-Да, очень поэтично, — втягивая голову в плечи и поправляя руками приподнятый воротник плаща, сказал Каррингтон. — И величаво. Все это вполне в русском стиле.
-Что именно? — спросил Кациус.
-Адмиралтейство Песчаных улиц...Иметь здание морского ведомства вдали от моря, на берегах заключенной в трубе речки Таракановки. Вполне по — русски.
-Язвите?
-Немного.
-Язвите, язвите. — качнул головой Кациус, — Между тем, ежели хотите, это вполне в духе противостояния между морскими, атлантистскими и сухопутными, континентальными цивилизациями. Вы язвите как типичный представитель атлантистской школы геополитики. И пространственной экономики. Вы словно стражник интересов океанических держав. Я — будто бы представитель евразийского направления российской экономической и геополитической мысли.
-Хотите сказать, встреча наша здесь, сегодня, в этой беседке, носит некие символические элементы?
-Может быть. — кивнул Кациус.
-Это потрясающе. Это так по — восточному. По — евразийски, я бы сказал...
-Ну и зря вы так сказали.
-Почему?
-Во всем вы желаете сыскать восточный символизм. Откуда в вас это, господин Каррингтон? Как ни странно, но вы, критик евразийства, редко обращаете внимание на одно весьма примечательное обстоятельство: любовь евразийцев к тюркам. К монголам. К азиатам — заочна, так сказать, платонична. Возьмите меня — что я могу знать о монгольских аймаках? О киргизских аулах? Я, хотя и не выросший в родовом поместье, я, чье детство не прошло с французскими гувернантками и английскими дворецкими? Мое знакомство с евразийскими народами исчерпывается знакомством с дворником — татарином. И вообще...Мало кто обращает внимания на прекраснодушное невежество евразийцев, толком не знающих ни Азии, ни Евразии.
-И на ваше невежество, я имею в виду ваше личное, тоже?
-И мое тоже.
-А Запад? Запад вы знаете?
-О, господин англичанин, я большой обличитель Запада. Смею думать, что знаю его. Но не приемлю. Латиницу называю нечестивой, английский язык для меня — 'тарабарский язык'.
-Но английский знаете прилично.
-Знаю хорошо.
-А между тем, вас иногда называют евразийцем. Вы и сами мне заявляли, что являетесь представителем евразийского направления российской экономической и геополитической мысли.
-Напрасно вы стараетесь выжать из меня мое политическое кредо.
-Но ведь называют.
-Я не отказываюсь. По нескольким причинам. Но считаю, что евразийство в — общем обречено. В нынешних условиях.
-Почему?
-Понимаете, Малькольм...Евразийцы остаются людьми православными, многие — глубоко верующие. Основу духовной жизни они видят только в православии. Но большинство восточных, степных народов, столь любезных сердцам евразийцев, исповедуют ислам или буддизм. А к этим религиям у евразийцев отношение пренебрежительное. Или прямо враждебное. В их глазах догматика ислама бедна и банальна, а мораль — груба и элементарна. К буддизму отношение и того хуже: его прямо считают разновидностью язычества. — Кациус заерзал, суетливо достал портсигар, закурил.
-Вы ведь занимаетесь политикой профессионально? — у Каррингтона был тщательно отработанный голос выпускника Оксфорда, в котором, однако, иногда слышались повелительные нотки, приобретенные на Даунинг — стрит.
-В некотором роде. В министерские кабинеты меня, бывшего каторжанина, конечно не пускают. Но мне и с черного хода удобно влезать к высшим сферам.
-И искренне информируете об этом своего патрона в Лондоне?
-Патрона?
-Господина Коновалова. У него, кстати, неприятности...
-Что вы говорите?
-Не может найти общий язык с теми, кто его привечает в туманном Альбионе. Да, и потом...В Лондоне, между нами говоря, свой взгляд на все эти эмигрантские скопища, группы, группки. Считается, что это не соответствует задачам сегодняшнего дня. Подстрекательство, жульничество, расходование средств, провокация — назовите как хотите. Группа, сплотившаяся вокруг Коновалова и его Русского Политического Центра в Лондоне отнюдь не монолитна. Там есть течения, фракции, группки. Каждая группка блюдет свой интерес. Фракции не могут прийти к согласию.
-Уверен, что Коновалов и его центр не стоили вам баснословных денег.
-Что? О чем вы?
-Я говорю о том, что экономически он вас мало стеснил. Вы прекрасно знаете, он обеспеченный человек...
-И терпеть не может брать от нас денег? — улыбнулся Каррингтон.
-Он не хочет себя привязывать к вам. Коновалов больше верит в тех, кто фактически правит страной, чем в тех, кто ею формально правит. Он беззаветно верит в разумную администрацию. Политика для него имеет смысл лишь как средство просвещать администраторов, влиять на них и даже направлять их. Вот почему он занимается политикой. Я помогаю ему. Отчасти. Но, запомните пожалуйста, Малькольм — он мне не патрон. Пока я загибался в Хибинах на каторге, он кушал омаров в Лондоне. Он видит вокруг себя партию русских консервативных европейцев, а сам он будто бы с энергией солнца продвигает интересы национального бизнеса на самом высоком уровне.
