— А я почём знаю? Себе нормально делаю вроде, — сказал деревяшкин и добавил подробностей о том, как он чистит себя от бамбучьей корки. На слове 'мачете' суслик взвизгнул и потребовал, чтобы Буратина никогда и ни при каких обстоятельствах не прикасался к его телу. После чего снова начал терзать тревожную кнопку и требовать, чтобы ему сменили капельницу, хотя жидкости там оставалось никак не меньше половины. Медсестра, однако, и в самом деле сменила ёмкость. Видимо, в новой банке было какое-то снотворное. Во всяком случае, суслик перестал гоношиться и залупаться, раззевался, ну и наконец заснул, поглаживая себя во сне по рудиментарным сосочкам и кисленько попукивая.

Буратине ужасно захотелось суслика унизить. По-простому, по-вольерному. Расстегнуть гульфик и дёрнуть за кумкваты, намазать пастьку соплями или ещё как-нибудь поглумиться. Но благоразумие победило: зверюшка вела себя как-то очень уж хозяевато, и при этом с ней все цацкались. Деревяшкин потумкал-потумкал и решил, что у суслика есть солидная крыша или толстая спина — ну то есть кто-то большой и сильный, кому тот может наябедничать и через то устроить своему обидчику неприятности. С этой безрадостной мыслью он провалился в сон.

Зато с утра Буратину нормально покормили. Суслик от больничной еды отказался, зато потребовал тёплое одеяло и получил его. Зверёк зарылся в него с головой и пропал из мира живых.

Неугомонный бамбук, напротив, был бодр и решил прогуляться. Дошёл до приёмного покоя, где попытался откусить лист от пальмы, пылящейся в кадке. Пальма оказалась из тряпки. Потом пристал к симпатичной медсестричке-ехидне, после чего долго выковыривал застрявшие в деликатных местах иголки. Вернулся в палату и скоротал время до обеда, играя с ежом в трик-трак. На стороне ежа был опыт, на стороне Буратины — фарт. В итоге Буратина выиграл у ежа весь маргарин на три дня вперёд.

Тем временем суслик отоспался, сходил в санблок, вызвал медсестру и потребовал бэтмена, причём непременно фиалкового окраса. Фиалкового не нашли, суслику пришлось удовольствовваться аквамариновым. Бэтмена суслик направил в ресторан 'Турандот Палас', чтобы ему оттуда прислали ростбиф с имбирным соусом, татаки из лосося с тофу, бифштекс с фуа-гра, трюфелями и спаржей темпура, а на десерт — мельбу в карамельном шаре. И непременно серебряные ножи и вилки. Бамбук с ежом переглянулись и ощутили что-то вроде солидарности.

Суслик тем временем то ли почувствовал потребность в общении, то ли просто был в хорошем настроении, — но, во всяком случае, закончив инструктаж, он повернулся к бамбуку и ежу и поинтересовался:

— Апропо, вы читали мою последнюю колонку в Gay-Queer? — Не дождавшись внятного ответа, он вытянул из-под одеяла что-то бумажное, размалёванное, с огромными буквами G и Q на обложке, и протянул ежу царственным жестом. Тот, однако, польщён не был и даже смутился.

— Это, простите, что за издание? — наконец выдавил из себя ёж.

— Что за издание? — суслик посмотрел на ежа с презрительным удивлением. — Это 'Gay-Queer'. Он же 'Гульфик'. Лучший журнал для А-самцов, которые интересуются собой.

— Для пидоров, что ли? — простодушно спросил Буратина, поняв слово 'интересуются' по-свойски.

Суслик посмотрел на него как на говно, но сдержался и даже снизошёл до объяснений. По его словам, подразумеваемое Буратиной личностное свойство многим читателям G-Q и в самом деле присуще, но в общем это не обязательно, так как даже некоторые натуралы иногда способны подняться над своей маловыразительной основой.

