Юлька со злости сошлась с Маринкой и поделилась с ней своими домыслами. Маринка тоже принялась отравлять Владе жизнь, но на свой лад. Приходить она стала реже, но зато родители Чуркины стали то и дело передавать, как много Мариночка рисует, даже некогда зайти к Владе. И вот бы и Мариночке сходить с Владой в галерею, посмотреть, как выставки готовятся, это ж так интересно. Тем более, говорят, что это будет Владина персональная выставка, а раньше говорили, что учеников художественной школы, как-то странно это все.
В конце концов Влада спросила Вахромеева, стоит ли обращать внимание на провокации подруг и на разговоры о справедливости.
— Ладно, — сказал он, — я и в самом деле обещал выставку молодых талантов, меня уже допекли педагоги из вашей школы. Ну, будет им. Сделаем один зал полностью твой. А один на них на всех. Пусть сдохнут от зависти, напорются на то, за что боролись. К сожалению, придется отложить открытие на пару месяцев, переформировать проекты буклетов, пока еще в типографию не сдали. То бы мы уже скоро совсем, в апреле открылись, у галереи в планах стоит. Ничего, мы июльскую выставку в апреле откроем, а твою в июле. И еще лучше получится — как подарок к семнадцатилетию. А это мысль, я и рекламу организую под этим слоганом! "Подарок к семнадцатилетию"! Нравится?
— Нравится. Блин, сколько дерьма вокруг!
— Это жизнь, девочка, что поделаешь. Не дрейфь, прорвемся. А у меня теперь есть лишний повод вырваться к вам в город, прийдется недельку здесь покрутиться, чтобы отобрать какие-нибудь работенки поприличнее. Да, мы этим временем тоже воспользуемся, подправишь с помощью Вениаминовны все отобранное, все мелкие недостатки устранишь, и еще может успеем что-нибудь заменить на новенькое, Вениаминовна говорит, что ты сильно выросла. Сделаем так, что ты на их фоне будешь как слон на фоне моськи.
Весть об отборе работ на выставку пронеслась по школе как гром небесный. Маринка совсем потеряла стыд и стала таскаться к Владе чуть ли не каждый день с грубейшей лестью и просьбами пристроить картины на выставку. На все заверения Влады, что она ничего не решает, она отвечала скорбными взглядами и слезами, медленно плывущими из уголков глаз.
— Она наверное что-то себе в глаза капает, — смеялись Влада с Людой.
Но Маринке была тем еще бойцом, и не обращала на ироническое отношение к себе никакого внимания. Но на лице ее появились тревожные признаки чахлости.
— Вот не повезло нам со знакомыми, а все отец, вечно бог знает с кем общается и нас заставляет, — делилась Влада с матерью.
— Ну ее, эту Маринку, — решили дочь и мать Серовы, — еще опять заболеет, придется попробовать пристроить ее творения.
Владе пришлось самой прийти к Чуркиным, чтобы отобрать что-то мало-мальски пристойное. Посмотрев Маринкины поделки она поняла, как далеко ушла вперед. Она с трудом отыскала несколько наивных работ, которые могли бы сойти за свежее восприятие, и несколько более-менее технически безупречных рисунков. Набралось не более десятка. Маринка воздевала очи горе после каждой отвергнутой картины, показывала, какая жизнь жестокая и несправедливая.
Точно так же воздевал очи горе Вахромеев, рассматривая очередную Маринкину картину.
— Собственно, ничего особенно интересного, — сказал он Владе, — то есть практически совсем ничего. Я обычно такое не беру.
— Слушай, возьми хоть что-нибудь, ну пожалуйста, а то ее родители моих сожрут. Там такая семейка!
— Верю. Ну разве что вот этих дерущихся петухов, хотя бы технически все грамотно, да и какая-то экспрессия есть, чувствуется, что бой — истинная стихия этой девушки.
— Ее стихия — осада.
Вахромеев засмеялся:
— Тоже сражение. Ладно, беру, все равно у вас в школе интересного совсем мало.