-О, да, я прекрасно понимаю вас и преклоняюсь перед вашими страданиями, перед тем, что пришлось вам пройти...
-Оставьте, вы тарахтите без капли искреннего сочувствия...
-Хорошо, оставим...Вы, как и ваш патрон, простите, ваш политический партнер Коновалов...
-У которого, между прочим, свой институт в Англии, а брат финансист в Москве...
-Да, простите...Вы тоже занимаетесь политикой. Но в России политика монополизирована ортодоксальной церковью и монархом.
-Не соглашусь с вами. Монополизация идей ведет к духовному оскудению народа. Но разве вы, в России, имеете дело с обществом кретинов? Скорее наоборот. В православной традиции сформировалось определенное представление об идеальной форме церковно — государственных отношений, которое получило название симфонии Церкви и государства. Суть ее в обоюдном сотрудничестве, взаимной поддержке, взаимной ответственности, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой. Государство при симфонических отношениях с Церковью ищет у нее духовной поддержки, ищет молитвы за себя и благословения на деятельность, направленную на достижение целей, служащих благополучию подданных, а Церковь получает от государства помощь в создании условий, благоприятных для проповеди и духовного окормления своих чад, являющихся одновременно гражданами государства.
-Однако в России, в государстве, признающем православную церковь величайшей народной святыней, иными словами, в государстве православном, симфония церкви и власти не существовала в совершенно чистой форме. — возразил Каррингтон. — Церковь в России неоднократно оказывалась объектом притязаний со стороны государства.
-Да. Отступая от норм симфонизма, цари то и дело претендовали на монопольное устроение церковных дел. Хорошо известен ответ царя Ивана V патриарху Аввакуму, одному из неистовых 'ревнителей благочестия' — 'Ныне бывает вси царским хотением!'.
-Как, как? 'Все бывает царским хотением'? Абсолютизм чистой воды!
-В конечном итоге церковь вынуждена была уступить часть своей власти государству, лишившись ряда политических и экономических прав. Тем не менее, Церковь не утратила совершенно, способность к каким-либо самостоятельным выступлениям. Церковь оставалась на позициях русского православного традиционализма, была единой, в ее среде не выделялось никаких раскольнических течений. Церковь поддерживала авторитет государственной власти, который в России всегда был высок, несмотря на то, что, к неудовольствию церковных иерархов, не без попустительства государства, новоевропейский рационализм все более проникал во все слои жизни: политической, экономической, культурной, социальной...
-Кстати, а каково, на ваш взгляд, место монархической идеи в евразийстве?
-Монархическому принципу в общественном устройстве России евразийцы отводят довольно слабое место. Монархическая идея может быть, а может не быть. Не нам, говорят евразийцы, предрешать выбор народа. Главное — не попасть 'к немцам на галеры'.
-Как, простите? 'К немцам на галеры'? Очень интересно. Поясните.
-То есть к вам, к европейцам. Это самое главное. Мы не хотим быть у немцев на галерах. Англичане, немцы, французы, я убежден, могут быть лишь хитроумными эксплуататорами. А между тем, евразийский тезис таков: надо искать не врагов. Их хватает. Надо искать друзей. Друзья — это самая главная ценность в жизни. И союзников надо искать. И находить их — искренних, настоящих.
-Европа вам не друг? И не союзник?
-Разумеется. Какая может быть искренняя дружба с Европой, ежели нам, ощущавшим себя частью Европы, нам, входившим в систему европейских держав, то и дело давали понять и почувствовать, что мы только лишь третьестепенная Европа? Установка такая у вас была, понимаете? Эта установка максимально затрудняла творческий вклад России в мировую культуру. Нет, когда надо было, когда политические условия диктовали необходимость, когда к выгоде европейской надо было — вы признавали нас державой, имеющей политическую силу и волю. Но чуть только минует надобность — вы снова норовили отодвинуть нас на зады европейской цивилизации. А может быть истинное союзничество, может быть истинная дружба с Европой, чье пренебрежение являлось единственно возможным отношением к этим задворкам? Решительно не может быть! Ни союзничества, ни дружбы.
-А что есть в таком случае?
-Взаимные интересы.
-Стало быть, Россия не часть Европы?
-Россия — это 'третий мир' старого света. Россия не составная часть ни Европы, ни Азии. Россия -это отличный от них, но в тоже время соразмерный им мир, особый исторический мир.
-С Европой вам не по пути?
-Чтобы сблизиться с Европой, нужно стать духовно и материально самодавлеющим миром. В настоящее время этот процесс реализовывается. Россия имеет все предпосылки к такой независимости.
-Но географически...
-Послушайте, Малькольм! Россия представляет собой своеобразную географическую среду, в своих простых, широких очертаниях. Резко отличную от дробного строения Европы. В России есть самостоятельная культурная традиция, достаточно сильная для того, чтобы наглядным образом обосновывать независимое от Европы культурное развитие. В этой культурной традиции запечатлено много начал, связанных с Востоком и чуждых Западу. В России единство политическое и единство внутреннее, я говорю о взаимной тяге населяющих ее народов, в ряде проявлений своих резко контрастирующего с теми национальными ненавистями и отталкиваниями, коими полна Европа.
