Я же говорил тебе, — издевательски нашептал Гийом.
«Хватит!»
— Как тебя зовут, дитя? — улыбнулся Ансель.
— Мари, — неохотно ответила девушка.
— Мое имя, — он бегло вспомнил первое, что пришло ему голову, и отчего-то назвал имя одного влиятельного аристокарата, герцога де Куси, на чьи богатые земли однажды забредал в своих странствиях, — Ангерран. Мари, дитя, прошу, не таи, что случилось? Я чувствую в твоих словах скорбь, но не могу понять ее причины. Какая-то беда постигла ваш дом?
Девушка несколько раз моргнула и передернула плечами.
— Матушка не велела говорить об этом…
— Я лишь путник, дитя, мне ты можешь сказать. В моих помыслах нет дурного, я клянусь.
Мари недолго поразмышляла, затем неуверенно кивнула.
— Недавно сюда явились стражники… и инквизиторы. Они приходили по его душу. — Кивок в сторону комнаты Вивьена заставил Анселя похолодеть. Сдержаться и не выдать своих чувств было непросто, но он совладал с собой.
— Инквизиторы приходили… за инквизитором? — переспросил он.
Мари лишь кивнула.
— Его… арестовали?
— Его вывели отсюда под стражей, и больше я ничего не знаю. — Мари покачала головой, крепко ухватилась за древко метлы и отступила. — Простите, месье. Я правда не должна…
Ансель кивнул, решив закончить этот расспрос.
— Я понимаю, Мари. Все правильно. Стало быть, я обращусь к другим инквизиторам. Если этого человека арестовали, на то ведь была причина. Теперь понятно, отчего матушка не велит тебе говорить об этом. Лучше и впредь слушай ее советов. — Он миролюбиво улыбнулся и заметил, что девушка чуть расслабилась.
— Вас… проводить в вашу комнату, месье?
— Я найду дорогу, но благодарю тебя за твою доброту, — ответил он и поспешил удалиться.
По дороге он чувствовал, как бледнеет.
Во что бы то ни стало, он понимал, что должен выяснить, какая судьба постигла Вивьена и где он находится сейчас. Видит Бог, ни одно из подозрений Анселя не сулило ничего хорошего.
* * *
Несколько раз Вивьен приходил в себя и снова ускользал, однако запомнил, что к нему приходил врач и снова обрабатывал раны на спине. Боль стала уже почти привычной спутницей его жизни, Вивьен начал забывать, когда вообще жил без нее.
Теперь лучшими моментами его существования были те, когда силы окончательно покидали его, и он падал в обморок, на время отрешаясь от жуткой тюремной камеры или от допросной комнаты. О последней он боялся даже думать, потому что представлял, какие ужасы ему еще доведется там пройти. И у него не было ни малейшего понятия, закончится ли это когда-нибудь: судя по словам де Борда, он вовсе не разубедился, что Вивьен — еретик, которого надлежит расколоть.
Врач приказал тюремщикам перенести узника обратно на настил, поэтому новое пробуждение застало Вивьена не на голом полу камеры. Спина после последнего посещения врача болела чуть сильнее, и боль быстро вырвала Вивьена из сна.
Но было и что-то еще. В камере кто-то находился.
— Вивьен… мой мальчик, — послышалось из противоположного угла затхлого помещения, и Вивьен невольно вздрогнул, услышав этот голос. Он прекрасно знал, кто пришел к нему в качестве нового переговорщика.
«О, нет…» — мучительно скривился Вивьен. Появление этого человека заставило его сердце сжаться. — «Не надо!»
Аббат Лебо зашуршал сутаной, приблизившись к арестанту и замерев напротив него в нескольких шагах. Подойти ближе он не решался — вполне возможно, его отталкивала отвратительная вонь немытого тела узника.
«Уходи… уходи, пожалуйста», — взмолился про себя Вивьен, однако вслух не произнес ни звука.