Маринка встретила известие о том, что ее картину возьмут на выставку с траурным видом. Влада догадалась, что та надеялась, что возьмут все картины и попросят еще. "Может лучше было не сдаваться, а послать ее подальше раз и навсегда", — мелькнула у нее мысль. Вахромеев подтвердил ее догадку:
— Да, ты знаешь, некоторым людям добро делать нельзя, они не то что благодарности не испытают, возненавидят тебя, и постараются гадость сделать. Они просто не выносят, если кто-то способен не быть такими же гадкими, как они сами. Причем сами они себя считают замечательными людьми. Так что на будущее во всех подобных случаях старайся сразу прекращать общаться с подобными типами и близко их к себе не подпускай. Но тут случай сложный — знакомые родителей, давние связи, почти родственники, ладно, пусть выставит свою картину. Может быть, рисовать лучше начнет с радости, хотя надежды немного.
* * *
Чем старше становилась Влада, тем чуднее вели себя люди вокруг. Вообще весь счастливый период подготовки к выставке неприятности приносили только добрые знакомые. Они все, как сговорившись, будто с ума посходили. Семейство Чуркиных зачастило в гости и постоянно ныло, ныло и ныло о том, что денег мало, жизнь трудна. При этом папаша Чуркин зарабатывал больше, чем родители Влады вдвоем. Маринка с Юлькой вредничали, но приходить стали чаще, и, как ни старалась Влада, отбиться от них было невозможно.
Маринка приходила с измученными глазами и трагической складкой рта. Эта вцепилась в нее, как понимала Влада, из-за своих амбициозных планов. Она решила, что если Влада куда-нибудь пролезет, то и ее за собой утянет, как ядро на ноге. "Зря надеешься дорогуша", — думала Влада, — "я уже не та, что раньше, не пройдет у тебя номер. А не справлюсь с тобой, мать попрошу. А то и Вахромеева. Эти тебя в клочья порвут".
А с Юлькой творилось уж совсем что-то непонятное. Она злилась на всё и вся. С Витей Балабановым она поругалась, потом помирилась, потом опять поругалась. Потом стала встречаться с отличником Сеней Фурцером, но быстро в нем разочаровалась — интеллект никогда не был ее стихией. Вслед за тем она зачем-то записалась на курсы кройки и шитья. Наверное, и в самом деле хотела чем-то от других отличаться, а таланта не было. Однажды она пришла к Владе с крайне озабоченным видом.
— Слушай, какая-то иголка чуднАя, никак не могу вдеть нитку. Ты не поможешь?
— Вдень в другую. Или другую нитку вдень.
— Нет, мне нужна именно эта иголка и эта нитка. От этого все зависит.
— Отстань ты со своей ерундой, — прикрикнула на нее Влада, — Ну что от этого может зависеть?! Ну почему если ты не можешь вдеть, то я смогу?
— А у тебя руки ловкие, ты же художник, — радостно запричитала Юлька, — а у меня не получается, а очень нужно.
— Не буду.
Влада почему-то заупрямилась и ни за что не хотела помогать Юльке. В конце концов Юлька расплакалась, и Влада сдалась.
— Ладно, давай сюда, — суровым тоном сказала она.
Нитка против всех ожиданий легко вделась в иголку. Влада с недоумением посмотрела на Юльку.
— И вот это ты не могла сделать?
— Ух ты, ах ты! Ну ты и молодец! — Юлька захлопала в ладоши, — Молодец, молодец, молодец! Все, я побежала!
И Юлька схватила иголку, нитки и сгинула так быстро, что Влада только в недоумении пожала плечами.
* * *
Наконец настало лето, каникулы, а потом подошло и время открытия выставки. На афише была репродукция Владиного пейзажа с обезьянами на берегу моря, а ниже большими буквами — "Подарок к семнадцатилетию". Еще ниже, маленькими — "творчество юных талантов и их преподавателей". Афиши были заранее расклеены по всему городу. Вахромеевская команда галерейщиков и пиарщиков подготовила статьи как в местной прессе, так и в центральной. Все находили название очень актуальным для выставки юных дарований.
