Молодой наёмник также подтвердил свою готовность, заранее высматривая в дырке свои цели и не видя ничего, кроме колыхавшейся пылевой завесы.
— Тогда держитесь все! — скомандовал Ибар. — Тормози!..
Из-за резкой остановки Табаса впечатало лицом в борт. В голове на миг вспыхнула боль, на губах заскрипел песок, а во рту стало солоно от крови. Кое-как приподнявшись, юноша направил автомат куда-то, где, по его мнению, должны были находиться вражеские машины, и нажал на спуск. Оружие привычно задёргалось, запахло порохом, но куда ушли пули Табас сказать не мог, поскольку всё скрывала чёртова пыль. Прямо над ухом затрещал автомат Ибара и грохнул, закладывая уши, громкой очередью, Прут. Пикап задёргался, снова набирая скорость, и Табас рухнул на пол, успев заметить в коричневом облаке справа, какие-то вспышки.
— Попал! Попал! — заорал здоровяк так, что Табас услышал даже сквозь оглушительный звон, и захохотал.
Выглядел он жутко, словно то самое кровавое божество, которое воображал себе Табас во время лесной стоянки. Оскалившийся, блестевший безумными глазами, получавший огромное удовольствие от убийства.
— Что там? — спросил по рации Айтер.
— Всё отлично! — заорал Прут и издал громкий воинственный клич.
— Табас! — юноша обернулся к Ибару, который кивнул куда-то в сторону кабины. — Забей новую ленту!
Оказалось, что обожжённый наёмник указывал на коричневый цинковый ящик с затёртыми маркировками, о который Табас ударился коленом, когда вылезал.
Стараясь не поднимать головы, юноша неуклюже развернулся и пополз на брюхе, не обращая внимания на кровоточившие ссадины на локтях. Рядом с ящиком валялась в пыли пустая лента, которую наёмник подобрал и принялся лихорадочно забивать патронами, лёжа на спине…
Ещё два раза Ибар пытался повторить трюк с резкой остановкой, но противники больше не покупались на это и при малейшем замедлении принимались палить из всех стволов. Пули барабанили по корпусу машины, отскакивали, искря, от щитка пулемёта и Табасу, поначалу ужасно боявшемуся, со временем стало просто плевать — он забивал ленту за лентой, которые опустошал Прут, отгонявший преследователей, так и не собравшихся с силами.
— Айтер! Что там с зарядом? — спросил обожжённый наёмник, начавший изрядно нервничать.
— Двадцать минут, не больше… Ибар!
— Что?
— У нас тут какая-то хрень приближается!
Обожжённый наёмник отвлёкся от созерцания автоматного прицела, обернулся и поменялся в лице так, что Табасу стало страшно. Он сам приподнялся и посмотрел вперёд, но не увидел ничего особенного: ни машин, ни людей. Никто к ним не приближался — и юноша уже было выдохнул с облегчением, но Ибар не дал расслабиться.
— Хабуб! — завопил он так, что Табаса едва не парализовало — таких интонаций от своего напарника он не слышал никогда.
За то время, пока молодой наёмник крутил баранку, он до рези в глазах насмотрелся на горизонт и сейчас, когда обратил внимание, понял, что он находился намного выше обычного из-за исполинской жёлтой стены песка, несомого ветром. Она еле заметно колыхалась и с каждой секундой становилась всё ближе и выше — плотная, как скала, быстрая, похожая на огромное живое существо.
— В салон! — заорал Ибар. Прут отпустил пулемёт и собрался эвакуироваться первым, но обожжённый наёмник его остановил: — Куда?! Кто отстреливаться будет?
Табас заполз в салон, выругавшись, когда битое стекло на сиденье, о котором он совсем забыл, впилось ему в ладони и колени. Следом огромным вонючим мешком на него свалился Ибар, тут же начавший лягаться в попытках принять удобное положение.