— Господи, помилуй, — прошептал Бернар Лебо, качая головой. — Мне сказали, что тебя допрашивали, но я понятия не имел, что ты в таком жутком состоянии. — Он говорил с искренней горечью в голосе, и оттого Вивьену было еще невыносимее его слушать. Слезы жалости к себе сдавили горло и обожгли глаза.
Тем временем аббат Лебо приблизился и, не обращая внимания на вонь, присел рядом с узником.
— Вивьен… — Он осторожно коснулся плеча арестанта так, чтобы не причинить боль. Вивьен невольно вздрогнул от этого прикосновения и попытался отстраниться. Огромным усилием воли он заставил себя оттолкнуться от настила и приподняться. Казалось, на это ушли почти все его силы, однако он попытался бросить их остатки на то, чтобы переместиться и сесть, подтянув к себе ноги. Искалеченная спина коснулась каменной тюремной стены, и боль чуть отрезвила Вивьена, выведя его из состояния неописуемой жалости к себе, заставив почувствовать тлеющую злость на своих палачей и собрать в кулак остатки духа.
Уловив его движение, аббат отстранился и нашел его взгляд. Он едва не задохнулся от горя, увидев померкшие глаза своего бывшего воспитанника.
— Боже, — прошептал Бернар Лебо, покачав головой. — Вивьен, мне невыносимо видеть тебя таким. Столько боли! — Глаза пожилого доминиканца и впрямь заблестели от слез, губы дрогнули. — Вивьен, прошу тебя, расскажи мне, что произошло.
Вивьен покривился, но промолчал. Он мечтал поговорить с аббатом больше всего на свете. Ему вообще слишком не хватало разговоров с людьми. Сколько дней он уже хранил молчание и не произносил ни слова? Теперь даже молитвы были для него под запретом. Все его существо рвалось открыть аббату душу, словно исповеднику, но Вивьен знал, что делать этого нельзя, хотя внутри него несколько раз за минувшую пару мгновений успели родиться и умереть сомнения в необходимости этого упорства.
— Ты молчишь… — Бернар Лебо поморщился, словно от пощечины. — Мне сказали, что ты не произносишь ни слова с тех пор, как тебя арестовали. — Он покачал головой и доверительно посмотрел на Вивьена. — Мой мальчик, ты совершаешь ошибку! Огромную ошибку, поверь мне, прошу!
Вивьен молчал, чувствуя, как рыдания сдавливают ему горло.
«Ты не понимаешь… глупый, дорогой мой добрый старик, ты ничего не понимаешь! У меня нет выбора», — надрывно вопил он в душе, но уста его остались сомкнутыми.
— Послушай, — голос аббата зазвучал отчаянно. Не помня себя, грузный старик опустился на колени, став на пол тюремной камеры. Он смотрел на Вивьена глазами, полными веры и надежды, — послушай меня! Сознайся! — взмолился он. — Сознайся в своих грехах, облегчи душу, и, я обещаю, я увезу тебя обратно в Сент-Уэн! Там тебя никто не тронет больше, слышишь? Просто… просто признайся, Вивьен, умоляю тебя! Скажи мне хоть слово! Скажи хотя бы, что ты согласен, и я все сделаю! Я тебе помогу, обещаю, слышишь? Господи, мой бедный мальчик! Мне так жаль…
Вивьен чувствовал, что дрожит, и не мог сделать ничего, чтобы унять эту дрожь. Сердце его сжималось при виде покатившихся по щекам слез старика. Вивьен и сам чувствовал, как беззвучные слезы сбегают ручейками по его грязному лицу. Он знал, что сочувствие и боль аббата Лебо — искренние. Однако понимал, что его обещания никогда не исполнятся. Де Борд этого не допустит. И папа, надо думать, тоже.
«Нет вероотступников среди инквизиторов», — вспомнились Вивьену слова де Борда, и давящая судорога немых рыданий вновь прокатилась по его телу.