Тут в беседу вступил ёж, осторожно заметив, что подниматься над своей основой можно и нужно, но прежде всего в плане культуры, а не быта. Суслик встрепенулся и заявил, что поименованное ежом 'бытом' и есть подлинная культура, без которой той культуры, которую подразумевает ёж, не существует. Ёж возразил на это что-то совсем замороченное, и они замкнулись друг на друге, оставив бамбука за бортом дискуссии. Тот какое-то время слушал, но из разговора понял только то, что суслика, оказывается, зовут Ко кочка, с ударением на первое 'о', и что он работает в этом самом 'Гульфике' бизнес-редактором. Что это такое, бамбук не понял. Более того, ему вдруг пришло в голову, что он, Буратина, в сущности говоря, очень мало знает о жизни за пределами Института — в отличие от того же суслика. Который, несмотря на забавный вид и смешные манеры, неплохо в оной устроился. Мысль была в общем-то верной, но чрезвычайно обидной. Чтобы дальше её не думать, бамбук снова влез в разговор и спросил у суслика, как он попал в больничку и с чем.

Кокочка откликнулся на удивление охотно. Оказалось, что он вообще-то обратился в Институт за мелкой полировкой — ему надоело брить то, что он называл кумкватами, и он захотел избавиться от волос навсегда. Его честно предупредили, что такие мелкие и притом нестандартные изменения чреваты, но упрямый Кокочка согласился отлежать неделю в автоклаве и заплатить кругленькую сумму за блестящие яички. Увы, в генетической схеме что-то просчитали неправильно, и вылезла очень неприятная стяжка: у Кокочки возникла аллергия на любимого парфюма, килиановского Bamboo Harmony, без мощной струи которого на голое тело он не мыслил себе начало дня. К тому же парфюм был приучен вылизывать ему кумкваты на какой-то особенный манер. И этой невинной радости он тоже лишился. Он написал жалобу, предъявил страховку и теперь ждал комплексного обследования, временно одорируясь каким-то среднебюджетным парфюмом, актуальным в этом сезоне.

Про парфюмов Буратина кое-что знал: в первые два месяца жизни его вольер соседствовал с территорией, снимаемой какой-то конторой, разводящей парфов и туалетных утят. Вонь там стояла страшная — парфюмы только и делали, что брызгали друг на друга струями из ароматических желез, а туалетные утята напускали лужи фиалковой и сиреневой мочи, от запаха которой маленький бамбучонок буквально лез на стенку. Зачем всю эту дрянь разводят, он не знал, но думал, что её продают эсдекам для маналул. То, что парфюмов покупают за хорошие деньги и добровольно мажутся их выделениями, у него не укладывалось в голове. Чтобы как-то уйти от неприятной темы, Буратина спросил, в чём именно выражается аллергия на килиановское изделие — суслик был хоть и синюшным, но сыпи или раздутых слизистых у него вроде бы не было. Кокочка сообщил, что аллергия выражается в начавшемся выпадении волос на кумкватах. Ёж задумался, а потом спросил, не того ли он хотел с самого начала. Суслик презрительно поморщился и стал объяснять разницу между заказанной услугой и болезненной реакцией организма, а на предположение бамбука, что, вполне возможно, это и была та самая заказанная услуга, сообщил Буратине, что он не понимает разницы между нормой и патологией. В разговор вступил ёж и через какое-то время они уже спорили о понятии нормы применительно к биологическим системам. Бамбук почувствовал себя лишним на этом пиру духа и решил прикорнуть на часок.

Проснулся он от дивных ароматов и чавканья: суслику таки привезли ресторанную еду. Жадный до наслаждений Кокочка сидел, как маленький султанчик, на кровати, окружённый подносами, и наворачивал в три глотки. Буратина чуть не захлебнулся слюнями. Ёж, вероятно, тоже завидовал — периодически он высказывался в том смысле, что жирная пища способствует аллергическим реакциям. Суслик же, не тратя времени на ненужные споры, набивал щёки.