К открытию выставки приехал сам Вахромеев с отрядом столичных критиков и искусствоведов. Средства информации тоже явились дружно, в полной боевой готовности, "шашки наголо".
Под выставку отвели три зала. В первом были работы учеников школы, собранные, как говорил Вахромеев "с миру по нитке". Владе отбор понравился. Работы на ее взгляд были довольно сильные. Лучшие места отвели работам Кольки Никифорова, который действительно малевал очень и очень прилично, и Кристины Зайцевой, шестнадцатилетней девчонке, которая до Владиного прихода в школу считалась главной надеждой. Маринкиной картине отвели тоже неплохое место, так что ее было заметно. Маринка, как и все участники выставки, присутствовала на открытии, но ее радость была в очередной раз уничтожена Владиным торжеством.
Владины картины занимали отдельный большой зал. Влада с Татьяной Вениаминовной последние несколько месяцев как следует потрудились, чтобы придать им блеск и профессиональный вид. Несовершенство картин первого зала только оттеняло великолепие Владиной экспозиции. Расчет себя полностью оправдал. Критики и искусствоведы, просмотрев первый зал, надолго застревали во втором. Маринка бродила среди зрителей, хмуро рассматривая посетителей, Владины картины ее не интересовали. "Пиар", — поняла она, — "Владке повезло. Если бы не эта дура Юлька, сведшая ее с Вахромеевым, к раздаче слонов вполне могла успеть первой я".
В центре зала клубилось нечто феерическое. Маринка подошла поближе. Вахромеева со свитой окружали репортеры всех мастей. Снимало областное телевидение. Маринка узнала репортершу, которую видела в местных новостях. Она брала интервью у Вахромеева. Рядом, дожидаясь своей очереди, стояли Влада, Колька и Кристина. Маринка приняла решение быстро. Она протиснулась поближе. Потом прошлась по кругу, выбирая место, откуда можно было проникнуть к группе интервьюируемых. Действовала она то нагло, то осторожно, но ее пропускали все ближе и ближе. Наконец она протиснулась в пустое пространство, подошла и стала с краю в ряду детей. Делать что-то было поздно, скандала никто не хотел. Репортерша взяла интервью у Влады, потом по нескольку слов сказали Колька с Кристиной. Репортерша растерянно посмотрела на Маринку и хотела было уходить. Об этой девочке ее никто не предупреждал. Но Маринка ловко вцепилась в микрофон и затараторила:
— Меня зовут Марина Чуркина. Я хочу поблагодарить всех сотрудников галереи и лично Сергея Витальевича Вахромеева за право участвовать в этой замечательной выставке. Мою картину "Бой петухов" вы можете увидеть в зале номер один. В этом году я закончила школу и буду поступать в наш областной педагогический университет на специальность "изобразительное искусство". Думаю, что эта выставка даст отличный старт моему творческому пути.
Маринка развернулась и отошла. Уходя, она услышала, как Вахромеев яростным шепотом сказал кому-то:
— Чтоб девчонки в эфире не было!
Но Маринка ничуть не испугалась. У нее забрезжила идея, и она пошла вместе со всеми в третий зал обдумывать ее, не обращая внимания на уничтожающие взгляды Вахромеева.
В третьем зале были размещены картины преподавателей художественной школы. Татьяна Вениаминовна, впервые выставлявшаяся в "Приморском", получила довольно неплохое представительство. Правда, за это ей пришлось вытерпеть неприятный разнос своего творчества от Вахромеева, да к тому же он в грубоватой манере прошелся кистью по уже отобранным полотнам, показывая, как все должно выглядеть на выставке.
— У Влады должен быть педагог соответствующего уровня, — бесцеремонно завил он, — картины будут на выставке только после правки.
