Штурм был назначен на следующий день — решено было начать в 10.00, чтобы дать возможность подошедшим частям отдохнуть после продолжительного марша, а экипажам провести осмотр и мелкий ремонт техники.
В 9.00 9 июня над городом появились штурмовики 8-й гвардейской шад — сметая баррикады бомбами и залпами РС. Заодно было пресечено и передвижение японцев по городу. Артподготовка свелась к расстрелу танками и самоходками зданий на окраине, превращенных в долговременные огневые точки. После этого в город вошли штурмовые группы — в первом эшелоне бойцы ШИСБр, во втором морские пехотинцы. Автоматчики и пулеметчики прикрывали бронетехнику от вражеских гранатометчиков (печальный опыт немецких и польских городов, где причиной немалых наших потерь стали немецкие фаустники, не был забыт — тем более, что немцы успели передать японцам технологии производства легких РПГ), тяжелые танки и САУ расстреливали предполагаемые огневые точки со средних дистанций, саперные танки расчищали завалы, огнеметные танки ОТ-54 выжигали позиции японцев на коротких дистанциях.
Японские ополченцы по уровню подготовки были где-то между немецким фольксштурмом и сформированными по тотальной мобилизации фольксгренадерскими дивизиями — но по фанатизму не уступали Ваффен СС. Именно в Тойохаре мы впервые столкнулись с японскими кесинтай — смертниками-противотанкистами, бросающимися под наши танки с минами и взрывчаткой. Вариантом этой тактики были длинные шесты с закрепленными на них кумулятивными минами — по сути, мало отличались от первого случая, поскольку для такого "копейщика" шанс выжить при взрыве в двух-трех метрах от себя мало отличался от такового при прыжке с зарядом под гусеницы. Помогало, что вся наша бронетехника имела противокумулятивные экраны — мы готовились к массированному применению японцами фаустпатронов. Но даже при этом, мы потеряли несколько танков подбитыми и сгоревшими. Японский же гарнизон погиб полностью. Кстати, численность его оказалась больше ожидаемого. Кроме двух батальонов 88й дивизии, в Тойохара оказался еще один, причем элитный батальон "рикусентай", "специальные морские отряды", морская пехота. Интересно, что по опросу после боя (с целью обобщения опыта), наши военнослужащие не заметили разницы между действиями ополченцев и отборных японских подразделений!
Командующий обороной Тойохары, командир 88й дивизии генерал Юхиро Минеки в плен сдаться отказался, совершив сеппуку. Однако он успел отдать бесчеловечный приказ, послав под советские танки отряд "гакутогию сэнтотай" — дети, в возрасте от 14 лет, вооруженные лишь палками, копьями и минами на шестах. Также, исключительно на японском командовании лежит вина за жертвы среди гражданского населения города. Советская сторона неоднократно предлагала японцам даже не капитуляцию — а временное перемирие, чтобы выпустить из зоны боевых действий мирных жителей. Однако же японцы отвечали стрельбой, даже по своим гражданским, кто пытался воспользоваться нашим предложением.
К 20.00 сопротивление японцев в Тойохаре прекратилось. Хотя одиночек, пытающихся стрелять из развалин, вылавливали еще сутки спустя.
Таким образом, к вечеру 9 июня (за семь дней, с начала операции), весь Южный Сахалин перешел под контроль советских войск. Не стало больше, отныне и навеки, никакого Карафуто, материального воплощения позора Николая II и его помощничка графа Витте-Полусахалинского. А был единый, русский, советский Сахалин — наша земля, возвращенная нашей стране доблестью и кровью наших воинов, умением наших офицеров, генералов и адмиралов, гением нашего вождя товарища Сталина!
Младший лейтенант Борисов Петр Алексеевич. Командир взвода, 10 ШИСБр. Записано после боя 9 июня. Тойохара, Южный Сахалин.