-Но знаете, для большинства незападных стран Россия по — прежнему остается европейской имперской державой. Критика критикой, дорогой князь, новый элемент в традиционной теме русской историософии новым элементом...Критикуйте Запад, отрицайте Россию как европейскую державу, но не так уж легко оказывается, порвать с Европой.
-Да, не так уж легко.— согласился Кациус. — Триумфальное шествие Европы пока продолжается. Европейская культура продолжает коварно очаровывать. По большому счету ни в политическом, ни в экономическом отношении господство Европы не удалось поколебать значительно. Но это пока...
-Зависимость от Европы сохраняется...
-Но будущее России не в том, чтобы оставаться европейской державой, а в том, чтобы стоять во главе всемирного антиевропейского движения.
-Великобритания тоже не вполне европейская держава. — заметил Каррингтон. — Остров. На острове тоже хватает антиевропейских настроений. Значит, пока мы с вами партнеры?
-Да.
-И можем рассчитывать на сотрудничество? С вашей партией? 'Народное действие'?
-В какой — то мере. Пока мы с вами, я имею в виду Россию и Англию, можем называться партнерами. Я допускаю даже создание русско — английской коалиции. Я исхожу из того, что в Англии нам противостоят по сути, две силы: здравомыслящие политики, а их, мне кажется, все — таки немало, и исконные противники, ничего не поделаешь. Вопрос в том, на каких принципах будет существовать эта коалиция и каковы ее исторические перспективы.
-Союз с Англией вы не рассматриваете?— поинтересовался Каррингтон.
Кациус улыбнулся:
-Видите ли, Малькольм, русско — английские отношения представляют собой классический исторический конфликт между двумя великими державами. Но это не просто национальный конфликт. Это также борьба между двумя имперскими системами и впервые в истории она означает ни больше, ни меньше как соперничество двух наций за мировое господство.
-Но согласитесь, Леонид Фридрихович, ведь ситуацию можно исправить. — ответил Каррингтон. — Для прочного и надежного сотрудничества двух великих держав необходим кардинальный пересмотр внешнеполитических ориентиров с обеих сторон.
-Следует признать, что и ваши и наши лидеры оказались неспособны к смягчению позиций в международной политике. Амбиции с обеих сторон были подогреты. Поэтому всякое подозрение в Москве или в Лондоне относительно намерения другой стороны получить новые преимущества создавали и продолжают создавать сейчас, основания для недоверия.
-В Англии есть те, кто, по — вашему, относится к здравомыслящим политикам. В России тоже есть здравомыслящие люди. Почему бы им не осведомлять друг друга о своих шагах, и таким образом влиять на принятие некоторых решений, ослабляющих позицию тех, кто настроен на откровенную конфронтацию? И тем улучшить общий политический климат? Выстроить мосты?
-Вы, Малькольм, сейчас заняты выстраиванием подобных мостов для 'обмена любезностями'?— насмешливо спросил Кациус. — Ну, так мы с вами такие мосты уже навели.
-Мы не в идеальном мире живем. Мы живем в мире, который все более и более становится непокорным. Ну, а коль скоро мы с вами партнеры, то и обязательства по отношению к миру у нас общие.
-Я не возражаю, чтобы британский дипломат говорил о наших общих обязательствах. — сказал Кациус. — Главное, чтобы при этом не забывал говорить о своих обязательствах.
-О каких именно? — спросил Каррингтон.
-О тех, например, которые бы фиксировали сложившийся статус — кво и не допускали бы их интерпретации, попыток использования для получения тех или иных выгод и преимуществ, чаще же для удержания прежних позиций любой ценой, даже и ценой усиления конфронтации.
-Я готов заверить вас, что принадлежу к тем кругам в Англии, кто выступал за такой подход, который уменьшает конфронтацию и снижает поляризацию политических и идейных установок. — высокопарно сказал Каррингтон.
-Отрадно слышать. — Кациус картинно развел руками. — Однако пока британские дипломаты предпочитают рисовать общую картину мира все тем же старым методом дихотомического рассечения — Англия по одну сторону, и это силы Добра, Россия по другую сторону, и эта сторона олицетворяет силы Зла. А сие приводит к устоявшейся позиции — с силами зла невозможно вести никакие переговоры по общепринятым правилам, их необходимо остановить и с ними не стоит считаться. И можно забыть про свои обязательства.
-Почему же вы так думаете? — в голосе коммерческого советника британского дипломатического представительства послышалась обида. — Когда, например, британская сторона ведет переговоры с какой — нибудь державой, существует попытка обеих сторон понять точку зрения другой и в конечном счете прийти к соглашению, которое будет представлять компромисс между обоими этими государствами. Когда соглашение достигнуто, строятся отношения между этими странами, пока не понадобится новое соглашение. Такие отношения подразумевают честность, признание обязательств по договорам, надежность соглашений. Уверяю вас, что и в отношении России моя страна придерживается такого же мнения.
