— Вы встречали, где нибудь чудака, если не сказать больше, который первому попавшемуся жулику, так, за красивые глаза, отдает документы? Ладно бы только свои, но еще и близкого друга. И Freund тоже хорош. Я же приказал не ходить к монастырю!
— Прекратите, Пилюгин, изображать из себя Гегессия из Магнесии, — осадил майора Ваше преподобие, до сих пор не простивший ему хватание за грудки в туалете префектуры,— смените интонацию, не по-христиански.
— Извините, Genosse, — устало сел на раскладушку особист, в которой похрапывал один из ведущих археологов столицы.
— Валентин не напрасно посетил святую обитель,— оправдывал батюшка лесника.— Надеюсь, он за всех нас помолился богу. К тому же обнаружил у монастырских врат Пульхерию Любатович. Значит мы на верном пути.
— Все так,— согласился майор.— Ну, а вдруг студент донесет графине, как окрестил Брусловский тетку Серафимы, что ей кто-то интересовался? Ищи ее тогда! Нужно было действовать аккуратнее.
Тело на раскладушке зашевелилось.
— Что сделано, то сделано,— подал голос проснувшийся профессор Вакслер, — найденные в земле сокровища, возврату не подлежат.— Кто вы, други?
С полчаса Акакий Валентинович не мог поверить, что пребывает в Звенигороде, и напрочь отказывался узнавать своего вчерашнего собутыльника Запойного. Только после пятидесяти граммов водки, предусмотрительно приобретенной Брусловским накануне, Вакслер схватился за голову, застонал:
— Всем жена моя хороша, но уж слишком больно дерется.
— Это мелочи,— успокоил профессора Пилюгин,— по сравнению с главным вопросом — есть ли жизнь на Марсе, поверьте, все остальное пустяки. Студент сообщил Валентину фамилию графини поздно вечером. Торговать к монастырю он приходит не раньше десяти. Есть шанс, что не успеет настучать. Нужно нейтрализовать студента.
— Как?— испугался Федор.
— Любым способом. Но, разумеется, мирным. А потом...Что же потом?
— Вместо того чтобы ругаться, лучше бы послушали.
Валентин изложил миткэмпферам идею, которая вчера в монастырском парке пришла ему в голову.
— Молодец, филолог!— обрадовался Владимир Семенович,— прощаю все грехи. Только кто вместе со мной будет изображать жадного до древних русских летописей иностранца? Профессор Вакслер, встаньте, пожалуйста.
— Мне нужно домой,— застонал тот.
— Вы отказываетесь от интереснейшей экспедиции, которая, может быть, принесет вам мировую славу? Или даже Нобелевскую премию. Хорошо, возвращайтесь домой. Жена давно вас поджидает в прихожей с железным половником.
Археолог покорно встал.
— Нужно домой... позвонить. И в институт тоже.
— Дело другое,— хлопнул по плечу профессора майор.— Каким языком владеете?
-Ich spreche ein bisschen deutsch.
— Vortrefflich! Только в своем прикиде, вы, уважаемый археолог, напоминаете уволенного с работы за прогулы землекопа. И мне другие шмотки понадобятся. В местных лавках цены, конечно, не московские, но, вероятно, тоже кусаются.
— Погодите!— вдруг подскочил, чуть ли не до потолка Федор и выскочил из дома.
Вскоре он вернулся с двумя шебутными цыганками. Пестро одетые девахи тут же набросились на миткэмпферов, обещая им всего за пару тысяч рассказать по линиям судьбы всю правду-матку. Но когда узнали, что от них требуются, угомонились.
Через полчаса весь лесной домик оказался завален всевозможным барахлом. На профессора надели широкую, как балдахин, рубаху на выпуск, с крупными синими полосами, коротенькую хлопковую жилетку, просторные белые слаксы и резиновые пляжные тапочки. Владимир Семенович предпочел более строгий вид: темно-серые в рубчик брюки, бежевую, с короткими руками сорочку, ярко красный шейный платок и хорошие итальянские туфли.
В окно заглянул Кушнарь.
