Любимый город

Закончив, он покосился на Бориса. Тот не собирался быть ни святым Николаем, ни Дедом Морозом, поэтому сохранил каменное лицо. Тем временем киянин, держа руки за спиной, разглядывал изображение на мониторах. Не оборачиваясь, он произнёс:

— А что нам скажет капитан Ницеевский? У Вас должен быть большой опыт в подобных делах. Нам хотелось бы выслушать Ваши предложения.

Как "убек" Вальдемар Злотопольский был выше всяческих похвал. Борису даже не удалось по голосу определить, издевается он или же на самом деле интересуется его мнением. На всякий случай он решил делать вид, что тоже ничего не имеет против полковника Злотопольского.

— Воду надо передать безо всяких хитростей. Всё правильно — пролезть вслед за бутылками не удастся. Полагаю, что заложников они никуда не отпустят. То есть их выпустят, как "обещали", но те сами никуда не пойдут — без сомнения у них есть внутри какие-то близкие, которых они не захотят бросить. Здесь тупик, но вот потом есть один момент, — Борис сделал паузу, — Когда они получат воду, они решат, что мы настроены на уступки, по крайней мере сегодня — и успокоятся. И вот здесь нам следует начать штурм, пока они на него не настроились. Вот как-то так.

260 "Посадить в коробку" ("wsadzić do pudła" — польск.) — т.е. посадить в тюрьму.

Пальцы полковника Злотопольского медленно сгибались и разгибались. Он повернулся лицом к собравшимся.

— Благодарю Вас, господин капитан, — вежливо кивнул он головой, — Скажите, господин майор, — повернулся он в сторону Красницкого, — Вы согласны с мнением Вашего коллеги?

— Да, — ответил тот, не отрываясь глядя киянину прямо в глаза, — я полностью согласен с мнением капитана Ницеевского. Мы должны использовать фактор неожиданности. Капитан Ницеевский совершенно прав, — повторил он, — если конечно "гора" не считает необходимыми дальнейшие переговоры с этими... террористами, — закончил он на язвительной ноте.

Видно, что у него нет опыта работы непосредственно в Управлении. Но в "нормальной" жизни это, скорее, позитив.

— Итак господа! — подвёл итог киянин, — Приготовьтесь к штурму Собора. План у нас уже разработан, свои места вы все знаете. Я разговаривал с Начальником Управления — Канцлер предоставил нам карт-бланш в отношении момента начала штурма. К операции приступаем по моему приказу. Вопросы есть?

Он оглядел собравшихся офицеров. Все молчали.

— Тогда, господа офицеры, вы свободны.

И теперь фургон с водой уже стоял на Волхонке.

— Все помнят, что кто делает внутри? — задал вопрос Борис.

— Во-первых, — ответил капитан Складковский, — я должен...

"Молниеносные" уже приступали к разгрузке фургона.

Солнце уже давно зашло и город перешёл к своей обычной ночной жизни. "Обычной" — за линией оцепления. Здесь действовал режим "чрезвычайный". Люди, "Росомахи" и памятники отбрасывали бледные крестообразные тени от многочисленных фонарей. Перед одними из многочисленных дверей Собора со стороны Волхонки стоял небольшой штабель из блестящих полиэтиленовых упаковок с питьевой водой. В соответствии с договорённостью "молниеносные" выгрузили их под указанной дверью и ожидали дальнейшего развития событий. Вода была самой что ни на есть обычной — её демонстративно закупили в супермаркете на проспекте Ходкевича, вызвав целое паломничество журналистов, фейерверк вспышек у кассы и поток интервью у видевших это покупателей. Если у "угодников" был телевизор (а наверняка был, и не один), они имели возможность проследить всю дорогу фургона через Арбатскую площадь и по Бульварному кольцу вплоть до самого оцепления. Дальше самоходы прессы не пустили, но несложный расчёт времени должен был позволить захватчикам поверить в отсутствие подвоха.