Буратина снова захандрил, сожрал полпачки выигранного у ежа маргарина и снова улёгся спать, чтобы не видеть этого всего.

Ночью он, естественно, проснулся. Ёжик посвистывал, суслик попукивал. Первым делом деревяшкин осторожно осмотрел комнату, в надежде найти объедки. Увы, их не было. Всё, что бамбук сумел накопать — это выкинутый Кокочкой в помойное ведёрко комбикорм. Он сожрал его в коридоре, запив хлорированной водой из-под крана, после чего стал думать, чем бы заняться ещё. И после некоторых размышлений решился-таки пробраться в женское отделение, чтобы там попытать мужского счастья.

Место размещения самок Буратина разведал ещё вчера. К сожалению, все подступы очень тщательно охранялись. Бамбук удивился такой строгости, на что ему объяснили, что в женском сейчас лежит на выписке после сложного ребилдинга какая-то персона-инкогнито, до того видная, что она одна занимает целую палату, под дверью которой дежурят вооружённые крокодилы.

Бамбука это, естественно, взбесило. На неведомую випку ему было пох. Но вот то, что из-за какой-то богатенькой скобейды половозрелые самки томятся без буратинкиной волшебной палочки, было, по глубочайшему его убеждению, западлятничеством и пиздорванством. К сожалению, Буратину забыли спросить — а прорываться через крокодилов было делом неверным и чреватым. Однако разогнавшиеся мозги дурака родили свежую идею — пойти другим путём. То есть попытаться добраться до девочек с внешней стороны здания, где имелся карниз, довольно широкий. Правда, карниз был покат, а этаж — пят. Падать с пятого этажа не хотелось ни в коей мере. Трахаться — хотелось очень.

В конце концов Буратина последовал за либидо. Выбрался на карниз, прошёл по нему, цепляясь за стену ногтями, метров двадцать, но добрался-таки до вожделенного окна, за которым, по его прикидкам, таились бабы.

Тут ему свезло: окно было захлопнуто, но не закрыто. Бамбуку с его острыми ногтями не составило труда отвалить пластиковую раму и пробраться внутрь.

Палата была на четверых, но в ней было темно и как-то подозрительно тихо. Слышно было только чьё-то ровное дыхание с кровати у двери.

Бамбук подошёл поближе — луна давала немного света — и разглядел койку для копытных, накрытую огромным ватным одеялом. Из-под него торчало только ухо, по виду конское, и хвост, напоминающий львиный, с кисточкой на конце.

Буратина осторожно приоткрыл одеяло и увидел под ним маленькую лошадку светлой масти. Она спала, чуть подхрапывая. Длинные ресницы её трепетали в такт дыханию. От молодого тела пахло медовым пряником.

У грубого бамбука внезапно захватило дух от невесть откуда нахлынувшей нежности. Захотелось сделать что-то нетривиальное. Чуть ли даже не встать на колени.

К чести Буратины, он не поддался. Осознав несвоевременность и даже нездоровость своего порыва, бамбук осторожно опустил одеяло. И на всякий случай отвернулся. Помогло: через полминуты к нему вернулись привычные пошлые мысли. Например, о том, что у такой маленькой кобылки и писечка, наверное, маленькая, а попочка так и вовсе как мышиный глазок. И если покрепче зажмуриться и пошустрее двигаться...

Неизвестно, осмелился ли б деревяшкин на что-либо подобное и чем бы это кончилось. Но тут он краем глаза поймал какое-то движение — будто лунные тени чуть-чуть сдвинулись и снова застыли. В этом было нечто зловещее. Тут же полезли в голову мысли о крокодилах. Буратина решил, что нуёнах. И покинул комнату через окно, чтобы поискать счастья в другом месте.