В Восточной Пруссии было хуже. Там или настоящий УР, все под землей, наверху лишь бетонные или броневые башни, с перекрывающимися секторами обстрела, и минные поля, и проволока, и рвы — и все продумано, увязано меж собой. Или лабиринт из траншей со схронами, и "кинжальные" огневые точки во фланг, и опять же, мины всех сортов. Или плотная городская застройка, где из каждого окна стреляют, из подвалов и подворотен, да еще и снизу, из канализации лезут. Правда, немцев шаблон подводил — все по похожим схемам строилось, одно увидишь, уже знаешь, где и что остальное. Но все равно, пока взломаешь, семь потов сойдет, и крови прольется — хуже всего, если придется к доту с зарядом ползти, да днем, а не ночью, как я когда-то на мосту у Мги, после того я из морской пехоты в "бронегрызы" и попал. Так верите ли, сейчас во Втором полку кореша встретил, Ваську Сметанина, с тех еще времен, с Ленфронта!
А у японцев — для нас терпимо! Дома хоть и капитальные, но всего в два, три этажа, и стоят не вплотную — можно развернуться. А баррикады и завалы из подручных средств — для нас это несерьезно! Конечно, зевать и ворон ловить было нельзя. Но ничего особо трудного тут не было.
Еще нам помогало, что у японцев не только станкачи, но и ручные пулеметы позиции не меняли, с одного места лупили, пока их не накроют! А мы — как приучены, по улице впереди танк-бульдозер, или огнеметный, за ним тяжелый ИС или самоходка, мы впереди вдоль стен бежим, и возле техники минимум четверо, а лучше, полное отделение, держат все сектора. И дворами кто-то тоже двигает — вот отчего работать не в плотной застройке, и когда кварталы правильной сеткой, это легко, прочесываем все как гребнем. Если из дома хоть один выстрел — огнеметом. Хуже, если тихо — тогда, как учили, внутри подозрительное движение или шум, сначала туда гранату, затем сами врываемся, в окна и двери, и разбираемся с теми, кто уцелел. Погано, что при этом мирняк японский тоже страдал, нам же не видно?
А как они против наших танков пытались, с палками, это смех один! У нас же против фаустников тактика была отработана, кому какой сектор держать, куда стрелять, как перебегать, кто кого прикрывает. А немцы под конец уже умели, сначала пулеметно-автоматным огнем нас прижать, а после фаустник высунется, и пальнет. И у них, кадровых, это тоже отрабатывалось до автоматизма — так что рубилово было лютое, кто кого! А тут япошки бегут, или с шестами наперевес, а на конце граната, или сам весь взрывчаткой обвязан — какие шансы так пробежать, под огнем нескольких АК с двадцати шагов? Да еще и орали, как намеренно нас предупреждая — бааанзаай! и бежит очередной придурок, выскочив из-за угла — обычно, больше трех шагов не успевал! Иногда и несколько бросалось, даже с разных сторон — результат тот же, нам этот фокус тоже от немцев был знаком, когда автоматчики с одной стороны бьют, нас отвлекая, а фаустник вылезет с другой. Так что каждый свой сектор держал, и реагировал, как положено.
Пробовали япошки и с прикрытием, один-двое с минами бегут, еще несколько стреляют. Так у них автоматов не было, а винтарь против АК накоротке не играет. И стреляли они плохо. У меня ощущение было — тыловые все, не фронтовики. Не умеют под огнем правильно держаться — когда надо, пригнуться, когда надо, бежать, когда надо, ползти. Даже те, кто кадровые у них, в форме и с оружием — но не фронтовики. Хотя с кем они тут воевали?
Японские снайперы? Да, были, которые с чердаков стреляли, или из окон, уже позади нас. Потому мы так все дома жестко и проверяли, благо гранат жалеть не приходилось, и огнесмеси тоже. Но вот настоящих снайперов, с оптикой, я не припомню — у всех, кого вблизи видел, обычные пехотные "арисаки". Потери от них были — но не скажу, что заметные. Зато японский мирняк таких вояк должен "благодарить" — за то, что мы стреляли по любому шевелению в окне. А крупнокалиберный на короткой дистанции даже кирпичную стену пробивает, а уж кто там за ней, солдат или гражданский, то уже после, похоронная команда будет смотреть.
