Седьмой Принцип

— Небольшой, говоришь? — подхватил водитель. — Ну да, ну да... А какой город ты имеешь в виду, парень?

— Ну, этот город... В который мы едем. А куда мы, собственно, едем?

Водитель загадочно — зловеще, как показалось Фрюжу, — улыбнулся вдавленной в шею улыбкой, вот и весь ответ.

Фрюж прильнул к боковому стеклу. Странное дело, хорошо знакомую ему, не раз проезженную дорогу к городу он вдруг перестал узнавать. Вот только-только все было известно и памятно, а уже за стеклом тянулся абсолютно чужой, чуждый бурелом, черные мохнатые ели вместо сосен, и дубы-великаны. Такой лес, он знал по рассказам, находился за Пятничанами, самым дальним городским районом, Черный лес, как его называли, партизанский, но он в нем прежде никогда не бывал. Как же они там оказались?

Фрюж перевел взгляд вперед, на дорогу. Она тоже стала другой. Теперь вместо серой асфальтовой ленты под колеса стелился желтый песчаный проселок. Когда это они успели свернуть с основной? Он с удивлением посмотрел на водителя. Тот невозмутимо рулил, направляя машину по одному ему известному маршруту. Лицо его в чем-то неуловимо переменилось, стало серьезным, даже суровым. С чего бы это такая суровость, подумал Фрюж. Он почувствовал себя неуютно рядом с этим, преисполненным чувства долга гражданином.

Водитель повернул лицо к пассажиру, и Фрюж от неожиданности чуть не вскрикнул — глаза того стали черны, как гагат.

— Дорога, парень, это одна лишь видимость, — сообщил рулевой. — Можно взять любую, и она приведет тебя туда, куда нужно. Вопрос лишь в том, куда тебе нужно? Вот ты, например, это знаешь? Куда тебе надо? А?

Фрюж хотел ответить, что знает, но что-то прежде увиденное и пропущенное всплыло в его сознании. Он быстро взглянул на торпедо перед собой, — там вперемешку, россыпью лежали флайера, рекламки и визитки, очевидно, кампании, которой принадлежал автомобиль. Фрюж быстро схватил бумажку. Точно!

— Ритуальные услуги... — прочитал он текст. — Это что же, катафалк?

И тут его осенило:

— Харон! Все как Нина Филипповна предсказала!

— Ну, со свиданьицем! — вскричал черноглазый отправитель ритуала. — Наконец, признал старика!

Незнакомый певец надрывался в плеере, витийствовал и пророчествовал.

— Кто это, поет? — спросил Фрюж.

— Егорка, Летов.

— Летов? Что за Летов?

— Ну, Летов... 'Многая лета...', слышал? Это про сейчас, — отвечал Харон, как показалось Фрюжу, невпопад.

Но тут Харон захохотал. Словно небо обрушилось.

А потом, заметив внизу, под насыпью дороги небольшой ручеек с быстрой черной водой, в окружении березок и осинок, мимо которого они как раз неслись, он резко свернул. И под заливистый хохот направил фургон прямо туда, вниз, вглубь.

Фрюж ощутил себя как на парковом аттракционе, только не на самолетике, а на американских горках, когда падение кажется бесконечным, а требуха, падающая почему-то медленней всего остального, успевает подступить к горлу. Страха, однако, не было, как такового, ни высоты, ни падения. Он только отстраненно подумал, что сейчас они врубятся в березки-осинки, и надо бы к этому подготовиться. Ну и подготовился — подтянул колени и уперся ногами в панель перед собой.

— Не ссы, парень! — загоготал Харон. — Еще не время. Я скажу, когда ссать!

И действительно, несмотря на скорость и крутизну, они ни во что никак не врезались, а падение все затягивалось, и вскоре, как-то незаметно изогнувшись, сделалось пологим, превратилось в горизонтальный полет. Пространство вокруг заполнилось туманом, густым, точно вата, и холодным, пробиравшим насквозь даже в закрытой кабине фургона. Только где она, кабина? Фрюж и не заметил, как фургон преобразился в лодку, острый нос которой скользил над водой, разрезая туман. Ну а Харон, как и положено кормчему, восседал на корме и, положив руку на румпель, правил судном. Все, что окружало их раньше, сгинуло в тумане, только водная гладь серой сталью проблескивала внизу. Фрюж не сомневался, что под ними Лета. 'Снова Лета, — думал он. — Мы канули в Лету...'

