— Я могу вам помочь? — надтреснутым старческим голосом спросил висящий в воздухе крест, стоило мне подойти поближе.
"Кажется, ее зовут Розой..."
— Я бы хотел встретится с отцом Александром.
Получив в ответ тяжелое молчание, в котором мне чудилось неодобрение, я нерешительно добавил:
— Сестра?..
Религия никогда не была в сфере моих интересов...
— Сожалею, брат. Отец Александр больше не с нами. Похороны были неделю назад.
Трость скрипнула в моих пальцах.
Отец Александр... наверное, был именно тем священником, который нужен старой церкви с приютом, расположенной в таком районе: крепким, как старый дуб, упрямым, как целое стадо баранов, с армейским прошлым, разорванным Беовульфом бедром и парой пулевых ранений, полученных уже на посту священника, а также здоровенным револьвером, который он носил под сутаной.
— Я полагаю, он был застрелен, — тихо сказал я.
— Вы угадали, брат мой.
Что ж... наверное, это было неизбежно. Удивительно еще, как его не пристрелили раньше, с таким-то характером и шилом в заднице.
В принципе, я пришел сюда, чтобы передать сообщение и задать кое-какие вопросы. Отец Александр был лучшим вариантом, ведь именно с ним я контактировал раньше, но и монашка (или они только в монастырях?) вполне подойдет.
— Вы пришли на исповедь? — опередила меня старушка. — Нам назначили нового священника, отца Сильвестра. Сейчас как раз время исповеди, но, боюсь, паства пока не готова довериться новому священнику.
Я открыл было рот, чтобы отказаться, но... какая разница? Мне все равно надо передать сообщение, и тайна исповеди способ обеспечить приватность не хуже, чем Проявление, подсказывающее мне, что в зале больше никого нет. Да и посмотреть на этого "отца Сильвестра" не помешает — когда все это закончится и если я к тому моменту до сих пор буду жив, мне все равно придется иметь с ним дело.
— Я был бы очень благодарен, сестра, — кивнул я.
— Следуйте за мной, — сказала старушка.
На последнем слоге ее голос знакомо дрогнул, и я ответил прежде, чем она успела задать вопрос:
— Нет, спасибо, мне не нужна помощь.
Голос у отца Сильвестра был хорошим — густым, хорошо поставленным, доброжелательным и спокойным. Крест на шее, точно такой же, как у сестры (Розы?) и связка ключей на поясе позволяли заключить, что ростом он не уступал мне. Больше, к сожалению, я ничего не мог сказать точно, разве что на слух его голос был молодым — лет двадцать пять, не больше, и курение с алкоголем вряд ли числились в его вредных привычках.
Сидя в той тесной деревянной коробке, в которую меня направила сестра, я с минуту слушал, как священник читает молитву. Сначала мне показалось странным, что после каждого предложения он делает паузу, будто вспоминает текст, и лишь когда паузы резко исчезли, до меня внезапно дошло, что я, наверно, должен был повторять за ним.
— Вы нечасто посещаете церковь, не так ли? — одним голосом улыбнулся Сильвестр, когда закончил молитву и исповедальня упала в тишину.
— В точку, — хмыкнул я. — Меня не назвать правильным верующим.
— Но все же отцу Александру как-то удалось заманить вас в церковь и даже на исповедь? Чем больше я слышу о своем предшественнике, тем больше понимаю, что он был крайне незаурядной личностью.
— Когда мы встретились впервые, он попытался меня пристрелить, — улыбнулся я.
— Под его кроватью я нашел дробовик, четыре вида праховых патронов и две гранаты, — не остался в долгу Сильвестр. — И, что характерно, еще ни один человек не удивился, когда я об этом рассказал.
— Потому что это на него похоже, — тихо рассмеялся я, но сразу посерьезнел. — Александр, наверно, был плохим священником, а вот человеком — точно хорошим. Он жил здесь как в осажденной крепости, и ни одна осада не продлится долго, если защитники безоружны.
— Это...
