«Наше наступление на восточных высотах центрального сектора добилось важных успехов, но не смогло достичь всех поставленных целей… Поэтому мы решили продолжать выполнять задачи, предусмотренные для второго этапа нашего наступления: продвигать наши линии выхода в атаку и окружения, улучшать наши позиции и занимать новые; постепенно еще больше усиливать нашу хватку, чтобы полностью перекрыть пути подхода подкреплений и снабжения… использовать траншеи, которые будут выдвигаться вперед, пока не коснутся линий противника, тактику «грызть врага по кусочкам»».
Каждое утро новые аэрофотоснимки и карты рассказывали историю этой техники осады. Истребитель-разведчик «Биркэт» из 80-й заграничной разведывательной эскадрильи низко проносился над лагерем и сбрасывал для де Кастра сумку, с официальной корреспонденцией, почтой для войск и расшифровкой аэрофотоснимков и карт, демонстрирующих кажущееся неудержимым продвижение системы траншей противника по всей долине.
Вторник — пятница, 6 — 9 апреля 1954 г.
6 апреля был днем подведения итогов. Картина была не из приятных. Боеприпасы для артиллерии сократились до 371 снаряда калибра 155-мм, 7500 снарядов калибра 105 мин и 1500 120-мм минометных мин, то есть примерно столько, сколько артиллерия Дьенбьенфу выпускала за одну ночь достаточно серьезного боя. Больше не осталось мин, которые можно было бы установить перед тыловыми опорными пунктами, такими как «Югетт-1» или недавно организованный ОП «Лили», выделенный из «Клодин-1», и недавно отрытая система блиндажей между «Югетт-5» и «Клодин-5». 7 апреля эту позицию заняли остатки 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров майора Николя. Также не было 60-мм мин для легких минометов передовых пехотных частей. Вечером 6 апреля в укрепрайоне закончились осветительные 81-мм мины. Поэтому легко представить себе отчаяние гарнизона, когда очередной рейс С-119, очевидно дезориентированный зенитками противника, сбросил свой груз из восемнадцати тонн гаубичных снарядов перед линиями коммунистов недалеко он Бан Ко Мой. На следующий день, пришлось организовать еще один прорыв пехоты, чтобы собрать, по крайней мере, часть груза. Фактически, потери боеприпасов в результате ошибок при сбросе стали настолько значительными, что один из офицеров Лангле предложил намеренно сбросить паллеты с боеприпасами, содержащими заминированные снаряды. Они, будучи заряженными в гаубицы противника, заставили бы их взорваться, что, учитывая, насколько они были неуязвимы для контрбатарейного огня французов, несомненно, привело бы к большим потерям, чем от французской артиллерии и могло бы помешать в дальнейшем Вьетминю использовать неверно сброшенные снаряды. Эта идея так и не была принята Ханоем, который не хотел отвлекать скудные возможности снабжения для подобных не опробованных экспериментов. По всей вероятности, некоторые из планировщиков опасались, что боеприпасы предназначенные для «неправильного» сброса могут с безошибочной точностью попасть внутрь Дьенбьенфу и подорвать артиллерийские орудия французов.
Не считая изолированного гарнизона ОП «Изабель», который на 3 апреля насчитывал 1613 человек, основной гарнизон в Дьенбьенфу теперь сократился до пяти десантных батальонов, ни в одном из которых (за исключением 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, получившего еще 177 бойцов) не было более 300 человек; двух батальонов Иностранного легиона, общей численностью около 600 человек; и ненадежные остатки подразделений тай и североафриканцев, в общей сложности менее 2600 пехотинцев. Фактически, эти крошечные силы пехоты все еще удерживали периметр протяженностью почти десять километров, а также защищали более тысячи раненых и 2200 военнопленных коммунистов, содержащихся в лагере. Эти войска также охраняли «Нам-Юмских Крыс», дезертиров и разоруженных горцев-тай до конца битвы. В дополнение к нехватке хорошей пехоты, Дьенбьенфу также продолжал медленно истекать кровью из-за нехватки специалистов. Битва поглощала с невероятной скоростью артиллеристов, экипажи танков, корректировщиков и радистов. В 19.30 6 апреля Дьенбьенфу запросил трех командиров танков, двух танкистов-наводчиков, одного водителя и одного радиста.