Увы, карниз кончался у окон лаборатории экспресс-анализа. С досады деревяшкин решил залезть хотя бы туда. И что-нибудь спиздить.

С окном опять повезло: похоже, дежурный по этажу был разгильдяем.

Внутри было всё то, чему и полагается быть в таком месте: медицинская аппаратура, стеклянные шкафчики с препаратами и тому подобная потетень. Буратина включил свет и принялся шариться в разных местах. Увы, ничего интересного не обнаружилось — ни жрачки, ни другого чего. Бамбук собрался было уходить, но тут его настигла очередная дурная идея. А именно: он вспомнил о возможности разжиться кое-какими ништяками, которые можно было бы использовать для самогоноварения в домашних условиях.

Что такое алкоголь и сколько от него радости, в нижних вольерах знали все. Несмотря на официальный запрет, спиритус вини широко использовался как средство неформального поощрения — для стукачей, например. Буратина не стучал, зато Сизый Нос часто пользовался им как рабсилой для личных надобностей, расплачиваясь жидкой валютой. Как делать бражку и чем её потом чистить, все тоже были в курсе. К сожалению, кураторы дорожили своей монополией на горячительное. Ничего съедобного, кроме комбикорма и маргарина, в вольерах не водилось, а все попытки заготовок соорудить бродило пресекались на корню.

Тем не менее эксперименты не прекращались. Чип, например, пытался получить брагу из водорослей: зелёные сопли бурундука состояли в основном из них, развести их в какой-нибудь прозрачной ёмкости тоже не составляло проблемы. Сбраживать их классическим способом было невозможно, но бурундуку кто-то из старших рассказал, что используемый при титровании штамм кишечной палочки — прошитой фрагментами ДНК вибриона Vibrio splendidus и бактерии Zymomonas mobilis и заполированной иммуноподавляющими фрагментами стандартных генных библиотек — способен перерабатывать водорослевый альгинат в этанол. Чип, разумеется, всех этих слов не понимал, за неимением образования и мозгов. Но вот то, что длинные красненькие ампулки с белыми хвостиками содержат что-то такое, что при разведении с водорослями даст спирт — это он уловил. Как и то, что отделить спирт от воды может лабораторная мембранка, обычно используемая для анализов. Чип развёл зелёную жидкость из носа в воде, слил в пятилитровку и попросил бамбука спрятать это дело на крыше корпуса: тот умел лазить по стенам лучше бурундука. Бамбук взял за это пачку маргарина и обещание поделиться конечным продуктом. Перед установкой банки Чип и бамбук её обоссали, так как слышали, что моча смывает ауру. На самом деле выделения как раз и содержали ауру в концентрированном состоянии, так что надо было пользоваться чужой мочой. Поэтому, когда банку нашли, то виноватых вычислили практически сразу и скинули с них кучу баллов за соцприспособленность и дисциплину. Чипу, правда, потом добавили баллов за сообразительность, что Буратину как-то особенно задело. Возможно, поэтому вся история и отложилась у него в памяти.

Теперь у него был шанс повторить опыт. Водоросли в носу у него завелись свои, родные, автоклав с рабочим раствором вроде пока никто назад не просил. Во всяком случае, решил он, попытка не пытка.

Он снова включил свет и приступил к поискам. Упаковка с мембранами нашлась без особого труда — они валялись на самом видном месте, так как они расходовались постоянно. Красные ампулки с белыми хвостиками пришлось поискать — они обнаружились только после того, как Буратина перерыл половину ящичков в лабораторном столе. Взял он немного, чтобы не хватились: как бы ни был рассеян деревяшкин, но про ауру он запомнил.

Вышел он через дверь. В коридоре Буратина имел все шансы попасться на глаза дежурному, но ему подфартило — тот как раз отошёл в сортир и бамбука не увидел. В палате тоже все спали. Деревяшкину оставалось только спрятать добычу, придавить тощую больничную подушку и дать храпака.