Надежда империи

Сердце ее застучало взволнованно и гулко, как перед первым испытательным полетом.

— Простая оболочка из ткани не годится! — выпалила она. — Она должна быть легкой, негорючей и еще...

Трактирщик развернулся и подал ей руку.

— Я знаю. — усмехнулся он. — Я-то знаю. Мастер не знает. Вот ему все и объяснишь.

В дальнем углу зверинца было тихо и безлюдно, дети шумели где-то далеко возле клеток с ногорукими — забавными зверюшками, завезенными с Южных островов. Она настороженно разглядывала странное существо в кустах. Существо настороженно разглядывало ее.

— Это кто? — с опаской осведомилась она.

— Рогач, разумеется.

— Рогачей не существует! — ляпнула она. — Они из легенд!

— Сама ты из легенд! — укоризненно сказал трактирщик. — Рогуша, ты слышал, что мелет нынче глупая молодежь?

Рогач покосился на девушку и явно согласился, что да, молодежь — глупая.

— И вообще по виду это самый обычный гигантский горный олень, ныне полностью истребленный! — упрямо сказала она.

Что верно, то верно, истребленный, — вздохнул трактирщик и положил тяжелую ладонь на холку рогачу. — Только у меня и остались. Ну, может, в горах за хребтом еще несколько найдется. Звезда рогачей давно закатилась. А ведь когда-то степняки на рогачах смели непобедимые "бронзовые" легионы Дансера Первого...

— На рогачах? — недоверчиво переспросила она. — Верхом? Это вряд ли. Очередная легенда! По данным ученых, рогачи не приручаются. Потому и истребили. Агрессивны и непредсказуемы.

— Что да, то да, — снова вздохнул трактирщик. — Не приручаются. С ними надо договариваться. Лучше — дружить. Как с людьми. Рогуша, отвезешь эту глупышку до перевала? Понятно, что хамка, но она ж девица, с них половинный спрос. Зато посмотри, какие стати! Легкая, но сильная! А плечи?! Спортсменка!

Рогач скептически посмотрел на нее, потом на трактирщика.

— Ради меня, — сдался и признал очевидное трактирщик. — Ну, самка моя, что непонятного?

Рогач вздохнул и повернулся к девушке боком.

— И сына зови! — строго сказал трактирщик. — Я пешком, что ли, за вами пойду?

Рогач снова вздохнул. И внезапно затрубил, громко и повелительно, она чуть не подпрыгнула.

Рогачи бесшумно двигались по тропе сквозь мелкий горный лес, словно плыли в переплетении света и теней. В просветах далеко внизу проглядывала цепочка накопительных прудов горнопромышленного района, дымы из многочисленных труб белесыми хвостами тянулись вниз по ущелью согласно местной розе ветров.

— Что ж понизу по дороге не поехали? — насмешливо бросила она. — Или горная стража в промзону не пускает владельца "старых денег"?

— Пускает, — усмехнулся в бороду трактирщик. — И там придется побывать по делу, несущий каркас для твоего шарика заказывать будем, а нужные станки только в столярных цехах имеются. А для поездки именно здесь не одна причина, а несколько. Тихо тут и чисто, дышать легко. И лес примечательный. Рогачам есть что куснуть по дороге, веточку какую сорвать, и вообще полезно им копыта об горные камешки сточить, чтоб хромоту не заполучить. Еще — поверху путь длиннее, времени достаточно поговорить без свидетелей. Мы с супругой частенько тут ездили, до криков и хрипоты, бывало, спорили, до борьбы на куче листьев тоже частенько доходило, м-да... ну а все вместе это выражается коротко — мне так захотелось.

Она невольно представила, чем именно заканчивалась борьба на листьях, и жар ударил в лицо и по щекам. После дикого предложения трактирщика стать его женой мысли нет-нет да сворачивали на непотребные картинки. И когда она представляла, как жесткая борода мужчины тычется в ее лицо, ее передергивало от отвращения. Ну, не понравился ей этот похотливый мужлан, с первого взгляда не понравился! А вот Стрелков-Бессмертный — совсем другое дело...