— Здорово, братва! Вакса есть? Со вчерашнего вечера вилок ломает. О! Я зырю, вы тут вковываетесь. Только зря вы с этими гнилыми рыбами связались. Глаза замажут, к прокурору не ходить. Я бы вам своего косоворота причалил.
— Сосед,— отрекомендовал братка Федор,— заядлый шахматист.
— Я уже понял,— недовольно проворчал Пилюгин, вертясь в новом наряде перед зеркалом. И тут, что-то придумав, схватил початую бутылку водки, потряс ею перед носом Кушнаря, — заходи сосед, разговор есть.
— Хороший базар, как визжало свежее, — заулыбался браток.— А если еще и с ваксой, вообще ништяк.
Бородатый студент Пашка выгрузился из автобуса с нехитрым скарбом — раскладным алюминиевым столиком и двумя рюкзаками, доверху набитыми книгами. Настроение у парня было хорошее, даже благостное, а потому, поднимаясь по асфальтовой дорожке к парку, он беззаботно напевал песню, из репертуара хора сестер Пюхтицкого Свято-Успенского монастыря:
" Кресты в небе золотом блещут, и главы, как стражи стоят, и чья здесь душа не трепещет, и чьи здесь сердца не горят..."
Уже наверху сменил репертуар, нарочито серьезно затянул:
" Комсомольцы-добровольцы! Мы сильны своей верною дружбой,
Сквозь огонь мы пройдем, если нужно..."
Зачем Пашка собирался идти через огонь, так и осталось невыясненным, потому как из кустов высунулась широкоскулая, будто у питона, башка Кушнаря, грозно зашипела:
— Эй, зяблик мокроногий, тормози! Ну, чего зенки пялишь, выскочат, не поймаешь.
— Вы мне?— замер Пашка.
— Тебе, парашник губастый. Хвостом виляешь, студент! У клюквы пригрелся, а баллоны в общую бадью не отстегиваешь. С карандашом познакомиться хочешь? Так я тебя заземлю.
Студент затрясся как осиновый лист.
— Я всего пятый день... Вчера только две книги продал. Не с чего отстегивать. Ко мне Хромой подходил, я ему все объяснил.
— Хромой — баклан. А ты мне, глиномес, гамму не гони.— Кушнарь раздвинул кусты сирени, поиграл вулканическими бицепсами.
Пашка вообще чуть не лишился чувств.
— Значится так, будешь вертухаться, гусей гнать, всем кутном протянем. А пока на тебя штраф налагаю.
Бросив на землю рюкзаки со столом, Пашка умоляюще сложил на груди руки.
— Браток, дорогой, поверь, нет у меня денег.
— А ты все же петушок-гребешок. С кенарами из одной кормушки клюешь? Капусту с тебя пока брать не буду. Но что бы две недели к монастырю шнобель не совал, понял?
— Понял. Можно идти?
— Сдергивай. Если тут увижу, собственноручно помою.
Пашка подхватил сумки, забыв про стол, помчался к реке, на остановку.
Возле Кушнаря, как из воздуха, материализовался отставной майор Пилюгин.
— Чисто сработанно, спасибо.
— Да, ладно, — махнул рукой браток.— Все равно скучно, почему не развлечься? Но вечером от пузыря не откажусь. Ну, пока. Видно вы тут крутое тесто завариваете, не буду мешать.
"Комсомольцы — добровольцы! Мы сильны своей верною дружбой",— запел Кушнарь и, подхватив алюминиевый столик, неспешно двинулся следом за насмерть перепуганным студентом.
Диспозиция миткэмпферов была такова: Пилюгин с Вакслером, чтобы прежде времени не светиться на людях, дожидаются прибытия иностранцев в монастырском овраге. Сигнал к выходу " на сцену" им подаст Валька, который занимает позицию в парке, возле парковки туристических автобусов. Директор краеведческого музея и, признанный годным к строевой службе Федор, сидят в кустах у шоссе, рядом с остановкой — прикрывают возможный путь отступления противника. Иерея Лаврентия вообще, от греха подальше, оставили в городе наблюдать за храмом Святого благоверного князя Александра Невского. Правда, не уточнили — снаружи или изнутри. К собору тоже привозят туристов, так что, по умозаключению соратников, тетка Пульха может появиться и там. Филолог дал ему подробнейшее описание экзальтированной особы.