— Просто совет. Церковь Двуединых запрещает своим священникам носить оружие, но, если вы планируете долго занимать свой пост и хорошо заботится о тех, кто от вас зависит, вы должны держать в одной руке — священную книгу, а в другой — большой револьвер.
— Послушайте... — резко прервал меня Сильвестр. — Я священник, и...
— Отец Александр, — не обращая на его тон никакого внимания, — оказался здесь, потому что был плохим священником — он настолько не укладывался в образ правильного священнослужителя, что его спихнули с глаз долой в эту дыру после того, как он расквасил за что-то нос какой-то шишке. А теперь сюда прислали вас. Вы тоже неправильный священник, отец Сильвестр.
— Кто вас прислал? — затравленно спросил священник. — Это Карл? Передай ему...
— Меня никто никогда не присылает, святой отец, — прервал я, пока он не сказал что-то, о чем пожалеет. — Обычно я прихожу сам, и моему приходу редко рады. Я не буду спрашивать, за какие грехи вы оказались здесь, что сделали или что сказали — все это осталось там, в Верхнем городе, за второй оборонительной стеной, в вашей уютной семинарии или прошлом приходе. Теперь вы здесь, в Черном море. Если вы хотите справедливости, вам придется создать ее самому, если хотите другим добра — вам придется защитить его своими руками.
— Святой книгой и револьвером?
— Или просто револьвером, — согласился я. — Тоже вариант.
Какое-то время мы молчали. В соседней кабинке тихо защелкали четки, Сильвестр что-то неразборчиво забормотал себе под нос — либо проклятья, либо молитву.
— Вы ведь пришли не на исповедь, — наконец сказал он.
— Даже я знаю, что исповедь предполагает раскаяние, святой отец, — без капли веселья хмыкнул я. — Я причинил людям много боли, я делал много злых, жестоких вещей, я делал все это, ведомый гневом, я даже получал от этого удовлетворение. Но если вернуть меня назад во времени — я бы сделал тот же выбор еще раз. Я не думаю, что вы отпустите мне грехи с такими вводными. Я не думаю, что я захочу попросить.
— И вы не боитесь расплаты? Все в нашем мире уравновешено, сын мой. На гнев Младшего всегда найдется любовь Старшего, на злодеяния первого всегда ответит справедливостью второй.
— Я так всегда им и говорил, — тихо сказал я. Подняв руку, я коснулся повязки, скрывающей глазницы: гладкая ткань мягко пружинила под пальцами. Я знал — если нажать чуть сильнее, пальцы провалятся внутрь и нечему будет остановить их, а если приложить еще больше усилий — ткань порвется, а за ней все так же будет одна лишь пустота. — "За причиненную другим боль вы заплатите болью, за сломанную жизнь — сломанной жизнью". Это называется справедливостью, и если она действительно существует, если она не выдумка, не мираж, то однажды настигнет и меня. Уже настигла.
— Вы говорите о ваших глазах, — догадался Сильвестр после пары секунд раздумий. Казалось, он сам с трудом верит в то, что говорит. — И что... вас это устраивает?
Я ответил не сразу. Честно сказать, я вообще не знал, зачем заговорил об этом. Единственной, с кем, как раньше думал, я мог затронуть такие темы, была Блейк. Но эта мысль пришла мне в голову только сейчас, и ее рядом не было. А там, за перегородкой — совершенно незнакомый человек, который понятия не имеет о том, кто я такой, и его работа — хранить секреты, подобные этому. Легко может оказаться, что, если я вернусь сюда через неделю или две, то уже не застану здесь его — Сильвестр либо найдет способ вывернуться из ссылки, либо поведет себя неправильно с людьми, которые убили его предшественника, и повторит его судьбу.
— С этим я смогу жить, — наконец, тщательно подбирая слова, впервые формулируя для себя это смутное чувство, произнес я. — Это... даже кажется правильным. Если моя слепота — расплата за все зло, что я причинил другим, то... я могу с этим смириться. Потому что справедливость, она должна быть одинакова для всех. Иначе какая она, нахрен, справедливость?