Даже в этот спокойный день не обошлось без волнительных минут, так как в этот день в Дьенбьенфу приземлился последний самолет. Это был разведывательный «Кузнечик», «Моран-500» из 23-й группы артиллерийских наблюдателей, базирующихся на лаосской взлетно-посадочной полосе Мыонгсай, примерно в 120 километрах на юго-восток от Дьенбьенфу. Крошечные разведывательные машины из алюминия и ткани 21-й и 23-й групп наблюдателей французской армейской авиации продолжали летать над полосой зенитной артиллерии противника, чтобы предоставить минимум информации для артиллерии Дьенбьенфу, которая не имела наблюдательных пунктов с момента потери французских позиций на высотах. Поскольку за появлением невооруженных «Кузнечиков» над полем боя, обычно следовал более точный огонь французской артиллерии, они стали приоритетной целью для зенитного огня противника. Именно 21-я группа потеряла семь самолетов в Дьенбьенфу и еще шесть в результате диверсионного рейда Вьетминя 7-го марта на французскую авиабазу в Кат-Би. Многие из ее пилотов теперь летали на самолетах 23-й группы. Таким образом, сержант Рибьер, пилот из 21-й авиагруппы находился за штурвалом «Кузнечика» и летел с артиллерийским наблюдателем Шуе де Ла Местри, из 23-й авиагруппы. В этот безоблачный день зенитный огонь противника был чрезвычайно редким, и возможно, пилот «Кузнечика» стал слишком самоуверенным и снизился ниже, чем следовало; внезапно, маленький самолет оказался в окружении черных клубов разрывов зенитного огня коммунистов, за которым последовали трассирующие пули крупнокалиберных пулеметов. Через несколько секунд Рибьер сообщил, что де Ла Местри тяжело ранен, и он попытается совершить аварийную посадку в Дьенбьенфу. Быстро снижаясь, самолетик почти вертикально устремился к земле, и начал свой короткий посадочный вираж на южном конце полосы. Спасательная команда из подразделения ВВС бросилась к самолету, в надежде спасти не только экипаж, но и машину, но было слишком поздно. С безошибочной точностью орудия коммунистов уже переключились на свою излюбленную мишень и начали кромсать самолетик в клочья. Лейтенант де Ла Местри погиб на месте, но сержанта Рибьера извлекли из-под обломков живым. Через несколько минут «Кузнечик» яростно пылал.
За пределами Дьенбьенфу переговоры с Соединенными Штатами о крупной операции по бомбардировке войск, осаждающих Дьенбьенфу забуксовали (см. главу 9) и генерал Наварр теперь начал разрабатывать план диверсионной операции из Лаоса в направлении Дьенбьенфу, предназначенной, если уж не удастся прорваться к осажденным войскам, по крайней мере, отвлечь от них части дивизий коммунистов, окруживших долину. Наварр решил доверить эту операцию командующему французскими войсками в Лаосе, полковнику Буше де Кревкеру, старому специалисту по Индокитаю, с почти двадцатилетним опытом службы в стране. Новая оперативная группа должна была состоять из трех батальонов, усиленных рядом французских диверсионных групп. Когда Наварр разговаривал с Кревкером на авиабазе Сено в южной части Лаоса в 13.00 6 апреля, он не питал особых иллюзий относительно ее успешного завершения, но приказал начать ее 13 апреля. Ее кодовое название должно было быть «Кондор». Кревкер, кстати, переводится на английский как «Разбитое сердце».
Необычное затишье в Дьенбьенфу продолжалось 7 апреля. Все больше и больше траншей теперь появлялось вокруг ОП «Изабель». Их пришлось снова зачистить в дорого обошедшейся контратаке с рукопашной. На «Югетт-2» произошла еще одна незначительная катастрофа, в виде дезертирства того, что оставалось от 12-й роты 3-го батальона тай капитана Гильмино. Гильмино был ранен несколько дней назад, после чего горцы почувствовали, что их узы верности французам разорваны. Для них война была очень личным делом: они сражались за Гильмино, а не за какое-то абстрактное правительство в Сайгоне (городе, о котором они никогда не слышали), или в абстрактной войне между «свободным миром» и «коммунизмом». К счастью, «Югетт-2» еще не был на линии огня, и хотя люди дезертировали с большей частью своего личного оружия, ситуация была быстро взята под контроль. Капитан Бизар и его маленькие крутые вьетнамские десантники из 1-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона, окружили и разоружили оставшуюся часть роты, отправив ее присоединиться к «Нам-Юмским крысам». Те, кто остался добровольцами, были переведены в артиллерию. Смешанные с африканскими орудийными расчетами, они больше не могли причинить вреда.