Итак, по Валькиному сигналу, Владимир Семенович и Акакий Валентинович покидают, бывший оборонительный ров, смахивающий своим буйнотравием на Амазонию, и плавно вливаются в ряды зарубежных граждан.
— Про родной язык забудьте,— давал последние наставления археологу майор.— Вы, господин Вакслер, не русский голодный ученый, а зажиточный бюргер из какого-нибудь Франкфурта. Вам все на свете давно опостылело, кроме экзотической русской культуры. Вот такой вы оригинал, если не сказать больше. Почаще произносите слово "фолиант". Все понятно?
Из зарослей гигантских лопухов неожиданно выскочил перемазанный грязью клокастый козел, без каких-либо видимых на то причин, укусил археолога за ляжку. Профессор вскрикнул, метнулся в сторону, но агрессивное животное на том не успокоилось. Оно угрожающе выставило вперед зазубренные рога и, судя по налившимся кровью глазам, приготовилось вновь броситься в атаку.
— Джунгли обитаемы,— спокойно констатировал особист.— Козел почувствовал в вас, профессор, конкурента. Не хотите принять вызов?
Парнокопытный деспот ответного вызова дожидаться не стал. Грозно покрутив бородатой мордой, вновь ринулся на Вакслера. Несмотря на свою грузность, ученый ловко увернулся от нервного козла и со всей дури огрел его по хребту, выпрошенной у цыган на один день, видеокамерой. Козел вмиг почувствовал преимущество электронного оружия перед его сточившимися за бесчисленные битвы рогами и исчез в лопухах. А к ногам профессора из пластмассового корпуса камеры посыпались осколки линз, обломки микросхем.
Подняв одну из стекляшек, Владимир Семенович посмотрел через нее на солнце.
— Дрянная оптика. В моих очках и то лучше. Как теперь с цыганами рассчитываться думаете?
Он раскрутил бывшую видеокамеру "Philips" за ремешок, зашвырнул в кусты. В этот самый момент из ивняка бодро вышел невысокий дедок в валенках и белой пионерской панамке. В руках он держал длинную палку.
— Тить вашу через итить, кто моего Борьку...— Закончить грубоэкспрессивное предложение дедок не успел. Пластмассовая коробка угодила точно ему в лоб. Старик ойкнул, повалился на тощий зад. Из-за его спины пугливо выглядывал козел.
Сверху, от монастырских ворот донесся троекратный свист. Это подавал сигнал Валька Брусловский — приехали туристы. А дед растянулся на земле и закатил глаза.
Возле жалобно стонущего старика суетились минут десять. Наконец, от аромата носового платка особиста, смоченного в болотной жиже, старик разомкнул веки, облокотился на локоть, запричитал:
— Совсем убили. В суд на вас подам. И за козла тоже.
На горке Валька уже заливался соловьем-разбойником.
Видя, что дед цел и невредим, Пилюгин нехотя полез в карман за бумажником — только еще скандала не хватало. Десять долларов хитрый старик брать отказался.
— Сейчас же пойду заявлению участковому составлять.
Увидев перед носом еще пять, резво сгреб американские рубли и, ухватив козла Борьку за шиворот, скрылся с ним в "Амазонии".
Неприятный инцидент не снизил боевого настроя Пилюгина, хотя и вышла некоторая задержка с выполнением задуманного плана, а вот профессор Вакслер выглядел растерянным и подавленным.
В парке иностранцев, разумеется, не оказалось, они уже гуляли по территории обители. Майор подхватил ученого под руку, повел к воротам.
— Не переживайте так, Genosse, разве до этого вам не приходилось сталкиваться с козлами?— Произнеся эту фразу, бывший особист зажал ладонью собственный рот— сам же велел Вакслеру забыть на время операции русский язык.
Уже по-немецки громко и театрально произнес:
-Man beachte folgendes. Hier darf nicht geraucht werden.
-Ja, ja,wunderschon,— невпопад заблеял Вакслер.