Да, помню и одного придурка с фаустпатроном. Хотя было такое у них очень редко — вот я лично видел лишь один раз. Посреди улицы в рост встал, и целится, ну кто ж так делает, чудик — немцы обычно из-за угла старались. Мы влепили очередями, он и выстрелить не успел. Вообще, японцы вояки храбрые — иначе не решиться никак, в полный рост в штыковую на пулеметы идти. Но глупые — кто же сейчас в такие атаки ходит?
И сволочи к тому же. Я ведь видел, как звуковещательную установку подвезли, и передавали, по-японски, чтобы их мирное население выходило, не тронем! А они, в ответ, из минометов! И было ведь, после этого еще час до нашей атаки, и кто-то пытался к нам — и женщины, с детьми! А по ним свои же стреляли, а после добивали, палками — значит не солдаты, а "ополчение"? У фрицев было, что эсэс так же убивали своих, кто нам сдаться хотел — но немецкие же армейцы, а тем более фольксштурм в таком никогда замечены не были! А здесь, выходит, сволочи все поголовно! Ну и мы их тоже, в плен не особо старались.
Меня сам Смоленцев учил — который Гитлера брал! Так вышло, что он меня еще с Мги знает. Ну а в сорок четвертом, перед Одером, было у нас что-то вроде курсов, по обмену опытом, и там я снова слушал, как Смоленцев говорил — даже если враг будто бы сдается, сразу стреляйте, если вам хоть что-то покажется подозрительным. А у этих япошек подозрительным было все! Руки поднял — а вдруг у него граната за пазухой, как бы я поступил сам на его месте? О нескольких таких случая я слышал, когда именно так самураи поступали, и сам в клочья, и наших с собой. Так что мы чаще просто стреляли, и дальше шли — так спокойнее.
И помню, как в нашей роте танк подорвали. Японец мертвым притворился, а как Т-54 близко подъехал, то вскочил, и под гусеницу. После чего приказ передали — в трупы на пути стрелять тоже, если есть сомнение, что не дохлый. И я сам видел три раза — очередь по телу, и рвануло! Может и убитый лежал с зарядом, а может и впрямь, притворившийся нас ждал. Потому, всегда сначала стреляли, после разбирались — патронов было хоть залейся, и передвижные пункты боепитания позади, в БТР двое на патронных цинках сидят и магазины набивают, ты подбегаешь, пустые рожки им сбрасываешь, сразу берешь полные и снова в бой. Так что боекомплект не жалко, а помирать из-за японского упрямства совсем неохота!
Один лишь раз было — пожалели. На площади, большое здание (как позже оказалось, штаб), и перед ним толпа, даже не с винтовками, а с копьями из бамбука! Я смотрю — мелкие они какие-то, и в штатском, пригляделся, точно дети! Вроде, там один в форме был, наверное офицер, но нас увидев, сразу в дом сбежал. А эти остались.
Нет, если бы с той стороны хоть кто-то выстрелил... Мы ж только что из боя — смели бы всех, не посмотрев. Кто против нас с оружием — тот враг, пока не положил, и руки не поднял. А эти, малые совсем, мне показалось, лет десяти-двенадцати! Ну а копья — это разве оружие, против нас? Вот не захотелось — в таких, нам первыми стрелять!
Ну, я и вышел. По-японски не знаю — просто рявкнул на них по-нашему, брысь, пока целы! Так ведь поняли — палки свои побросали, и бежать! А я в дом тот вошел — не один, конечно. Не знал, что это штаб — а где тогда хотя бы часовой у входа? Хотя помню, там у двери винтовка валялась, брошенная. Ребята по первому этажу рассыпались, никого не нашли. А я с восемью бойцами, ну два звена, как по уставу положено, наверх. А там — мама дорогая!