— Снимайте! Всё снимайте! Окна закройте, болваны! И рюкзаки!.. Да пусти ты, блядь! — Ибар, окончательно забив ногами кричавшего Табаса на пол салона, встал на колени и принялся затаскивать из кузова тощие рюкзаки, какие-то промасленные тряпки и прочий хлам. Руба уже протягивал ему свою футболку, тыкал в спину, глядя безумными глазами, и тихо говорил, еле шевеля обескровленными губами:
— Возьми… Возьми…
Прут оглядывался настороженно и со страхом в глазах, но стрелять не прекращал, лишь поднимал полный трепета взгляд всё выше и выше, оценивая высоту хабуба и поражаясь его мощи. Ибар торопливо закладывал вещами разбитый проём окна.
— Эй! А я? А я, Ибар?! — с какой-то детской обидой спросил Прут, когда понял, что его собираются оставить снаружи. — Я-то как, а?
— Я тебя заберу! Когда в бурю попадём, сразу и падай на пол, понял?
— А можно сейчас, а? Да тут никто не стреля… — прилетевшая со стороны противника очередь громко лязгнула по щитку и заставила здоровяка отшатнуться, прикрывая ладонями голову.
— Не спи! — заорал Ибар, — Давай!..
И пулемёт загрохотал снова.
Табас, наконец, поднялся с пола, сел и лихорадочными движениями содрал с себя футболку и штаны. В лобовое стекло не было видно ничего, кроме быстро приближавшейся массы песка. Айтер вцепился в руль бледными пальцами и что-то шептал, Руба смотрел вперёд, открыв рот, не веря собственным глазам.
— Давай сюда! — Ибар вырвал одежду Табаса у него из рук и заткнул ей оставшиеся дырки. Теперь окно было полностью заложено — рюкзаками, бронежилетами, «чемоданом» солнечной батареи, какими-то свёртками и тканью. Ненадёжно, но что поделать, если ничего другого под рукой нет?..
По капоту и стеклу машины застучали первые песчинки: этот шуршащий звук, едва слышный поначалу, быстро становился всё громче, заставлял чесаться всё тело и дёргать ногой от нервов. Оскалившийся Ибар смотрел вперёд.
— Айтер! Зафиксируй руль! Нельзя останавливаться! — приказал он, и в эту же секунду буря накрыла машину.
Свет померк, из беспощадно-белого став пугающе красным, через миг обернувшимся полной тьмой — абсолютная чернота, непроницаемая, как толстое пуховое одеяло, навалилась со всех сторон, шурша, потрескивая, стрекоча, как огромные сверчки. Айтер включил фары, но от этого стало лишь хуже — ничего нельзя было разглядеть, а мельтешение миллионов мелких частичек, похожее на белый шум, пугало. Практически сразу же стало ужасно жарко, и Табас покрылся горячим липким потом, как будто воображаемое пуховое одеяло было настоящим. Оставалось лишь догадываться, как чувствует себя Прут, оставшийся со стихией один на один.
— Надо забрать Прута! — сказал Айтер, собираясь затормозить, но Ибар рыкнул на него так, что наниматель не посмел ослушаться.
— Я тебе заберу! — заорал он на весь салон. — Хочешь, чтоб нас догнали?! Жми! Надо потеряться в буре!..
Айтер послушно вдавил педаль газа, отчего импровизированная баррикада, выстроенная Ибаром, едва не провалилась внутрь салона, и Табасу пришлось поддержать её, оперевшись спиной.
Громкий шорох, шелест и шкрябанье действовали на нервы и буквально сводили с ума. Табас заткнул уши ладонями, но это не помогло — проклятые звуки всё равно мучили его мозг, не давали покоя, грозили обрушить сознание в пучину паники.
Дышать стало нечем — жара и духота в машине были нестерпимы даже для него, привыкшего к пустыне.
— Стой! — скомандовал, наконец, Ибар, спустя несколько невыносимых минут. Машина остановилась, зажглись тусклые лампочки под потолком, осветившие потерявшего сознание Рыбу и напуганного до полусмерти Айтера. В неровном свете лица были болезненно жёлтыми, незнакомыми и страшными. Обожжённый наёмник, захватив какую-то тряпку и приложив её к лицу, открыл дверь и выскользнул из машины. Внутрь ворвался сильный горячий и душный ветер, обдавший колючими крупинками, и тут же дверь снова закрылась, оставив наёмника снаружи.