Татьяна Вениаминовна плакала от унижения, но убедилась, что он был прав. Картины после правки выиграли, и их не стыдно было представить не только на местной выставке педагогов школы.
Маринка шестым женским чувством догнала, что картины Татьяны Вениаминовны претерпели метаморфозы, и грустно усмехалась, стараясь попасть под объектив камеры. "Вот сволочи", — думала она, — "и ведь всё таким, бесстыжим. Ну нет, я их всех сделаю". Идея у нее в голове окончательно оформилась. Маринка выбежала из галереи и позвонила отцу. У того были хорошие знакомые на областном телевидении. Как и предполагала Маринка, вышло очень даже чудесно. Вахромеев потребовал "чтобы девочки не было", и поэтому вырезали Кристину, а Маринку оставили. Как бы перепутали. Очень даже мило. Вначале никто Маринку не видел. А потом она как бы отдельно дала интервью, последней. Так что ее все телезрители и запомнили. В мгновение ока Маринка стала звездой местного масштаба, благо обыватель качество картин, да и не только картин, привык оценивать ушами.
Когда она неделю спустя поступала в краевой университет, о ней уже были наслышаны, и поэтому, скрепя сердце, ставили на бал выше, чем ее работы заслуживали. В результате Маринка поступила на бюджет. Немалую роль в этом сыграли и спонсорские взносы, щедро проплаченые папой Чуркиным различного ранга университетским работникам.
* * *
Владу широкая популярность Маринкиными стараниями обошла, но зато у нее появилось имя среди профессионалов. Специализированные журналы, опубликовавшие отчеты и критические отзывы о выставке, дружно нахваливали Вахромеева, который в который раз нашел свежий перспективный талант. Несколько репродукций ее картин появились в солидных журналах, и, более того, несколько полотен с выставки были куплены, правда недорого, галерейщиками, надеящимися, что со временем она станет знаменитой, и затраты с лихвой окупятся. Это был успех.
Их с Сергеем успех.
Влада вполне понимала, что львиная доля успеха принадлежит пока Вахромееву. Но все равно, она была так счастлива, что даже Маринкина выходка никак на нее не подействовала. Пусть питается крошками с чужого стола, дуреха. Она даже ничего не стала ей говорить, и родителей попросила не обращать внимания.
— Ну а ты куда собираешься? — первым делом спросила Маринка, заявившись через неделю после поступления к Владе, — в Москву, наверное? Вахромеев, разумеется, тебя поддержит?
— Еще год впереди. Я еще не решила. Что будет через год — неясно, поддержит Вахромеев или нет — видно будет.
— А я тоже в Москву поступать собираюсь, когда университет закончу. Думаю, как раз на нужный уровень выйду к окончанию. Так что ты, наверное, на последнем курсе будешь, а я как раз на первый поступлю. Что делать, я ведь сама пробиваюсь, — Маринка картинно вздохнула и вытерла несуществующую слезу в углу глаза.
— Может валерьянки? — холодным тоном осведомилась Влада, — а то у нас есть.
— Нет, спасибо, у меня аллергия на валерьянку, — слабым голосом сказала Маринка и блеснула черными глазищами.
Повисло неловкое молчание. Влада надеялась, что она уйдет. Но не тут-то было.
— Предлагаю отметить мое поступление! — неожиданно бодрым и радостным тоном проговорила-пропела Маринка, — как раз на днях твой день рождения, и мы отметим и его и мой день рождения как студентки! Правда, я здорово придумала?
— Не очень-то и здорово, — ответила Влада после некоторой заминки, — я этот день рождения отмечаю с родителями. В тесном кругу.
— Да ты что, семнадцать лет отмечать с родителями? Неужели такое бывает?
— Да, бывает, Мариночка, бывает. Не могу сказать, чтобы я была рада, но родители настаивают.
— Ха, так пусть и нас приглашают, мы же почти все праздники вместе встречаем, делОв-то. Как раз и отпразднуем, и твой день рожденья, и мое поступление.