— И чем этот лес примечателен? — буркнула она, чтоб отвлечься от неприличных мыслей. — Лес как лес, кривой да мелкий, как все горные леса. Обычнее некуда!

— Обычный, да, но скрыта в нем коренная философия жизни, — задумчиво сказал чернобородый. — Он вторичный, заметила? А когда-то здесь росли гиганты. От хвойного ковра и золотой коры светло было в лесу, как под открытым небом, а запах стоял такой, что голова кружилась. Но то давно было, на заре юности мира, и ушло безвозвратно... Свели те леса — на строительство домов, на корабельное дело, а остатки уж в топках мастерских дожигали. Но сила жизни берет свое, и лес поднялся снова. Не хвойный уже, мелколиственный да кривоватый, но поднялся. С густым подлеском, с лесными опушками, с купами ягодников и орешников. И в нем свое очарование имеется.

— Сведут! — убежденно сказала она. — Народу внизу вон сколько, древесина всем требуется!

— Сведут, — согласился чернобородый. — Где-то уже свели. Тогда зарастут склоны травой, и пойдут по ним овечьи да козьи стада, по весне полотнища цветов будут раскидываться до горизонта... и в том есть тоже свое очарование. А выбьют траву — сквозь камни голых склонов пробьются колючие лианы да кустарники, птицы в них загнездятся, засвищут под безбрежным небом, и в том тоже найдется свое очарование... Понимаешь? Человек убивает природу, а она снова и снова поднимается в соответствии со своей сутью. Меняется, преобразуется, но неизменно поднимается вновь. Есть законы жизни, а человек вон там, внизу, пошел против них, и, получается, против себя, ибо он тоже дитя природы.

Она презрительно усмехнулась. Картины, описанные трактирщиком, не нашли отклика в ее душе. Она — слуга и жрица прогресса! Она горнянка! Скопища промышленных цехов внизу — вот что радует ее по-настоящему и вселяет гордость за человечество! А цветочки и листочки — это... тупое обиталище для псевдов, тысячелетний сон разума!

— Не туда пошел человек, — пробормотал трактирщик. — На жадность повелся. Против своей природы пошел.

— Человек победит! — уверенно заявила она. — Природа — ничто перед мощью человеческого разума!

Трактирщик еле заметно улыбнулся.

— Победит, — легко согласился он. — Но ведь человек — тоже природа. С этим как?

Она зевнула, для деликатности прикрыв рот рукой. Эта тема ее не интересовала.

— А никак, — все же ответила она. — Ерунда это все и неважно. Прогресс — вот что важно. Поступательное и неотвратимое движение вперед. Несущее благо человеку. Встанут новые цеха заводов — и появится больше дешевых товаров, доступных даже самым бедным. Покатятся по рельсам паровые фургоны Стрелкова-Бессмертного — сократятся расстояния, торговля получит новые возможности и новые скорости, в итоге лучше жить станет всем. А полетят по небу мои воздушные корабли — границы вообще исчезнут, и весь мир будет подвластен человеку. И жить в этом мире человеку будет легко и свободно.

— Легко и свободно, говоришь? — с неожиданной язвительностью возразил трактирщик. — А врать-то нехорошо! Ученому человеку — вдвойне нехорошо! Вон она, твоя легкая жизнь, внизу! В тесноте и грязи рабочих бараков, в нескончаемом рабочем дне, в отупляющем труде на конвейере! Или не видишь в упор и видеть не желаешь? А ведь там в основном твой человек живет и будет жить, не в светлых аудиториях Горной академии!

— Да, но...

Она осеклась и сбилась с мысли. А ведь действительно, именно светлые залы Горной академии и саму себя она и имела в виду, когда так горячо говорила о прогрессе, точно угадал ненавистный трактирщик. Только что в том преступного? Человек думает и заботится прежде всего о себе, это естественный порядок вещей, так было и так будет, а рабочие сами виноваты, что живут в грязи и нищете! Она же захотела и выбилась в горнянки, в новом обществе всем этот путь открыт!

