Еретик. Книга 2

Не беспокоясь о том, что разбудит кого-то шумом, он забежал в свою комнату, схватил приставленный к стене меч в ножнах, на ходу закрепил его на поясе и понесся в конюшню. Памятуя обо всех тех разах, когда он в одиночку сбегал из дома верхом, Гийом искренне возблагодарил Бога за свой лихой нрав, потому что запросто сумел сориентироваться, оседлать лошадь и выехать без помощи прислуги. Ткнув недовольно фыркнувшее животное в бока, Гийом направил его к воротам. Как он и предполагал, они были не заперты. Человек, открывший их, слишком спешил, чтобы дважды возиться с замками.

Выехав за ограду особняка, Гийом вновь требовательно ударил пятками коня и, не боясь вылететь из седла в темноте, понесся галопом по дороге к Руану.

* * *

Ансель поначалу внимательно вглядывался во тьму, освещаемую лишь пробивающейся сквозь редкие облака растущей луной и звездами, однако ни погони, ни каких-либо подстерегающих во тьме опасностей не заметил. Он старался не гнать лошадь, опасаясь, что та может споткнуться. Мысли и сомнения милосердно оставили его, уступив место лишь отстраненной, почти безразличной решимости. Странное сочетание чувств, однако Анселю уже доводилось испытывать его прежде — когда он бежал из Каркассона, оставляя там свою прежнюю жизнь. Будто решение — единственно верное — было принято за него самим Господом и донесено до его ушей устами Люси Байль. Ансель попросту не имел права его ослушаться, поэтому, отринув боль потери, горечь и тоску, продолжал идти по уготованному ему пути, несмотря ни на что — отстраненный и мрачный, но преисполненный решимости.

«Послушай меня, Ансель, ты еще можешь спастись».

Теперь он понимал, что Люси, похоже, вкладывала в эти слова немного иной смысл. Она не говорила о вере, она просто хотела, чтобы он ушел и спасся — любой ценой. Она была готова пойти на любые уговоры. Но тогда он видел в ее словах лишь один смысл: спасение своего учения. И он послушал ее.

Écoute-moi, Hencel[7]…

Отчего-то эти слова эхом звучали в его памяти еще долгое время после того, как он покинул Каркассон.

Он больше не мог зваться Анселем Асье, ему нужно было новое имя. Но как его получить? Солгать? А если нет, то какую правду он мог сказать о своем имени?

Каждый раз, когда он задумывался об этом, он понимал, что теперь он — лишь человек, который послушал Люси Байль и сбежал. Как такой человек может назвать себя?

Он и сам не понял, как это пришло ему в голову, но однажды, когда у него спросили его имя, он, не задумываясь, представился Hencel d’Écoute. Со временем, выговариваемое простыми людьми, это имя трансформировалось в Hencel de Coutte — Ансель из Кутта — что самостоятельно создало историю некоего несуществующего городка близ Каркассона, которую каждый додумывал по собственному разумению. С этим именем он явился и в Руан четыре года тому назад. И вот, как все обернулось.

Проезжая раскинувшуюся с двух сторон от дороги небольшую деревеньку, Ансель не на шутку встревожился. Он увидел в темноте огни факелов. Что важнее — эти огни двигались в его направлении.

Ансель придержал коня, чтобы тот перешел на медленный шаг, и одновременно приготовился, сам до конца не понимая, к чему.

— Кто такой? — вдруг послышалось сбоку из-за ближайшего дома, и на дорогу высыпало несколько явно недружелюбно настроенных людей, принявшихся с подозрением разглядывать незнакомого всадника.

— Я лишь странник, проезжающий по этой дороге в Руан, добрые люди. — Ансель поднял руки, демонстрируя, что в них нет оружия. — Я один, и, уверяю вас, не представляю опасности. Прошу, позвольте проехать, и вы меня больше не увидите.

При этом он отметил, что бодрствующие ночью крестьяне вооружены — один держал топор, у двоих были остро заточенные вилы, остальные, пусть и безоружные, стояли в напряженных позах, явно готовясь к возможной драке. Почти все они были крепкими, закаленными в земельных и ремесленных работах мужчинами. Видно, тех, кто послабее, они оставили по домам.

«Что побудило их так себя вести? Не припомню здесь разбойничьих шаек или чего-то подобного, что дало бы повод простым селянам ждать нападения», — нахмурился Ансель. Ответ не заставил себя ждать.

— Тут днем проезжала инквизиция, — заявил один из них, самый высокий. Вероятно, это был староста деревни. — Значит, где-то рядом еретики.

Ансель нахмурился сильнее прежнего. Ему показалось, что этот человек не совсем понимает, что означает произнесенное им слово, и для него оно означает примерно то же, что «разбойники».

— Уверяю вас, я лишь путник, и у меня нет злого умысла.