«Если бы в этом был хоть малейший шанс, я бы сознался. Но если я это сделаю, меня казнят как еретика-рецидивиста, ведь я уже бывал в допросной комнате прежде — из-за Анселя. Одно подозрение не подтвердилось, и я вышел свободным человеком. Теперь шанса отделаться легко у меня нет. Единственное, что я могу — это выдерживать допрос за допросом, пока они не признают мою невиновность… или пока попросту не убьют меня в допросной. По правде говоря, мне уже почти все равно, каким будет за исход».
— Вивьен, пожалуйста, — продолжал сокрушаться Бернар Лебо, — не молчи! Сознайся, прошу тебя. Неужели ты хочешь, чтобы это продолжалось? Пожалей если не себя, то хотя бы меня… или Ренара! Я видел его, я говорил с ним, ему так тяжело проходить через это! Подумай хотя бы о тех, кто тебя любит, прошу тебя! Неужели твои заблуждения того стоят?
Вивьен молчал, продолжая чувствовать, как горячие слезы бегут по щекам.
Он не знал, сколько аббат Лебо провел времени в его камере. Однако наконец тюремщик отпер дверь, помог аббату встать и повел его, сотрясавшегося от рыданий, прочь по коридору.
Еще долго Вивьен сидел в звенящей тишине, не шевелясь, и смотрел в пустоту. И ему казалось, что с каждым днем с момента ареста частичка его души умирает и медленно погружается во тьму.
* * *
Гийом де Борд вошел в кабинет Кантильена Лорана без стука. Напротив епископа сидел аббат Лебо, проливая горькие слезы, и Лоран — бледный и исхудавший от усталости — не мог ничего сделать, чтобы успокоить старика.
Де Борд тяжело вздохнул. Он догадывался, что на добродушного аббата вид его прежнего воспитанника в тюремной камере произведет тяжелое впечатление. Он понимал, что ему придется говорить с Бернаром Лебо жестко, чтобы выудить из него нужные сведения, хотя и не хотел этого делать.
«Прости и помилуй меня, Боже», — мысленно произнес он, — «дай сил этому человеку, а мне — ниспошли терпения».
— Он заговорил? — холодно спросил де Борд.
Бернар Лебо повернулся к нему. Глаза его раскраснелись от слез, лицо — и без того округлое — заметно опухло.
— Он не сказал ни слова, — всхлипнул аббат. — Ваше Высокопреосвященство, молю вас, дайте мне еще одну возможность поговорить с ним! Он в ужасном состоянии! Я обещаю, я увезу его в Сент-Уэн для перевоспитания, я сделаю все, только…
Де Борд приподнял руку в останавливающем жесте.
— Я понимаю, о чем вы просите, Преподобный, но это невозможно. Я говорил вам: преступления Вивьена Колера очень тяжелы, и он усугубляет свое положение молчанием. Он владеет информацией о катарах и не рассказывает о своих сообщниках. Боюсь, это говорит о том, что Вивьен Колер — закоренелый еретик, который надеется своей выдержкой доказать собственную невиновность.
— А если он и вправду невиновен? — отчаянно воскликнул Бернар Лебо. — Вы ведь даже не допускаете этого!
Де Борд покачал головой.
— В сложившихся обстоятельствах это попросту невозможно. Вивьен Колер уже однажды был задержан по подозрению в сочувствии катарской ереси. Тогда допрос вели вы лично и Его Преосвященство Лоран, но я склонен считать, что вы были недостаточно внимательны к деталям и, увы, предвзяты: Вивьен Колер — не чужой вам обоим человек, он ваш ученик, и вы по-своему печетесь о нем, что, вообще говоря, можно счесть большим скандалом.