И вновь трактирщик точно угадал ее мысли.

— Не ври! — жестко пресек он. — Себе не ври прежде всего! Не для многих твой путь, для избранных! Для остальных твой прогресс — зло, и загоняют в него насильно разорением деревень! И к лучшему со временем не изменится, конвейер — он надолго пришел!

— Ты против прогресса, а я за, и закончим на том! — сердито огрызнулась она. — Скажи лучше, в чем у Стрелкова-Бессмертного ко мне интерес! Держать в неведении человека — тоже нехорошо, ученому так вдвойне нехорошо!

— Уела, — беззлобно ухмыльнулся чернобородый. — Совсем как Рей-рона когда-то! Так же с ней всю дорогу до крика спорили, и путь кончался внезапно, как и ныне! Приехали уже, девонька. Видишь селение на склоне? Нам туда.

— Стрелков-Бессмертный, — напомнила она упрямо. — Зачем я ему?

— Ну, это невозможно в двух словах изложить... ты историю мира как, хорошо знаешь?

— Пустое и ненужное знание, — честно сказала она. — Хуже твоей философии. Мне механика по сердцу.

— Тогда не смогу объяснить, без истории никак, — улыбнулся чернобородый. — Что касаемо механики — глупость великая твой воздушный шар. Гениальная, но глупость.

— Это почему? — вспыхнула она.

— А потому что не управляется. Без управления людям бесполезен. Ибо парусник на море и то управляется, а шар нет, летит по воле ветра. Но это можно исправить, если подойти с умом. Сделать жесткую, но легкую конструкцию в форме птицы, газом наполнить и хвост приделать. Вот о чем ты не подумала.

— Об этом я подумала, — угрюмо сказала она. — Крыльями кто махать будет? И как?

— Действительно гениальная, — с уважением покосился на нее чернобородый. — Кровь-то не водица, себя проявляет! А махать не требуется, планировать надо, как орлы делают. Правда, чтоб против ветра идти, движитель все-таки нужен. Но он есть у меня. Для своих нужд клепал, барахло полнейшее, но на первых порах пойдет. Здесь он, полевые испытания проходит подальше от любопытных, воду от родника поднимает...

Она стояла и смотрела на чудо технической мысли, затаив дыхание. Перед ней на грубом верстаке под навесом покоилось Совершенство.

— Двухтактный, на природном эфире работает, что из смолы местных деревьев добывается, и обороты невелики, но, если приделать винт через редуктор... — словно издалека доносился до нее голос трактирщика.

— У теплого воздуха подъемная сила невелика, — тихо сказала она. — Большой вес не потянет.

— То теплый воздух, — хмыкнул трактирщик. — А то газ-летучка. Есть у нас в степи неподалеку песок такой, при нагревании выделяет летучий газ. Очень летучий, теплому воздуху не сравниться. Собрать его и удержать, правда, та еще морока.

— Но ты сможешь?

— Не мог бы — не говорил, — снова хмыкнул трактирщик и откровенно глянул на нее. — Правда, и цена за него — не в хрусталитах цена.

— Не вижу поблизости охапок листьев, — криво улыбнулась она.

— Листья в этой борьбе не главное, — заметил трактирщик и подступил. — Далеко не главное.

— А что главное? — пропыхтела она, изгибаясь и из последних сил пытаясь вывернуться с верстака.

— Согласие, конечно.

Она дернулась еще пару раз, подумала — и сдалась.