— Путник? — староста подошел ближе, подняв факел. — А я знаю тебя! Ты учитель молодого графа! Я видел тебя, когда граф приказывал явиться на собрание. Так это тебя обвинили в ереси! Мы знаем, что инквизитор ездил в графский дом, а ты там был. А теперь уезжаешь ночью. Это не к добру. — Окружающие его крестьяне одобрительно закивали. — Если мы пропустим тебя, они и сюда приедут! Они же так делают, да? С теми, кто помогает еретикам. Нам этого не надо, знаешь ли. Мы тут потому решили ночью посторожить: ждали, что кто-нибудь прошмыгнет не к добру после приезда инквизитора.

Его сообщники одобрительно зашумели.

Ансель молча положил руку на рукоять меча, однако не спешил демонстрировать силу. Их было человек десять. Верно, треть деревни собралась здесь, чтобы охранять свой дом от угрозы — пусть и мнимой. Хоть никто из них и не был воином, не стоило недооценивать опасность, которую могли представлять вооруженные острыми и тяжелыми предметами селяне. Недаром на то, чтобы подавлять крестьянские восстания, власти бросали силы хорошо обученных солдат. А сейчас Ансель был один. К тому же он не был готов проливать кровь.

— Я направляюсь в Руан, — повторил он фразу, с которой начал. — Я не собираюсь сбегать от инквизиции, а вас делать сообщниками некоего преступления. Если не верите, — он вздохнул, — можете это проверить. Хотите — сообщайте о моей поездке инквизиции. Ближайшее отделение как раз находится там, куда я направляюсь. Я ничего не скрываю.

— А давай-ка мы тебя туда и проводим, еретик! — выкрикнул кто-то из этого сборища.

Ансель постарался скрыть волну дрожи, пробравшей его.

Еретик.

Даже произнесенное простыми крестьянами, это слово звучало как приговор.

Откройте! Святая инквизиция!

Ансель постарался взять себя в руки и ничем не выдать своих чувств.

«Как же скор простой народ на суждения и принятие решений», — с досадой подумал он. В другой ситуации можно было бы постараться договориться с крестьянами, а то и напомнить об их повинностях графской семье, чьим почетным гостем на этих землях он являлся. Однако сейчас Ансель принял решение всеми силами отгородить семью Кантелё от всего, что с ним происходит, а на увещевания крестьян, не слишком гибких умом, просто не было времени.

— Если это столь важно для вас, и если это единственный способ успокоить вашу тревогу, что ж, пусть кто-нибудь из вас сопровождает меня до Руана. Не имею желания ни обманывать вас, ни сопротивляться.

«Какая, по сути, разница?» — мрачно добавил он про себя. — «Может, так даже лучше. Эти люди смогут подтвердить мои слова о том, что я направлялся в Руан и не собирался убегать от инквизиции. Они подтвердят, что я не оказал никакого сопротивления и явился добровольно, а значит, Лоран, возможно, внемлет».

Крестьяне нерешительно зашевелились. Как и предполагал Ансель, отсутствие сопротивления их несколько обескуражило, и на поверку желающих приближаться к делам инквизиции было не так уж много.

— Итак? — поторопил он.

На миг у него создалось впечатление, что селяне все же решат пропустить его. В конце концов, дорога была одна, и поворотов с нее вплоть до Руана почти не было, лишь в небольшие деревни. Всаднику на коне больше некуда было направиться, кроме как в город. Ансель терпеливо ждал, пока эта простая мысль наконец дойдет до окруживших его мужчин.

Громкий стук копыт прорезал ночь, сопровождаясь коротким ржанием лошади.

Ансель резко обернулся в седле.

Стремительное нечто, чуть не врезавшись в людей, перегородивших дорогу, резко остановилось, мгновенно превратившись при свете факелов в Гийома де'Кантелё. Его лошадь стукнула копытами по земле, подняв дорожную пыль, которая была видна даже в колеблющемся пламени.

— Что здесь происходит? — требовательно и громко воскликнул он, обведя собравшихся взглядом и остановив его на обомлевшем мужчине, замершем в седле. Его он ожег глазами с особой старательностью. — Ансель! Какого черта?!

— Гийом… — ошеломленно проговорил тот.

«Я ведь не выдавал себя. Почему он здесь?»

— Ты действительно думал, я не замечу? — криво усмехнулся Гийом, глядя на него почти снисходительно. Затем его внимание вновь обратилось к крестьянам: — А вам что надо? Идите спать, нечего здесь делать! У господ свои дела, они вас не касаются.

— Он еретик! — Кто-то из мужчин обличительно указал на Анселя. — Он хотел сбежать!

Гийом округлил глаза так, что в них отразилось пламя факелов, делая его взгляд немного безумным.

— Еретик? — хмыкнул он. — С чего вы это взяли? Так или иначе, решать это инквизиции, а не вам, а инквизитор сегодня днем покинул эти земли ни с чем, так что повторяю: расходитесь по домам, вам нечего здесь делать! — Он укоризненно посмотрел на учителя. — Ансель, разворачивайся и возвращайся в особняк.