Де Борд перевел испытующий взгляд на Лорана. Пару мгновений он молчал, а затем заговорил угрожающе тихо:
— Вам остается лишь радоваться, что у архиепископа д’Алансона есть дела поважнее ваших личных неурядиц. Помнится, пять лет тому назад, кардиналу де ля Форе из-за крупных политических дел также было не до вас и не до вашего провала в Кантелё. С вас спросил сполна только Его Высокопреосвященство де Флавакур, но и тогда вам удалось обойтись без особых потерь и даже сохранить для своих подопечных места в руанской инквизиции. Если так присмотреться, это немыслимый скандал. Где бы вы были, если б не ваша влиятельная семья?
— Ваше Высокопреосвященство… — начал аббат, попытавшись встать на защиту Лорана.
Де Борд качнул головой.
— И вы оба раздуваете этот скандал до сих пор. Уповаете на невиновность Вивьена. Для меня же его вина налицо, осталось лишь дождаться, когда он признается. — Архиепископ вздохнул, вновь обратившись к аббату: — То есть, вам он тоже не сказал ни слова?
— Нет, но…
— Ясно. Это все, что я хотел услышать. Надеюсь, вы отдохнете и отправитесь в Сент-Уэн, Преподобный. Ваша помощь следствию более не требуется.
Лоран шумно втянул воздух.
— Ваше Высокопреосвященство, вы собираетесь устроить еще один допрос?
— Допросов будет столько, сколько понадобится, — отчеканил де Борд.
— Вивьен измучен! Он умрет от пытки! — отчаянно воскликнул аббат Лебо.
— Судя по тому, что вы говорите, Преподобный, он вовсе не настолько сломлен, насколько вам кажется. Похоже, у него большая выдержка, и он еще вполне способен терпеть боль. Даже ваше сердечное участие не растопило его отравленное ересью сердце.
— Неужели вы думаете, что он молчит из черствости? — воскликнул Бернар Лебо.
— Его не пронимает сочувствие бывшего наставника, ему плевать на боль друга, который вынужден проводить вместе со мной пристрастные допросы. Он хранит молчание, как закоренелый еретик, который верит, что Господь — на его стороне.
Бернар Лебо в ужасе уставился на Лорана.
— Кантильен! — воскликнул он, отчаянно покачав головой. — Неужели ты это допустишь?
Лоран отвел взгляд.
— Я… и впрямь бы не стал торопиться с новым допросом, Ваше Высокопреосвященство, — выдавил он. — Я говорил с Себастьяном из Кана, он уверен, что наш арестант очень слаб, и новый допрос для него может быть губителен. Вы можете просто потерять обвиняемого.
— Именно поэтому, — хмыкнул де Борд, — следствие ведете не вы, Лоран.
После этого холодного замечания де Борд покинул кабинет епископа и отправился на поиски Ренара. Он решил, что ему надоело упорство арестанта. Пришло время покончить с этим.
* * *
Шаги в коридоре Вивьен заслышал сразу, и невольно напрягся: к нему шло несколько человек — примерно четверо, если верить разносящемуся по коридору эху. Вскоре у дверей камеры показался Гийом де Борд в сопровождении Ренара и двух палачей.
Вивьен вжался в стену больной спиной. Ему хотелось мысленно взмолиться о Божьей милости, но, казалось, обращение к Господу жгло даже его разум после того, как он позволил себе обвинить Спасителя во лжи.
— Взять его, — холодно скомандовал де Борд.
На этот раз он даже не попытался склонить своего арестанта к сотрудничеству. Палачи грубо подхватили Вивьена под руки, и он, сколько хватило его иссякших сил, попытался сопротивляться, но все попытки были тщетными. Он обратил внимание на посеревшее лицо Ренара, который не решался столкнуться с ним взглядом. Не укрылось от него и раскрасневшееся от злобы в свете настенных факелов лицо де Борда.
«Это конец…» — сокрушенно подумал Вивьен. Ему отчаянно захотелось завопить от страха и признаться во всем, в чем его подозревают, но он каким-то чудом заставил себя промолчать.