Борис наблюдал происходящее в бинокль. Вся площадь перед Храмом и без оптики вся была, как на ладони, но он хотел видеть лица переносящих воду заложников. Точнее, заложниц — из дверей выпустили четверых перепуганных женщин. Его тайная надежда не оправдалась — ни одна из них не была Евой. Дочка оставалась внутри и её надо было вытягивать оттуда вместе со всеми остальными. Хорошо, что ничего не случилось c Никитой — он оставил его в квартире, заперев на все замки и приказав никому не открывать и никому не звонить, кроме бабушки, если ни папа, ни мама не вернутся до утра. Оставалось надеятся, что он воспитал сына достаточно послушным, чтобы тот не вздумал никуда звонить до завтра. Продуктов ему хватит, а вечером, если всё пойдёт совсем уж плохо (тьфу-тьфу-тьфу...), то завтра вечером за ним из Кракова прилетит тёща. Пока что всё, однако, не так уж плохо, и пессимизм нужно было отложить подальше. Есть он, есть Ева, есть его "молниеносные", есть заложники, которых нужно освободить и есть террористы, которых нужно уничтожить. План готов, и нужно действовать согласно нему. Делай, что должен, и будь что будет. А если повезёт, то будет то, что нужно. Сколько там, кстати, осталось бутылок?

Вдоль стены около приоткрытой двери Собора размещалась в готовности группа подпоручика Акопяна. Отделение коммандос может много, но даже оно не может мгновенно проскочить через узкую щель между чуть приоткрытыми массивными дверями и уничтожить четыре десятка террористов. Всё что мог сделать подпоручик — это подавать знаки четырём перепуганным женщинам, забиравшим одну за другой полиэтиленовые упаковки с водой. Они оглядывались, показывали что-то жестами, что-то кричали, но на недвусмысленные знаки подпоручика Акопяна однозначно качали головой и бежать не пытались, а наоборот, жались ближе к дверям — предположение о наличии у них внутри детей на глазах подтверждалось.

Попытка незаметно проникнуть в здание через каналы не удалась — все отмеченные на плане люки и двери оказались заперты или заблокированы "с той стороны". А скорее всего, ещё и заминированы — стоило подозревать худшее. Единственно разумным вариантом оставался вариант "прямой" — с непосредственным штурмом здания без всяких хитростей.

...

Появилась вода. Выбранные Зинаидой женщины одна за другой вносили внутрь блестящие тяжёлые упаковки. Сама тварь надзирала за процессом. Хоть бы чуть-чуть им помогла, каракатица зелёная. Как же! Ни она, ни другие "пятнистые" для помощи не пошевельнули и пальцем, даже наоборот. Какого-то мужчину, вызвавшегося было заменить одну из женщин, особо уставшую, ударили в живот прикладом, и он упал на пол. А всё время, пока вносили воду, несколько "пятнистых" держали чуть приоткрытую дверь на прицеле своих автоматов. Паранойя! Всё равно через такую узкую щель не проскочишь. Тем более, когда речь идёт о целом батальоне.

Никто ничего не говорил. Все просто ждали, пока всё кончится. Ева держала мать за руку и, не отрываясь, смотрела на приоткрытые двери. Свобода была недалеко, в каких-то двадцати шагах, бегом, наверное, даже в десяти. Но вот попробуй их пробеги мимо мерзкой обезьяны Зинаиды и всех прочих.

— Psepraszam, — неожиданно прошептала из-за дочкиной спины немка, — jak Pani myszli, kiedy to se skonczy?261

И что можно ответить на такой вопрос, спрашивается? Холера, они там в Кольберге её за пророчицу принимают или как?

— Któż to może wiedzieć, kiedy? — так же шёпотом ответила ей Барбара, — Ale dla oto tych, — она подняла брови в направлении "пятнистых" с автоматами, — to się skończy bardzo źle, tego możesz być pewna.262

Барбара постаралась вложить в свой шёпот максимум уверенности, не столько для этой Евы, которая Зандер, сколько для своей собственной Евы, и может быть, не столько для них обеих, сколько для самой себя. Ну надо же во что-то верить, холера ясна!

Немка попыталась спросить что-то ещё, но её оборвала дочь.