Большая комната, на полу ковер, на стене портрет, наверное, их императора. И семеро японских офицеров, навытяжку. Смотрят на дверь напротив. На нас лишь обернулись, один говорит что-то по-своему, хрен поймешь! А ну хенде хох, суки! Поняли ведь! Сильно зол я был — это выходит, вы детей вместо себя умирать послали, а сами по-культурному в плен? Дальнюю дверь пинком распахиваю — там кабинет поменьше, и генерал, с тесаком в руке стоит. Я ему — брось железку! А он лыбится погано, и клинок себе в живот!
А из тех семерых я после узнал того, кто на площади был, с детьми. И просто, от души, дал ему в морду. Чтобы, если он схватится за саблю, что у него все еще на боку болталась, то с чистой совестью пристрелить гада, за оказание сопротивления. А он лишь утерся, и все! Шашку свою отстегнул, не вынимая из ножен, и передо мной на пол положил.
А еще, старший из офицеров какое-то слово сказал, вот выговорить не могу — но явно касаемо того, что на площади было. Что говорите, тащ батальонный комиссар, да, вроде это. И что оно означает?
-А это такая японская традиция. Когда самурай, потерпевший поражение, готовится к харакири — а в это время его друзья, или верные слуги, или даже жена с алебардой, защищают вход в дом, чтобы враги не могли помешать процессу.
-Это вместо того, чтобы все разом на врага, и жизнь свою продать подороже? Ну, дикари! И сволочи к тому же!
Накагава Садако, школьница, 14 лет, город Тойохара.
Как стало известно, что русские вторглись на Карафуто, нас всех мобилизовали. В отряде сначала было около 300 человек, все школьники старших классов, и мальчики, и девочки, командовал директор одной из школ, отставной офицер. Нам выдали бамбуковые копья, армейские ранцы, и отправили рыть траншеи и строить блиндажи, мы работали целый день, очень устали. Тут налетели советские самолеты, стали бомбить и стрелять, многих из нас, и солдат, убило. А после офицер погнал нас, с нашими копьями, в траншеи — сказав, что сейчас русские атакуют, и нам выпадет честь умереть за родную Японию. Но русские так и не атаковали, и мы провели в траншеях, вместе с солдатами, всю ночь, спать нам не позволяли. Утром появился другой офицер, он ругался с тем, первым, а затем приказал нам убираться в город, и поскорее, пока самолеты не прилетели снова. И мы едва успели уйти с холмов, как появились самолеты, и начали бомбить.
В городе мы пришли к штабу, потому что не знали, что нам делать дальше. Нас оставалось около сотни, хотя еще утром было больше — я не знаю, куда делись недостающие, наверное просто убежали по домам. Но мне некуда было здесь идти, я не из Тойохары, и никого тут не знаю. Из штаба вышел офицер, спросил кто мы, узнав, ругался, велел ждать. И мы ждали так весь день, о нас вспомнили лишь к вечеру, велели выдать немного риса, а то мы ничего не ели вторые сутки.
Спали мы тут же, под открытым небом, на голой земле. Утром самолеты летали уже не над холмами, а над городом, бомбили и стреляли, нам было страшно, но мы не знали, куда бежать, где безопасное место. Помню, как у штаба собирались какие-то отряды, и уходили, и не возвращались назад. А самолеты проносились над самыми крышами, и это было очень страшно!
А потом мы увидели, как на улице, отходящей от нас, вспыхивают дома. Все ближе, и ближе — и слышен был шум танков, и стрельба. Тут из штаба вышел офицер, и сказал, что пришел и наш час умереть за Японию — и помните, что истинный самурай не оставит своего господина даже перед армией демонов из ада. Эти слова, из кодекса бусидо, мы слышали не раз от своего учителя. Тогда мы были горды, что нас считают — "среди травы цветы, среди людей самураи". Сейчас мы поняли, как это страшно, ведь самураю нельзя бежать с поля боя! Нас будут убивать — и пошли мне Аматерасу быструю смерть, а то мой брат Итиро, воевавший в Китае, приезжая на побывку, рассказывал, что они делали со сдавшимися врагами, включая женщин и детей! Таковы жестокие законы войны, жизнь побежденного не стоит и горсти пыли. Но я ведь не мужчина-самурай, мне простительно бояться боли и смерти!