Опустив руку от повязки, я провел ладонью по лицу и понял, что улыбаюсь. Было такое чувство, словно что-то сломанное во мне наконец починилось: я почти слышал хруст, с которым собирается обратно разбитая на осколки картина мира, а шипящие от жара, раскаленные докрасна чувства заливаются в эту форму, заново создавая меня.
Я рассмеялся и по сместившемуся сварному кресту понял, что отец Сильвестр вздрогнул, отшатнулся от разделяющей нас стенки, будто желая оказаться подальше от опасного сумасшедшего.
Что ж, не могу его в этом винить.
— Давай к делу, священник, — выдохнул я, отсмеявшись. — У нас с отцом Александром было одно общее дело — церковный приют, тридцать два сорванца, и школа по соседству, которых мы пытались оградить от банд.
Щелкнул в портфеле под ногами металлический люк стального ящика, защебетали синие звезды, вырываясь на свободу, проникли сквозь щели решетки в соседнюю кабинку, сформировали перед вжавшимся в стенку священником известный каждому бандиту образ — лицо в маске, закрывающей верхнюю половину лица, искривленные в оскале губы, два коротких рога на лбу. Я даже попытался сделать анимацию движения губ, но не думаю, что у меня хорошо получилось.
— Я заставил их всех держаться подальше от школы и приюта. Бандиты в основном тупые, но даже они могут подсчитать, что инвалидность за полсотни лен, вырученных за пакетик дури — дохрена невыгодная сделка. Но потом... думаю, они решили, что, ослепив, избавились от меня навсегда — и обнаглели, больше, чем когда-либо осмеливались раньше. Белый Клык, оставив все свои операции вне города, решил, что хочет ограбить каждый Праховый магазин в городе, все рыбки поменьше решили поучаствовать в веселье, и копам резко стало плевать на это место еще больше, чем раньше. Дай догадаюсь, расследованием смерти отца Александра так никто и не озаботился? Не отвечай. Слушай.
Они заманили меня на склад, убедив, что взяли детей в заложники. В тот же день они убили человека, у которого я мог бы попросить помощи. С тех пор кое-что изменилось: второй раз тот же номер у них не пройдет, но рисковать детьми я не собираюсь. Поэтому вызубри как одну из своих молитв: "Я не видел Дьявола. Я не знаю, как с ним связаться" и, когда все начнется, ради своих богов, засунь язык в жопу и делай все, как они говорят. Когда я разберусь со всем этим дерьмом, мы встретимся снова. До тех пор забудь и про святую книгу, и про револьвер — просто постарайся не сдохнуть.
Подхватив рюкзак, я вышел из кабинки, забирая с собой синие звезды, закутываясь с головой в птичий щебет, непроницаемую метель черных металлических крупинок — прочь от этого пустого зала, пахнущего душным ладаном и мрачной торжественностью. Прочь от дрожащего священника, которого, кажется, слишком сильно впечатлило говорящее "песчаное" лицо. Прочь от мертвого отца Александра, неправильного священника с со святой книгой, револьвером, дробовиком и гранатой, который погиб, потому что я проиграл. Прочь от мыслей, сколько погибнет еще, прежде, чем я остановлю желтоглазую суку в костюме.
Прочь от тех, кого я хотел защитить — навстречу тем, кого хотел наказать, потому что иногда это — одно и тоже.
Пора напомнить им всем, почему мое имя произносят с суеверным страхом и бессильной ненавистью, почему трусливо понижают голос, суетливо оглядываясь и вздрагивая от резких звуков.
Сегодня — "Ночь Дьявола".
Глава 22. Команда
Когда-то давно в этом здании была школа — лет двадцать назад. Потом на нее перестало хватать денег, всех учеников раскидали по другим школам, чуть ли не ногами запихивая в отнюдь не резиновые учреждения, и сейчас в этом пустом, заброшенном здании обитали в основном те, кого школьная система образования научила разве что химии... и баллистике — немного.
