я разобрать с такого расстояния не мог.
Собаки, сначала одна, две, потом все больше, стали срываться с места. И вот уже вся стая, с лаем понеслась туда.
— Сейчас посмотрим, — толкнул я Илью. — Кто сильнее, зубы и когти или автомат.
Лишь когда он как-то странно глянул на меня, я сообразил, что фраза получилась двусмысленной. Похоже, он воспринял её на свой счет.
— Я про собак, — постарался исправиться я, но получилось только еще хуже. Отвлек нас треск рвущейся материи — в начале улице прозвучала первая очередь. И почти сразу в бой вступили и остальные стволы. До схватки было не меньше двух кварталов и поэтому очереди звучали совсем не страшно, не похоже на тот привычный грохот, когда сам вступаешь в бой.