— Тихо тут! Всё принесли, смотрите, дверь закрывают.

Действительно, сразу вслед за парой женщин с очередным пластиковым прямоугольником в стеклянные двери проскользнул один из "пятнистых" и взялся за массивное железное кольцо. Те, которые держали дверь на прицеле, подались вперёд. Но ничего не произошло. Дверь без скрипа закрылась, и двое "пятнистых" навесили на неё массивный дубовый (наверное) засов. Они снова были отрезаны от нормального мира.

— Эй вы! — снова раздался противный Зинаидин голос, — Можете пить! Не вставать! — прикрикнула она на кого-то сзади, — Передавать бутылки по цепочке! До всех очередь дойдёт!

261 Проштите, как Вы думате, когда это законцится? (ломан.польск.)

262 Кто же может знать, когда? Но для вот этих это закончится очень плохо, в этом можешь быть уверена. (польск.)

...

Отключилось электричество. Везде на улице — по всей Волхонке, на набережной и во всех домах вокруг Собора. Витражи ещё светятся — всё в свою очередь. Моторы рычат — "Росомахи" двинулись с мест. Сейчас займут свои места вокруг Храма. Полнолуние — фонарей и не нужно. "Угодники" уже забеспокоились — это наверняка. Треск? Стрельба! Кто начал? "Молниеносные"? "Угодники"?

— Кто начал? Мы? "Угодники"?

— Они! Пулемётчик с северной колокольни! Один. А потом уже мы! На всякий случай обстреливаем ещё западную.

Это Складковский по коммуникатору. Под каской отлично слышно. И рукой показывает. Видно тоже отлично. Всё по плану.

Приближается новое рычание. По плану их должно быть два. Два танка. Наверху. И ещё два внизу. Его люди уже под дверью. Ждут. Слышно стрекотание. Даже под каской и в наушниках коммуникатора. Вертолёт Московского Округа. Второй. Третий. Четвёртый. Как запланировано. Один вертолёт — одна башня. Сверху неприятностей не будет. Очередь на тех, кто внизу.

А вот и танк. Универсальный "медвежонок"263 на все случаи жизни. С главным приспособлением специально на сегодня. Несколько приваренных к корпусу стальных труб, скреплённых между собой. Таран для тяжёлых дверей Собора. Прошёл мимо. Мимо "Росомахи", мимо Памятника Освободителям Силезии264, к дверям с южной стороны. За ним другой. Прямо. К ближайшим дверям. Северным. Перед самым центральным алтарём.

— Приготовиться! Сейчас входите!

Складковский поднимает руку. Таран пробивает двери. Левая створка срывается с петель. Танк даёт задний ход. Сейчас займётся следующим проёмом. Бойцы распахивают вход настежь. В Соборе гаснет свет. План Злотопольского. В действии, курдемоль! Теперь внутрь.

— Северные! Входим! Быстро! Вперёд, курдемоль!

263 "Медвежонок" ("Misiek") — основной боевой танк Речи Посполитой CzP-80M, называемый также "Niedźwiedź" ("Медведь").

264 Памятник Освободителям Силезии — скульптурная группа, представляющая рода войск, принимавшие участие в "марше на Вратиславию" во время Силезской Войны 1940 г. Война завершилась освобождением Силезии от дунайской оккупации.

...

"Пятнистые" засуетились. Сначала заволновался наблюдатель (ну или там кто?) рассматривавший картинку в телевизоре, затем заговорил в свой телефон их главный, наконец, они все вскочили со своих мест и подняли автоматы. Это было страшно. Среди заложников поднялся шёпот.

— Сейчас начнётся, мама, — Ева сжала руку Барбары.

— Großer Gott! — прошептала немка, — Es beginnt! Vater unser, der Du bist im Himmel, Geheiliget werde Dein Name, Dein Reich komme...265, — начала она молиться.

Сотник заорал в телефон что-то нечленораздельное. Замолчали все — и заложники и "пятнистые". А потом c улицы послышался грохот выстрелов. Сначала одна очередь, потом ещё несколько. Задрожали стёкла витражей.