— Стикс это, парень, Стикс, — откликнулся на его мысли Харон. Похоже, они тут все могли запросто в чужих головах копаться. — Великая мировая река. Всякий ручей, даже тот, что из крана, на самом деле из нее вытекает и в нее же в конце возвращается.

Как хотите, но момент был чертовски торжественным. Нет, правда, Фрюж вдруг осознал, что вот он, приближается итог его метаний и исканий последнего времени, цель многотрудных действий, к которой его подталкивали все, кому ни лень, и к которой, если честно, он стремился сам. Он подтянул поближе переметную свою сумку, переместил ее на колени и сверху наложил руки, прикрыл. Ему показалось-почудилось, что он слышит, как внутри кожаной оболочки тихо, точно мышь, скребется Базовый принцип. Да нет, не показалось, так и было. Приближаясь к месту приложения, агрегат набирал силу и все отчетливей проявлял себя.

Фрюжу вспомнилось и подумалось о том, что Стикс, это ведь такой рубеж, предел, из-за которого нет возврата. Точка бифуркации, как говорят высоколобые умники. То есть вот сейчас довезет, доставит его Харон до берега, сдаст с рук на руки, под квитанцию, под роспись встречающим товарищам, — а ведь будут, будут встречать, — и все, на этом прошлая его история, считай, закончилась. А будет ли новая, другая, неизвестно. То есть, получается, это путь в один конец. Думать так было чрезвычайно тоскливо и... холодно. Фрюж даже поежился, обнял себя за плечи и содрогнулся. Холод был просто неземной, бр-р-р. Его натурально заколотило, заколбасило.

Вообще же, продолжал размышлять он о себе, о происшедшем с ним, это, оказывается, так легко, изменить судьбу, заменить личность. Для тех, демиургов, легко. И нужно-то всего лишь — переключить регистр в сознании. Щелк — и нет человека жившего, бывшего. А есть другой, новый, неведомый... Кто? Человек ли? Или уже кто-то совсем другой? Ну, в этом они мастера, дело у них поставлено на поток. Только кому, зачем необходим этот трюк, этот грандиозный обман с забыванием, с новым сознанием? Неужели человек не в состоянии справится — нести всю свою непрерывную память о том, каков он был, и есть, дальше? Ведь он, каждый, и так бережет, щадит себя, забывая все, что забыть следует. Память людская на поверку оказывается достаточно гибкая штука, но, как по нему, нельзя терять ее совсем. Ну, вот как ему стать чужим для всех, забыть родных своих? Марину, Вальтера? Анну с Мишкой, Женьку, Юльку рыжую? Нину Филипповну? Всех остальных? А Сову? Невозможно!

Едва он начал вспоминать конкретных людей, как в окружавшем лодку тумане появились прогалины и сквозь них замелькал не такой уж далекий берег. На всем его протяжении вдоль реки длинными неровными рядами стояли фигуры, по виду — человеческие. Как оказалось, лодка их нарезала волны не поперек, а вдоль реки, — так рулил ей Харон, только не разобрать было, по течению или против него. Лиц у проявившихся фигур различить было невозможно, какая-то получалась безликая общая масса. Но имелось огромное желание, прямо зуд невыносимый, узнать хоть кого-то. Еще бы! Ведь прошедших этот путь до него — тех, кого он знал лично, — было немало. И тогда воображение Фрюжа заработало на полную катушку, и он так старался, вспоминая, что лица, в конце концов, стали проявляться, приобретать конкретные черты. Он вроде даже узнал кого-то там. Но больше всего сейчас ему хотелось встретить Дэдэ, хотя, если подумать хорошенько, того здесь не должно было быть. Объективно, ему не помешало бы заручиться поддержкой старого дружка. Вот, кто-то похожий — он рванулся навстречу и...

— Нет-нет, — остудил его пыл и порыв Харон. — Тебе пока еще туда рано. На тебя, парень, заказана спец-доставка. Я в курсе, куда, сиди тихо...