В 10.50 де Кастр отправил краткий личный запрос в Ханой: «У меня на руках 60 раненых коммунистов. Могу ли я вернуть их врагу?» Действительно, проблема раненых коммунистов в руках французов была дополнительным крестом, который должен был нести гарнизон. Вопреки практике 1961-1967 годов, когда обе стороны действовали так, будто не существовало правил ведения войны и конвенций об обращении с военнопленными, как французы, так и Вьетминь, предпринимали некоторые усилия для ведения войны в рамках, по крайней мере, некоторых гуманитарных правил. Следовательно, Ханой не возражал против того, что бы де Кастр направил радиосообщение противной стороне со следующим текстом:
«Командующими осадными силами Народной армии. Мы сообщаем вам, что двадцать ваших раненых будут доставлены на носилках в Бан-Бан сегодня вечером в 22.00. Люди, которые придут за ними, должны быть без оружия. До полуночи в этой зоне не должно происходить никаких боевых действий или стрельбы.»
Передача состоялась. Когда французы с носилками во главе со старшим сержантом прибыли в Бан-Бан, там в полной тишине стояла с носилками группа бойцов Вьетминя. Не обменявшись ни единым словом с французами, вьетнамцы забрали своих раненых и исчезли в ночи.
Учитывая этот опыт, 9 апреля де Кастр отправил пленного офицера Вьетминя под белым флагом во главе небольшой колонны грузовиков с оставшимися ранеными коммунистами. Конвой дошел до позиций противника в 800 метрах к югу от «Элиан-2». Аванпост противника пропустил офицера Вьетминя, но французских медиков и их раненых подопечных оставили ждать на открытом месте, в тишине и неприкосновенности. Когда офицер Вьетминя не вернулся и стало ясно, что со стороны коммунистов никто не придет за оставшимися ранеными, французы также вернулись на свои позиции. Позже, той же ночью пришло радиосообщение со стороны противника:
«Мы получили ваше сообщение о раненых. Мы ожидаем указаний сверху и надеемся, что сможем дать вам завтра точное время для встречи. Командир полка Народной армии, к востоку от Дьенбьенфу».
Командование Вьетминя предложило произвести обмен ранеными, при этом раненые французы должны были быть оставлены в двух километрах к северу от ОП «Доминик», в то время как пленные коммунисты будут доставлены к югу от ОП «Клодин». Возвращение французских раненых в Дьенбьенфу, хотя и понятное с точки зрения человечности, конечно, свело бы на нет все надежды на разгрузку переполненных госпиталей внутри осажденного укрепрайона. И все же с этим нужно было смириться. Однако после французской контратаки на «Элиан-1» 10 апреля, верховное командование Вьетминя кратко проинформировало де Кастра, что дальнейшие обмены не состоятся. По воспоминаниям Лангле, именно де Кастр в конце концов отказался от альтернативы — просто оставить раненого коммуниста в определенной точки на ничейной земле — из страха, что коммунисты намеренно оставят их умирать без помощи. В любом случае, быть раненым в Дьенбьенфу было незавидной судьбой. На стороне коммунистов раненым приходилось несколько дней тащиться пешком и получать скудную медицинскую помощь. У Вьетминя был только один настоящий хирург, доктор Тон Тат Тунг и шестеро не слишком хорошо обученных практикующих врачей, чтобы позаботиться о нуждах почти 50 000 человек. На французской стороне было девятнадцать врачей и построены удивительно хорошие операционные, но раненым приходилось сталкиваться с неопределенным по длительности пребыванием под огнем в подземном блиндаже, с возможность быть убитым или снова раненым снарядами коммунистов, лежа в госпитале.