Раньше я уже несколько раз вышвыривал из нее наркоторговцев, разбивал немудренное оборудование и разносил в клочки убогое подобие подпольного казино с баром, которое они организовали в бывшем здании школьного клуба, но они всегда возвращались, через пару недель или пару месяцев, стоило им решить, что я забыл об этом месте.
Сейчас они вернулись опять и на этот раз даже не прятались: я слышал грохот музыки, резкий четкий ритм дурацкого рэпа, который никогда не понимал, пьяные азартные выкрики и хохот, а химией воняло даже на улице. Для меня это значило только одно.
Невинных тут не было.
Я мог бы вообще не заходить внутрь — синие звезды ворвались бы через выбитые или заколоченные окна, стесали бы до костей мясо каждого, кто был достаточно глуп, чтобы уверовать, будто Дьявола можно убить. Я мог бы запихнуть щебечущих птиц им в глотку, заполнить легкие, чтобы быть уверенным в том, что они больше никому и никогда не причинят боли.
Я мог бы... но я пришел сюда не за этим.
Десять килограмм мелкой металлической пыли, черной, если верить Блейк, окружили школу со всех сторон, тонкими ручейками впорхнули в окна и через вентиляцию, ползли по потолку, оседали на одежде и в волосах. Это было легко — я и так знал, где находится каждый, у кого при себе был пистолет, или нож, или кастет, или вообще хоть что-то из металла.
Двадцать два, включая посетителей "казино". Один у входа, один в туалете, восемнадцать в "баре", еще двое сторожат остановленную на ночь "лабораторию".
Подумав немного, я стянул с головы бандану. Не нужны мне больше никакие маски — холодные синие звезды ласково касались кожи, шевелились в волосах, тихо щебетали, создавая копию моей старой маски. Представив, как это, должно быть, выглядело со стороны, я довольно оскалился: мелкая черная пыль, скрывающая верхнюю половину лица, клубилась в пустых глазницах, шевелила ярко-рыжие волосы, два смутных, расплывающихся черных рога, росли из середины лба... то, что нужно.
Когда стоящий у дверей бара скучающий охранник заметил меня, синие звезды, прилипшие к уголкам его губ, дрогнули, резко раздвинулись — он собирался закричать, предупреждая остальных об опасности. Аура вспыхнула, огнем пробежала по венам, выплеснулась через поры, глазницы и рот, успокаивающим теплом окутала кожу, обострила чувства. От рывка я едва удержал "маску" на лице, кончик трости ударил охраннику в солнечное сплетение, заставив резко выдохнуть, согнуться, отчаянно хватая ртом воздух. Синие звезды мгновенно облепили его со всех сторон, четко обрисовав силуэт, и в следующий миг бандит свалился мне под ноги, когда второй удар в висок отправил его в страну грез.
Двадцать один.
Еще один был в соседней от клуба комнате. Проходя мимо открытой двери туалета, я бросил трость, подхватил ее Проявлением, точно направив в затылок, и двинулся дальше, поймав вернувшееся оружие прямо перед последней дверью, ведущей в здание "клуба".
Двадцать.
Замерев на секунду перед массивной стальной дверью, я задумался: не взорвать ли лампочки, чтобы упростить себе задачу, но быстро отказался от этой идеи. Они должны видеть все.
Дверь задрожала в хватке магнитных полей, прогнулась внутрь, застонали петли и бетон, пытаясь удержать ее на месте, и с хрустом лопнули, когда я ударил ногой в центр двери. Стальной снаряд ворвался внутрь, развернулся параллельно земле и пронесся через всю комнату, сметя игральный стол вместе со всеми игроками и впечатав их в стену. Шагнув внутрь, я ударил ребром ладони в сторону, в незащищенное горло охранника. Аура остановила удар, но это лишь отсрочило его участь: узкое лезвие трости, вспыхнувшее ржавым, вонзилось в ступню, пришпилив ее к полу.