Лодка вильнула, Фрюж вцепился в борт рукой. Ладонь ощутила восковую шелковистость и маслянистость дерева. Только теперь он обратил внимание на материал, из которого был сооружен челн, да, собственно, и на сам челн. Материал он узнал. Странно, через бездну лет, через пропасть забытья, а узнал. Дерево, точно янтарь, как бы светилось изнутри.

— А лодка-то у тебя, паромщик, почитай, новехонькая. Новодел, можно сказать.

— Так, сколько же можно, на старой развалюхе, на гнилой лохани ходить? Я ведь, как ни крути, с людьми работаю, мне перед ними стыдно!

— И построена эта лодочка, как я погляжу, из дерева гофер.

— Из него самого. Глаз у те6я, парень, наметанный.

— Из того самого дерева, из которого Ной ковчег соорудил...

— А почему нет? Я, между прочим, не для собственного увеселения судно туда-сюда гоняю. Я делом занят, может, не менее важным, чем тот же Ной, да воздаст ему Господь по заслугам. Его, кстати, я тоже того, переправлял.

— Кто же с этим будет спорить? Что дело твое важное и неизбежное. И я не буду. Просто мне интересно, где ты дерево такое раздобыл? Оно, насколько я знаю, не растет там, где все остальное растет? А где растет, туда путь заказан.

— Места знать надо, — ответил Харон и заговорщицки подмигнул Фрюжу.

— Но с этим деревом мало кто совладает, — продолжал допытываться пассажир. — Его еще надо уметь обработать. Кто же тот мастер, что лодку тебе стачал?

— А вот с ним, думаю, ты обязательно познакомишься. Если еще не знаком!

Едва он это произнес, как впереди, по ходу суденышка, вспыхнуло солнце. Синяя звезда, Фрюж узнал ее. Зачем она здесь? Выходит, смерть всегда приходит именно так?

Ну, здравствуй, смерть!

Брызнули ослепительные лучи, сдувая и гася, будто пену, туманы вокруг, а, вместе с ними, прогоняя видения. Фрюж инстинктивно прикрыл глаза и голову руками. Отвернувшись назад, он увидел, что Харон сидел на корме уже в откуда-то взявшемся на нем плаще, разительно похожем на офицерскую плащ-палатку. Одним движением он натянул высокий капюшон на голову, в глубине его, отсвечивая в лучах звезды как два катафота, сверкнули синим глаза. Жуткое зрелище!

— А вот теперь бойся, парень! — закричал Харон Фрюжу. — Прибываем! Только сумочку-то свою, отдай! Она тебе больше без надобности! Не ссы, парень, я сам доставлю ее по адресу. Передам, кому следует!

Старый кормчий потянулся длинной костлявой рукой через всю лодку и, схватив Фрюжеву поклажу, перенес ее к себе на корму. Так легко и просто он это проделал, пассажир только рот раскрыл в изумлении. А паромщик снова захохотал, как-то в этот раз, показалось Фрюжу, издевательски. Что это он так? — едва не обиделся он.

Из-за неистового яркого света звезды, Фрюж практически ослеп и ничего вокруг не видел. Вдруг он вспомнил про очки Нины Филипповны. Они не пригодились ему в царстве Ночи, но здесь... Он вырвал их из кармана рубахи, судорожным рывком раскинул дужки и надел на глаза.

Вовремя!

Мир сквозь стекла показался голубым, неживым и холодным.

Стремительно надвинулся берег, оказалось, что лодка мчалась быстро, точно торпеда, а он и не ощущал ее скорости.

Они наскочили, воткнулись в песчаную отмель. От удара, повинуясь инерции, под непрекращающийся глумливый хохот Харона, Фрюж вылетел из лодки и кубарем понесся дальше по воздуху. Не будь на нем очков, он, ослепший, наверняка расшибся бы при падении, но, видя, куда его влечет, сориентировался. Сгруппировался и, извернувшись по-кошачьи, приземлился на ноги. Однако все же не устоял, упал, и только сделав еще несколько кувырков через голову, остановился. Причем, остановился, буквально уткнувшись головой в ноги стоявшему на берегу человеку, учитывая обстоятельства, явно вышедшему ему навстречу. Рядом с человеком, махая хвостом и поскуливая от нетерпения и радости, приплясывал Полуночный пес.