— Ну всё, пшеки! — предводитель повернулся к замершим в ужасе людям, — Вы сией войны хотели, вы её получите! Огонь! Огонь, я сказал!

Автомат в его руках задёргался. Грохот выстрелов перекрывал крики сотен обезумевших людей. Все вокруг вскакивали с пола и бросались в разные стороны. Было видно, как сотник водит своим дёргающимся автоматом из стороны в сторону. Стоявшая рядом с ним Зинаида делала то же самое. Между бегущими людьми зависли красные капельки крови — они были видны, как в замедленной съёмке. Где-то в этом промежутке Барбара поняла, что бежать ей некуда. Просто некуда и незачем. Спасения нет нигде, остаётся только ждать прихода конца на своём месте.

— Kładź się, — потянула она за руку замершую дочку, — Na podłogę, mówię Ci, idiotko!266 — крикнула она изо всех сил.

Ева не шевельнулась, глядя прямо перед собой. Тогда Барбара дёрнула её руку так, что та потеряла равновесие и упала на пол рядом с ней. Бася попыталась прикрыть её своим телом. Господи, ну почему дети так быстро растут!

Было видно, как от сильного удара распахнулись тяжёлые двери напротив. В них показались какие-то странные трубы, разбившие вдребезги следующие двери, стеклянные, а также выломавшие запертую на висячий замок решётку вслед за ними. Привязанные к решётке гранаты рассыпались по полу. Бася закрыла голову руками. Всё стало каким-то отдалённым и совсем не относящимся к ней, Барбаре Ницеевской, наблюдающей за происходящим со стороны.

Послышался звон стекла. Наверное, всё-таки рухнули витражи. Вдруг настала кромешная тьма. А потом грохнули гранаты.

265 Великий Боже! Начинается! Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое... (нем.)

266 Ложись! На пол, тебе говорю, идиотка! (польск.)

...

Всё зелёное. В ноктовизоре. Люди, которые бегут, люди, которые стреляют (этот уже отстрелялся!), люди, которые в касках. Хорошо — силуэты "молниеносных" не похожи на силуэты "угодников". Вот ещё один! Уже нет. Курдемоль, а это кто? Промазал? Ещё раз! Попал! Наверное... Куда они все бегут, идиоты? Куда здесь бежать, раз у тебя стрелять нечем? Не бежать надо, а лежать!

— Всем лежать! — разумеется, никто ничего не слышит.

Неважно! А что это за скульптурная группа справа?

— Внимание, северные! Огонь по противнику с правой стороны, в боковом нефе!

Какая радуга! Десяток с лишних лазерных лучей по "угодникам". Что слева? А, чтоб тебя, курдемоль! Жилет, вроде, помог... На тебе! И тебе! А ты кто такой!

— Первый, здесь Север-один. Первый, где южные? Где южные, курдемоль! — этот кретин Красницкий что, пошёл за пивом?

— Север-один, не ори. Южные входят. Не вздумай по ним палить, понял?

— Первый, вас понял. Север-два, Север-три — входят южные! Держитесь подальше от их дверей!

— Север-один, вас понял. Нас там и не стояло. А, ежу в морду!...

— Север-один, держусь от южных дверей подальше. Гжесек! Они на хорах!...

— Всем лежать! Повторяю, всем немедленно лечь на пол и закрыть головы руками! Не мешать работе коммандос!

Хороший динамик. На "Росомахе" около выбитого витража. Это ж сколько ватт нужно, чтобы перекрыть пальбу в закрытом помещении? Вроде послушались. Все, кому надо лежать — лежат. Или их попросту всех перестреляли? Неважно, теперь все, кто на ногах — враги! Вот этот, например! Да, ты! И ты! Курдемоль, куда он? А смотреть надо было, а не бросаться с разбегу на собственные растяжки!

— Командир, справа! — Акопян, что ли?

Курдемоль — в упор его! Подобрался вплотную! Лежит! Что там за вспышки? Южные вошли! И опять что-то взорвалось. Шаг вперёд.