8 апреля капитан Бизар и его небольшая рота из 5-го вьетнамского парашютного батальона вернулись на «Югетт-6», чтобы сменить капитана Мино и его смешанную роту из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка. Мино и почти все остальные офицеры в ротах II/1 RCP (лейтенанты Сюбрежис из 4-й роты, Шардини из 2-й и Рюйтер из 3-й) были ранены во время контратаки 5 апреля. Однако Мино остался на своем посту. Небольшая группа Бизара была усилена в течение дня другой сводной ротой, собранной из подразделений 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, под командованием лейтенанта Франсуа. И все же, было похоже, что Вьетминь устал от лобовых атак на «Югетт-6». Вместо этого аэрофотоснимки, сброшенные на следующий день, показывали, что противник прокладывал ряд траншей по обе стороны от «Югетт-6» с очевидным намерением отрезать эту позицию.
Инициатива в следующем раунде битвы принадлежала не Вьетминю, а скорее неукротимому майору Бижару. В связи с неожиданным выживанием гарнизона в Битве за Пять холмов и ОП «Югетт», генерал Коньи теперь был согласен с выброской в Дьенбьенфу еще одного воздушно-десантного батальона, но только после того, как еще раз попытался заменить некоторыми из своих менее желательных вьетнамских частей оставшихся элитных десантников. Де Кастр, или Лангле за подписью де Кастра, в 09.25 9 апреля отправил короткую телеграмму непосредственно Наварру: «Ждем обещанный (Вами) 2-й парашютный батальон Иностранного легиона, а не 1-й вьетнамский парашютный батальон. Предотвратите это мошенничество».
Ходили слухи, что двое командиров батальонов бросили жребий за честь первыми прыгать в Дьенбьенфу. Победил майор Юбер Лизенфельт из 2-го парашютного батальона Иностранного легиона.
Уверенный в получении подкреплений, 6 апреля Бижар принял решение отбить ОП «Элиан-1». С «Элиан-1» в руках Вьетминя, остальные позиции на холмах были почти непригодны. Никто не мог передвигаться по «Элиан-4», не будучи немедленно обстрелян отборными меткими стрелками, засевшими на «Элиан-1». Даже винтовочные гранаты летели в окопы днем и ночью. Бижар, его люди из 6-го колониального парашютного батальона и одна рота из 5-го вьетнамского парашютного батальона, жили как троглодиты в узких щелях и похожих на могилы ячейках. Вечером 8 апреля Лангле одобрил план Бижара. В ожидании одобрения своего старшего командира, Бижар (копируя методы противника) приказал своим людям рыть ночью штурмовые траншеи от «Элиан-4» в направлении «Элиан-1». Чтобы не выдать надвигающуюся атаку, Бижар решил начать артиллерийскую подготовку с собственных 81-мм минометов и 120-мм минометов лейтенанта Аллэра. Вдобавок, каждая 105-мм гаубица во всем Дьенбьенфу, двенадцать в самом Дьенбьенфу и восемь в ОП «Изабель», откроет огонь по «Элиан-1», выпустив 1800 выстрелов за десять минут. Минометы будут вести непрерывный заградительный огонь в двадцати метрах впереди первой волны пехоты, а артиллерия будет вести огонь в опасной близости, от сорока до ста метров, впереди французов. Но это было еще не все. Как только начнет действовать артиллерия, оставшиеся четыре танка, выстроенные на дороге ниже «Элиан-4», накроют вершину холма «Элиан-1» огнем прямой наводкой, как и «четыре-по-пятьдесят» из ОП «Ястреб-перепелятник». Наконец, шесть пулеметов и двенадцать автоматических винтовок, установленных на «Элиан-2», будут прижимать все, что еще движется на вершине «Элиан-1». Бижар намеревался сохранить людские ресурсы, которые он не мог позволить себе потерять, за счет большой, хорошо нацеленной огневой мощи. Фактически, силы пехоты, выделенные для этого предприятия, состояли из того, что осталось от 6-го колониального парашютного батальона. Это было немного, даже несмотря на то, что небольшое подкрепление, сброшенное с парашютами, позволило воссоздать три стрелковые и штабную роты (каждая из этих так называемых рот насчитывала всего восемьдесят человек). Все зависело от того, доставит ли Ханой резервный воздушно-десантный батальон.