Табас приготовился к тому, что скоро дверь откроется и ему придётся помогать Ибару и Пруту залезать, но ничего не происходило.
Минута, две, три и ничего.
Айтер внезапно задёргался всем телом, начал колотить руль ладонями и кричать что-то неразборчивое, а Табас сидел и смотрел на его истерику, не зная, как успокоить сорвавшегося нанимателя.
— Стой! Спокойно! Спокойно, Папаша! — быстро заговорил Рыба, протягивая к Айтеру руки, которые он отбивал в сторону, отчаянно ругаясь и всхлипывая сквозь хриплый ор.
— Да успокойся ты, блядь!.. — впервые с момента встречи Табас услышал, как Руба кричит. Обычно флегматичный боец оскалился и отвесил Айтеру-Папаше несколько сильных звонких пощёчин, от каждой из которых его голова дёргалась так, что едва не слетала с плеч. — Успокойся! Сейчас они вернутся, слышишь?! Сейчас!.. — и добавил, возвращаясь к своему обычно спокойному состоянию. — Сиди тихо. Всё будет хорошо.
Айтер затих, лишь временами громко вздыхая и подозрительно шмыгая носом, но никто так и не появился. Ветер по-прежнему скрёб по металлу и бился в стекло, снаружи доносились его заунывные стоны, но ручка двери даже не дёрнулась ни разу.
С каждой секундой Табас всё больше волновался. Он привык думать о Ибаре как о человеке, способном выжить в любой ситуации и теперь его стереотип начал рушиться. Волнение росло, а кислорода становилось меньше. В голове всё плыло от жары, а за глоток даже не воды, а свежего воздуха, пусть даже и обычного горячего пустынного, Табас был готов убивать и умирать. Пот катился градом со лба, груди и плеч, на носу висела капля, но влага не охлаждала, а наоборот, делала только хуже. Лампочка фонаря замигала и погасла, и всхлипы Айтера в темноте на фоне воя ветра и скребущего шороха нагоняли жути.
— Это просто испытание… Это просто испытание… — бормотал наниматель. — Мы должны… Просто должны. Я должен.
Кому и что он был должен, Табас не смог уточнить, потому что вскоре сознание помутилось, и он потерял сознание.
24.
«Его Превосходительство Префект Дома Адмет сегодня встретился с начальниками штабов северной группы армий. Генерал от гвардии Руж заявил, что, несмотря на небольшие затруднения, операция против Дома Армстронг и его союзников проходит в рамках плана».
Звуки доносились, словно сквозь пелену. Как будто голову накрыли подушкой. Странное ощущение: сознание ещё не включилось полностью, зато заработало воображение, облекавшее услышанное в яркие образы. Префект Дома Адмет почему-то выглядел высоким и сухим стариком, хотя на самом деле был полным краснолицым и жизнерадостным мужиком сорока лет, а начальники штабов, окружавшие его, носили какую-то совершенно вычурную форму — сплошь аксельбанты, плюмажи и яркие пятна медалей бесчисленных военных кампаний. Карнавал какой-то, а не армия.
«Руж заявил, цитирую: «Линия фронта в самом скором времени будет прорвана и можно будет приступить непосредственно к штурму Армстронга. На совещании с командующими армий Южного Альянса было заявлено, что отклонений от плана замечено не было. Союзники действует слаженно, на стыках армий не раз отмечались случаи взаимовыручки бойцов разных Домов. Это — свидетельство высочайшего профессионализма, сознательности и сплочённости солдат Альянса...»
— Надо же, какие молодцы, — пробубнил кто-то совсем рядом. Что-то едва слышно шуршало, словно буря ещё продолжалась. — Включи что-нибудь ещё.
— Чего изволите? — спросил второй голос.
— А Армстронг поймает?
— Конечно, поймает. Передатчики железных замков могут хоть на Гефесте вещать. Надо только частоту знать.