— Гийом, я не…

— Нет, нет и нет! — упрямо покачал головой молодой человек. — Я не приму твоих отказов. У меня много вопросов, знаешь ли, и я не отцеплюсь, пока ты на них не ответишь. — В голосе его звучал гнев вперемешку с тревогой.

— Гийом, уходи отсюда, — тихо проговорил Ансель, понимая, однако, что тот не послушает. Момент был упущен.

«Я выдал себя», — с отчаянием признал Ансель. — «Боже, и зачем я только поддался чувствам и пошел в библиотеку?»

— Уйду только с тобой! — злобно ответил юноша, упрямо взглянув на учителя. — И ты объяснишь мне, почему так поступил. Я устал не понимать!

— Он еретик, — повторил кто-то из жителей деревни. — И все его поступки — злые козни против Бога!

Небольшое сборище снова разразилось согласным гомоном.

— Пошли вон! — злобно огрызнулся Гийом. — Это приказ!

Услышав его гнев, некоторые крестьяне попятились, но большинство почему-то не спешило его слушать.

Ансель едва удержался от того, чтобы застонать.

— Гийом, уезжай. Я разберусь...

— Ты уже «разобрался»! — не унимался Гийом. С вызовом вздернув подбородок, он вновь заговорил обличительно: — Вот, к чему это привело! — Он обвел кивком небольшую толпу селян с такой обидой, будто Ансель сам собрал здесь этих людей.

— А раз инквизитор ездил к тебе, может, и ты еретик? — послышалось от кого-то.

Гийом медленно повернул голову к собравшимся крестьянам.

— Кто это сказал? — угрожающе-спокойным голосом проговорил он. — Кто посмел так обратиться к своему графу?

— Я, — выступил вперед староста. Страха в его голосе не было, лишь вызов. — Ваше сиятельство ведет себя странно, и мы все это видим. Вы похожи на одержимого. — Голос его на миг дрогнул, однако он продолжил: — Если выбирать между вашим гневом и инквизицией...

— Предатели! — прошипел Гийом, потянувшись к мечу на поясе. — А ведь я хотел сделать для вас как лучше! Трусливые, неблагодарные...

— Не надо! — попытался остановить его Ансель, однако не смог даже дотянуться, чтобы положить руку ему на плечо. О том, чтобы перехватить его руку с мечом, и речи не шло.

— Вам это даром не пройдет! — холодно проговорил Гийом, обнажая меч. — Подойди и повтори то же самое с клинком у горла, если осмелишься! — крикнул он. — Ну же, скажи своему господину, что он одержимый, еще раз!

Ансель замер, не зная, что предпринять, и толком не понимая, что собирается делать граф.

— Трусишь? — с издевкой спросил Гийом, приближаясь к обидчику. Вид знатного человека на коне с обнаженным мечом в твердой руке и с нехорошей улыбкой на лице, напугал крестьянина достаточно, и он попятился. — Кидаешься громкими словами, а после трусишь? Думаешь, теперь за молчание тебе ничего не будет? — Он замахнулся мечом. Клинок ярко блеснул в свете огня.

«Что он делает?» — ужаснулся Ансель. — «Неужто он сможет вот так запросто ранить человека? Это ведь не так-то легко!»

Однако послышался вскрик боли, и крестьянин отшатнулся на несколько шагов, зажав рукой плечо, по которому скользнул меч. На его одежде в переливах пламени факелов заблестела кровь. Гийом развернул коня перед дружно отступающими обидчиками, по-прежнему твердо держа меч.

— Еще желающие обвинить меня в чем-то? — громко спросил он.

На миг повисла тишина. А затем кто-то выкрикнул:

— Демон! В графа вселился демон!

Небольшая толпа взорвалась криками:

— Одержимый!

— Вы все там еретики!

— Господи, спаси! Надо доложить в инквизицию!

— Ересь! Граф — еретик!

— Еретик!

— Бес!

— Еретик!

Недавно притихшие люди вдруг вновь преисполнились воинственного настроя, и начали наступать. Гийом, отринув всякое благоразумие, решил встретить опасность лицом к лицу: он вновь занес меч. Казалось, он был готов в ярости рубить всех без разбору.

«Хватит», — решил Ансель. — «Я хотел, чтобы все было не так».

— Надо уходить, — твердо сказал он, подстегнув лошадь, так что она поравнялась с лошадью Гийома, и схватив того за руку с занесенным мечом.

— Да я... — шипящим голосом, и вправду навевающим мысли об одержимости, начал граф, но Ансель перебил, посмотрев на него полным непоколебимой строгости взглядом:

— Быстро.

Из толпы, не перестававшей галдеть и выкрикивать однообразные обвинения, вдруг вылетел один смельчак, уловивший замешательство в действиях противников. С воинственным криком, в котором можно было расслышать что-то похожее на «изыди!», он подскочил к всадникам и замахнулся вилами, которые держал в руках. Неповоротливые кони не успели отшатнуться, а люди — уловить движение этого странного оружия.