Сколько времени я провалялся? Подбираю валяющиеся среди прочего хлама на столе карманные часы и, прищурившись, разглядываю циферблат. Ого, как я и думал — уже далеко за полночь. Третий час идёт. Значит, время для позднего ужина настало. Тем более, на кухне много листочков, которые можно терзать своими параноидальными выводами и мыслями.
Кое-как поднявшись на ноги, пошаркивая по линолеуму ногами, от внутренней скопившейся усталости, прикладываю пальцы к глазам. Честно говоря, мне даже не хочется думать. Слишком много всего на меня свалилось. И, главное, никак не хочет отпускать. Предательства, смерти, постоянные хождения в Тени. Нет бы просто запустить какую-нибудь старую игрушку на компьютере и посидеть спокойно. А потом поспать, без всяких снов, и проснуться бодрым и полным сил. Почему это настолько нереально, а?
Добравшись до кухонного стола, я уныло подвигаю к себе один из ещё не исписанных листов и начинаю записывать, продолжая дымить сигареткой. Во-первых, на бумагу ложится вывод о том, что именно моя Алуайа меня предала и зачем-то стравливает с Кланом, для нашего взаимного самоуничтожения. Если виденное в Тени должно трактоваться именно так. Но простора для толкований не остаётся.
Во-вторых, мне совершенно непонятно за что она решила меня предать. Лишь она, из всей моей родни, сохраняла мне полную верность и ценила нашу древнюю дружбу. Только пару недель назад она вытаскивала, пыталась, по крайней мере, из этой отвратительной истории с сектантами и мстящим Кормато...
В-третьих — как? Как она могла создавать големов? Как она могла связываться с моим кузеном, говорить с ним по мобильному 'устройству связи', как выражался мой покойный страж —
если она не имеет тела
?
Записав всё это, я обессиленно роняю голову в подставленные ладони и смотрю на столешницу. Крошки, кстати, надо бы смести. Почему мне ничего никогда непонятно? Могут ли карты дать хоть какой-то ответ? Пожалуй, надо собраться с силами, откинуть навалившуюся на меня тяжёлую мизантропию и заняться поиском этих самых ответов. Прямо сейчас.
Прошаркав ногами по полу, снимаю с холодильника мешочек с Таро и, отодвинув весь хлам в сторону, выкладываю карты на стол. Перетасовав колоду, вынимаю одну и гляжу на смотрящих на меня 'Влюблённых'. Интересный ответ на мой толком не сформированный, но очевидный мысленный запрос. Вроде как, это означает, что за всем стоит Алуайа. Прямой вопрос — прямой ответ Старшим Арканом. Но с другой — противоречие. У 'Влюблённых' слишком позитивный контекст в данном случае. 'Мир, дружба, морковка'. Она подставляет меня — любя? Или как? Надо сделать полный расклад.
Тщательно раскладываю карты по столу, рубашками вверх. Завершив это действо, переворачивая их, не удерживаясь от удивлённого вздоха. Нет, карты часто отвечают Старшими Арканами... Но чтобы все девять карт в готовом узоре...
И теперь бы понять. Что-то сейчас я не могу уловить логической связи. Кроме одного — Алуайа на все то процентов связана с происходящим. И, при этом, она не питает ко мне злобы, ненависти или желания убить, совсем наоборот — как и всегда она испытывает ко мне самые позитивные чувства, которые возможны для древнего существа, не имеющего возможность воплотиться.
Странно. И, есть у меня смутное подозрения, что уточнения не слишком помогут. Не могу врубиться. Сокрушённо вздохнув, складываю карты в колоду и убираю в мешочек. Надо поесть, попить кофе. Позвонить своим, узнать когда там назначено прощание с Иваном. Заодно, выяснить скоро ли вернётся супруга.
Как плохо, что ничего не получается понять своим излюбленным и простым способом. Опять наощупь. Как и с девочкой... Кстати! Есть ли связь? Сколько я об этом думал, и чуть не забыл спросить.
Вновь схватив Таро, делаю несколько быстрых раскладов, любуясь на череду Старших Арканов подряд. Судя по всему, здесь работают не банальные щиты и барьеры, но некие следы, запутывающие правду и ложь. Но главное — понять можно. Связь есть. Мало того, всё происходящее завязано на несостоявшуюся жертву недобитых нацистских преступников. Вокруг неё целый тугой узел противоречий, которые разрешатся так или иначе. Пока весы замерли в ожидании. Понять бы ещё, что именно творится... Но мой кузен охотится в первую очередь за ней. На нём паутина полулжи, навешенной кем-то для сокрытия правды — гораздо слабее. Конечно же, он не давал своего согласия на своё сокрытие... Значит и установленная
дамой
защита — слабее.
И ещё — вновь выходит некий предатель из моего редеющего за последние недели окружения. Как бы существующий, но при этом и нет. Как такое может быть? Он ещё не решился меня предать? Раздумывает над предложением? Или его вынудят некие обстоятельства? Не могу понять, снова!
Да что ж ты будешь делать. И кто может меня предать? У меня и знакомцев-то из-за событий нового времени, так сказать, становится всё меньше. А если перебирать всех? Попытаюсь. Вываливаю на стол карты. По одной на каждого моего приятеля или товарища.