26

Клочья пара весело вырывались из боковых патрубков и уносились в лазурное небо под ритмичный перестук колес. Первый Особый Их Императорских Величеств Прогулочный Поезд успешно совершал первую поездку от Северска до Пригорского промышленного района. Небольшой паровоз на экспериментальном жидком топливе резво тащил короткую вереницу разноцветных вагонов к синеющей на горизонте цепи гор. Поначалу резво, да. Но вот рельсы пошли на еле заметный подъем, и веселый перестук сменился деловитым пыхтеньем. Стрелков-Бессмертный озабоченно нахмурился. Сроки, проклятые сроки, все пришлось делать наспех, без обкатки и проверки! Как бы деловитое пыхтенье не сменилось катастрофическим свистом из разорванной магистрали, а то и взрывчиком! Коротка человеческая жизнь, и что делать? Приходится подстраиваться под чужие жизненные сроки! Все наспех, все бегом, лишь бы успеть воплотить самые насущные планы...

Стрелков-Бессмертный решительно накинул на плечи лабораторный халат, подхватил чемоданчик с инструментом и направился через вагон гвардейского караула к паровозу. Серьезные опасения внушал насос высокого давления на топливопроводе. Не обкатан, не проверен, как и многое из критически важного оборудования. Случись с ним что, и встреча носительницы древней императорской крови с местным правящим семейством накроется, как говорится, медным тазом. С соответствующим чистым звоном и оглушительным позором. А ведь он последние пару месяцев практически не спал, готовил эту встречу, он ради нее совершил столько необратимых поступков, что назад дороги не было. Только вперед. Что ж, зато есть великая цель и, следовательно, интересно жить.

Он успел в последний момент. Как раз когда помощник механика засуетился у регулировочных винтов, а главный механик чуть в топку голову не засунул в попытках понять, почему падает давление и уменьшаются факела нагрева рабочего тела. А что там понимать, и так ясно — прокладки вырвало! В очередной раз! Ну не успел он достать легендарно редкий сок-тягучку, а без него прокладки в агрессивных средах давление не держат!

Помощника механика тычком в сторону, руки заработали привычно ловко и быстро. Первым делом — переключить топливную магистраль на резервный ручной насос, поставить на него пару дюжих кочегаров, чтобы поезд пусть на пониженной мощности, но полз вперед. Затем снять злополучный насос высокого давления, а до него еще добраться надо сквозь переплетение невозможно горячих трубок и деталей...

— Капризный агрегат, господин мастер! — в итоге твердо сказал главный механик. — Капризный и ненадежный! На угольке привычней и безопасней получается.

И неодобрительно покосился на ряд бочек с топливом на грузовой платформе. Угольная пыль, копоть и сажа явно были главному механику больше по душе, чем чистота жидкотопливного двигателя.

— Скажи это императорскому семейству, когда им в окошко дымным шлейфом от паровозной трубы хлестнет! — желчно посоветовал Стрелков-Бессмертный. — Во время утренней семейной трапезы!

Главный механик только крякнул и отвернулся. А Стрелков-Бессмертный всерьез призадумался над вариантом с углем. Рельсовый путь так и будет идти на подъем до самого Пригорья, как бы не покатился Особый Императорский обратно в Порту задом наперед, вот будет смеху в столице! Тем более что вопрос на раз решался, в конце состава резервный паровозик на угле как раз для таких случаев прицеплен... Да, в гору лучше идти на двойной тяге. На всякий случай. И разводить пары лучше прямо сейчас, тем более что ветер благоприятный, дымы от состава будет относить далеко в сторону... Но путь к резервному паровозу ему внезапно перегородил гвардейский пост. Стрелков-Бессмертный недоуменно уставился на пшеничные усы гвардейца.

— Не положено! — твердо заявил караульный.

— Милейший! — напомнил Стрелков-Бессмертный озадаченно. — Я вышел оттуда стандартный час тому назад, при тебе!

— Не положено! — повторил гвардеец и положил руку на рукоять сабли.

Стрелков-Бессмертный презрительно покосился на парадную железку, гвардеец напрягся и невольно отступил на полшага. Ага, понимает мерзавец, что загородил дорогу лучшему фехтовальщику Северной империи, способному уделать парочку таких гвардейцев голыми руками не особо напрягаясь. То есть вариант с внезапным кретинизмом охранника отпадает, военный четко осознает, в каком мире существует и на кого посмел задрать лапу. Тогда что?