В тот же миг звезда погасла, так же внезапно, как и зажглась. Точно по щелчку. Тогда встречавший подал Фрюжу руку и помог ему подняться.

— С прибытием! — сказал он голосом, будившим тревогу и воспоминания, и смахнул рукой с плеча Фрюжа налипшие песчинки.

— Здравствуй, хозяин! — сказал Полуночный пес. — Мы тут тебя совсем заждались.

Глава 24

Все дело в принципе

— Держи!

Человек нагнулся и подобрал с песка старую кожаную сумку. Обычная сумка для повседневной носки, заменитель карманов — в таких поспешающие по делам мужчины таскают всякую, без которой не обойтись, дребедень. Подержал ее за длинный ремень на весу, покачал, прикидывая тяжесть.

— Разобьется ведь! — предупредил запоздало.

— Не боись! А если что, почините.

— Ну да, легко сказать. Было бы можно, давно бы новое сделали. А это вообще — то, что нужно? — спросил, и серьезно так глянул из-под бровей.

— Именно, что заказывали, — подтвердил доставку Харон. Закинув сумку на берег, он продолжал стоять в своей янтарной лодке в полный рост. Было видно, что ему не трудно сохранять равновесие — лодка совсем не раскачивалась, прилипла к водной глади, точно длинный стежок на китайской вышивке шелком. Только медленно, едва уловимо глазом, отдалялась от берега. Светлая пропасть между собеседниками росла.

Не доверяясь в таком важном деле никому, человек открыл сумку и заглянул внутрь. Там, поблескивая полированными бронзовыми деталями, двигал шестеренками и постукивал всеми своими маятниками в оправах турбийонов Базовый элемент.

— Хорошо, — сказал человек. — А герой наш где?

— Сошел на другой пристани.

— Но разве ты не обязан был доставить его сюда?

— Конечно, обязан! Откуда тебе знать, что я обязан, а что нет?

— Погоди, но этот парень должен предстать перед судом! По закону!

— Э, оставь! Закон... Свой собственный суд для каждого наиважнейший.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Парень свое уже получил, вот что. В полной мере. Оставьте его в покое.

— Это не тебе решать, уважаемый перевозчик! Мы желаем судить его за преступление! Хотя бы для того, чтобы другим впредь неповадно было! И имеем на то полное право!

— Ваши права — это ваши права. Я на них не претендую.

— Мы все равно будем его искать! И обязательно найдем, где бы он ни прятался.

— Скажи-ка! Вам что, больше нечем заняться? Пустая трата времени.

— Найдем, вот увидишь!

— Не уверен.

— Погоди, Харон, по условиям соглашения ты должен во всех случаях сохранять нейтралитет. Просто доставляешь душу по адресу, и все. Получаешь свой обол и отваливаешь. Что за той душой имеется, какие прегрешения, тебя не касается. И этого парня ты был должен доставить сюда! Всего лишь. Это даже не обсуждается. Но ты, похоже, решил выступить его адвокатом. Это прямое нарушение лицензионного договора, Харон!

— Опять ты о своем! Скажу так: кому я должен — всем прощаю! Если есть претензии по доставке, подайте жалобу в канцелярию. Может, что у вас и выгорит. Но я так не думаю. Механика у тебя в руках, исправная, работает, и это главное. Все остальное не стоит твоих усилий, поверь.

— То есть, ты хочешь сказать... А, я понял. Это какая-то сделка, и там, наверху, ее одобрили. Так, да? Это правда? Правда?

— Ну, ладно, пора мне, — вместо ответа объявил Харон.

Осознав его бесполезность, человек прекратил спор. К тому же, с кем-с кем, а с Хароном портить отношения не хотелось. Да просто не следовало — особенно учитывая его происхождение. Он хоть и вредный старик, и часто несговорчивый, но пользы от него все же больше, да и заменить его натурально не кем. Единственный он в своем роде, и неповторимый, чем и пользуется. Поэтому, человек просто махнул ему рукой, то ли прощаясь, то ли прощая, а, скорей, и то и другое сразу. Мол, ладно, плыви с богом, после сочтемся. При случае.