— А ты знаешь?..
В ответ раздалось шипение, которое меняло тональность до тех пор, пока не обернулось человеческим голосом, то и дело прерываемым помехами.
— …ёлые бои… — секундное шипение, потом речь диктора зазвучала более-менее чисто.
— …фрейтор Осма при помощи бутылки с зажигательной смесью подожгла вражеский бронетранспортёр, но не смогла отступить из-за ранения. Храбрая девушка дождалась момента, когда экипаж стал выпрыгивать наружу, и вела по ним огонь из винтовки до тех пор, пока не закончились патроны.
Диктор сделал выразительную паузу, дабы слушатели могли насладиться драматичной музыкой.
Табас открыл глаза и когда осмотрелся, то понял, что лежит на усыпанном осколками заднем сиденье пикапа, передняя часть которого была задрана вверх. В лобовое стекло было видно синее-синее пустынное небо.
— Её исключительный героизм и самопожертвование позволили защитникам рубежей на реке Аббах продержаться до подхода резервов и удержать стратегически важную позицию, — продолжил диктор. — Приказом Его Превосходительства ефрейтор Эзе Осма награждена орденом Воли первой степени с мечами и листьями, — снова красноречивая пауза, — посмертно. Через месяц ей должно было исполниться четырнадцать лет. К другим новостям! — Табас мысленно подивился, как быстро была забыта героическая девочка-ефрейтор. — Понижение возрастной планки для вступления в добровольные дружины вызвало неожиданный всплеск патриотизма среди жителей Армстронга. Девочки и мальчики выстроились в длинные очереди на призывных пунктах…
— Ага, — фыркнул Руба. — Прямо так и выстроились… Да, хреновые дела в Армстронге. Хреновей некуда.
— Уже детей на убой посылать начали, — процедил Айтер, как будто плюнул ядом. — Слов нет. Просто нет слов. Ажиотаж… Добровольцы… Тьфу! Что же это такое?..
— Ну, с другой стороны они всё равно погибли бы — сказал Руба, сидевший на пассажирском сиденье. — Не на фронте, так от голода или в лагере. Сам же говорил, что захваченные территории будут чистить. К тому же они и правда могут быть добровольцами: детям-то мозги мыть всяко легче, чем взрослым, — сказал Рыба, но Айтер его словно и не слышал — всё качал головой, приговаривая: «Что же это такое?».
В машине было душно, солнце нагревало металл, песок отдавал свой жар нижней части кузова, что, похоже, была под ним надёжно похоронена. Однако сейчас было намного лучше, чем во время бури. Вспомнив ту жуткую баню и сводивший с ума звук, похожий на миллионы лапок насекомых, ползавших по кузову, Табас содрогнулся — и проснулся окончательно.
— Маршал Ипель, вернувшийся с совещания командующих армий Северного Пакта, заверил, что наша оборона крепка, как никогда, и перелом в войне уже близок. Силы южных варваров истощены до предела. Они понесли большие потери в живой силе и технике, а упорная героическая оборона сорвала все сроки проведения наступательной операции. Скоро стратегическая инициатива перейдёт в наши руки, и тогда мы прогоним преступников обратно — туда, откуда они…
— Ну вот, — хмыкнул Руба. — Зато о ракетах больше не говорят. Может, обойдётся, и не нужна будет твоя миссия.
— Не обойдётся! — агрессивно огрызнулся Айтер и умолк, слушая бравые обещания прогнать, освободить и отомстить.
Табас увидел, как из окна со стороны водителя к радиостанции протянулась обожжённая рука с фиолетовыми пятнами и щёлкнула тумблером питания. Стало тихо.
— Собирайтесь. Надо выходить, — сказал невидимый пока Ибар. — Он очнулся?
Айтер и Руба синхронно повернулись — уставшие заросшие бородами смуглые лица.
— Вот так всегда, — сказал Табас негромко. — Только соберёшься отдохнуть, как надо выходить.
Ибар просунул голову в окно и, кажется, вздохнул с облегчением, увидев открытые глаза напарника.