Особист поморщился, опять, шепотом, перешел на великий и могучий:
— Говорите что-нибудь связанное.
Вакслер икнул, вспомнил стихотворение Гете:
-Wer reitet so spat durch Nact und Wind? Es ist der Vater mit seinem Kind,— в конце добавил,— Foliante!
— Из вас актер, как из змеи веревка,— зло зашипел Пилюгин,— Вы вообще умеете что-нибудь делать, кроме как шарить по чужим могилам?
Укушенная козлом ляжка профессора нестерпимо чесалась. Он поскреб пятерней по ноге, гордо взметнул подбородок:
— Я ученый, а не гробокопатель!
— Кхе, кхе,— раздалось за спинами миткэмпферов вежливое покашливание.— Guten Tag, meine Heren.
Соратники обернулись. Перед ними стояла "черная графиня"! Двух мнений быть не может.
-Sprechen Sie deutch?— поинтересовалась старуха.
— Naturlich, Frau!
— А я мало,wenig,— развела руками в черных нитяных перчатках Пульхерия Даниловна. Englis?
Владимир Семенович сориентировался моментально. Значит, бабка преподавала английский, замечательно.
— Я, говорит по-русски,— принялся коверкать родную речь майор.— Мой папа бил russische Offizier. Nach dem Krieg родился я. Alles klar? Мой Fround,— представил Владимир Семенович Вакслера.— Er ist Burger aus Frankfurt am Main, коллекционер, рукопись. Но, aber nicht verstehet russisch. Совсем.
Как-то один ветеран рассказывал Пилюгину, что после взятия Берлина за месяц "распечатал" двести пятьдесят немецких девственниц. Вообще, по его словам, среди наших освободителей шло негласное соревнование — кто больше. Ветеран — полковник непременно стал бы победителем, если бы не подхватил сифилис.
Старуха изобразила на своем напудренном лице умиление, отчего Вакслеру сделалось совсем страшно.
— Foliant,— пролепетал он.
— Ya, ich habe fur Sie viele interessante,— бабка в черном подала знак рукой, предлагая миткэмпферам отойти в сторонку.
Скорее всего, дальше соратники исполнили бы свои роли как по нотам, но музыкальную композицию им испортил козел. Тот самый Борька, что в овраге укусил профессора. Он вновь неведомо откуда вырос перед миткэмпферам и гневно забил копытом.
-Weg! Weg!— закричал на ненавистное животное Пилюгин. Но козел не обращал на него никакого внимания. Он прицелился обломанными заскорузлыми рогами, и несколько раз фыркнув, помчался на профессора. Теперь избежать лобовой атаки ученому не удалось. Через секунду, получив удар в живот, археолог грохнулся спиной в лужу и отчетливо выругался десятиэтажным матом на хорошем московском изводе.
К Акакию Валентиновичу подбежал дед в валенках.
— Извиняйте горячо за неразумную животину,— затарахтел предприимчивый старик. Несмотря на прогрессирующий склероз, он сразу признал старых знакомых,— Берите назад свои доллары, только не обижайте.
Пилюгин выудил из лужи Вакслера, поставил на ноги.
— Klеine Kasus,— крикнул он, не оборачиваясь, "графине".— Eine Moment, пожалуйста, und wier wieder im Ordnung.
— Поздно,— вытер с подбородка грязь ученый.
— Что?— не понял майор.
— Графиня сбежала.
— А вы бы еще громче, бюргер из Франкфурта, ругались по-русски матом, словно бухгалтер перед финансовой проверкой,— крепко зажмурился Владимир Семенович и уткнулся вмиг вспотевшим лбом в плечо Акакия Валентиновича.
В следующий миг Пилюгин уже распрямился как пружина. Отвесил козлу Борьке хорошего пинка, сложив руки рупором, закричал:
— Брусловский, ко мне!
— Здесь я, рядом,— выскочил из-за церковной лавки Валька.
— Бегом в низ, к Федору. Блокируйте дорогу. Мы с профессором проверим овраг. Графиню задержать, во что бы то ни стало. Хотя... нет. Вы ничего не предпринимайте. Обнаружите, просто проследите за ней.