Глухо. Нет ответа. Что ж, пора сворачивать оккультно-шпионскую деятельность. Всё равно ничего толком я не добьюсь. Где там моя пицца? Пока я чертыхаюсь и мрачно разогреваю полуфабрикат, мои мысли тоскливо вращаются вокруг новой загадки. И — даже не одной.
* * *
Вытаскиваю зубами сигарету из пачки, отворачиваясь от промозглого ветра, кидающего в лицо противную мелкую морось. Пытаюсь прикурить, щёлкая колесиком, но ветер тушит огонёк. Вторая же рука безнадёжно занята зонтом, подрагивающим под порывами воздушной стихии.
Отвратительная погода и настроение — аналогичное. Наконец, удаётся на секунду поймать тут же потухшее пламя и сделать несколько быстрых и глубоких затяжек, чтобы раскурить цилиндрик, плотно набитый табаком. Во рту почувствовался чуть горчащий дым, и с тихим треском сигарета начала тлеть.
Оборачиваюсь обратно, лицом к могиле. Всего десяток человек вокруг. Все кто близко знал Ивана. Двумя компаниями от могилы — слева и справа. Слева я и мои знакомые. Магический фронт, блин. Справа — его знакомцы по бизнесу, которых ни я, никто другой из наших практически не знали. Незнание это, впрочем, было взаимным. Знакомцы из той компании что справа все как на подбор. Тихие, на лица надвинуты кепки или шляпы, руки в карманах джинсов. Понятно, через них же он крутил свои мутные схемы, в том числе и по реализации товара, который удавалось раздобыть у меня и уже моего, 'левого' круга, его общения.
Из всех них я знаю только одного — его зовут Елисей. Бизнесмен, через склады которого он прокручивал свой товар. Я даже более-менее в курсе их расчётов. Ещё бы, Ели (он предпочитает, как я понял, именно такое сокращение своего редкого имени) обращался ко мне пару раз, по совету Ивана, чтобы узнать о 'проблемных точках', как он выражался. Ничего интересного — взаимоотношения с налоговой, органами, партнёрами и врагами по его бизнесу. Явно отдающему полулегальностью. Ну, мне-то что? Ответил, получил деньги. Один раз выпил за знакомство.
Все стояли молча, глядя на свежую землю, укрывшую гроб. Надо кому-то что-то сказать, ведь так? Никто не хочет? Может быть, мне выйти, речь сказать? А то совсем напоминает какой-то дрянной фильм про итальянскую мафию...
Только я делаю было шаг, как выходит Ели и, удержав зонт от порыва ветра, поморщившись, начинает говорить.
Говорит он верные вещи. Они были бы приятны Ивану. И как умело он обращает все скользкие моменты в описания его достоинств. Заодно, хотя и все присутствовавшие были в курсе, естественно, обходя и подробности его занятий. Слушаю его краем уха, раздумывая. Какая всё же страшная смерть... Даже не хочется представлять как это произошло. Подробности рассказа о его кончине, свидетелем которой была Артамонова, напрочь отбили мне аппетит на неделю, как минимум.
Затягиваюсь поглубже, задержав воздух в лёгких. Никотин всасывается в кровь, вновь разгоняя мысли. Они как раз сидели, выпивали коньячок и обсуждали важный вопрос — за сколько он возьмёт новые штуки, которые в процессе своей работы... скажем так... нашла Артамонова. Как всегда торговались долго, ожесточённо, с жестикуляцией и закатыванием глаз. Когда внезапно Иван, начав было подносить ко рту новую рюмочку с огненным напитком, закатил глаза уже по настоящему. И из его рта хлынул поток жёлто-бурой гадости.
Артамонова, к её чести, пыталась его откачать. Как обычными средствами, так и своими колдовскими штучками, у неё богатый репертуар. Но, как она успела рассказать: 'удар был такой силы, что мне нечего было латать, жизнь просто вытекала из него'. Удивительно, по её словам, было то, что он продержался так долго, целых полчаса. Да ещё и постоянно держался за одно из колец, снятых им с верховного магистра той самой секты.
Смерть взяла своё, когда он просто захлебнулся той жижей, что выходила из его нутра через горло. 'Скорая', приехавшая через часа полтора только развела руками, списав всё на необычное отравление.
Интересным было другое. То, что лежало у меня в кармане. То самое кольцо, которое он не отпускал даже после своей смерти, держа его мёртвой, какая тавтология, хваткой, всю свою агонию. Перед тем, как окончательно отдать концы, он успел шепнуть Артамоновой: 'передай его Ярту... Он поймёт — зачем... В коробочке! Обязательно...'. Больше он сказать ничего уже не смог, начав биться в припадке.
Собственно, наша общая подруга и коллега, вырвав, после непродолжительной борьбы, из его холодных пальцев кольцо, кинула его в найденную у него в квартире маленькую чёрную лаковую коробочку, обшитую изнутри бархатом, и передала мне.
Я честно разглядывал, очень аккуратно, кстати, не прикасаясь, а то мало ли что будет, некромантский перстень. Но единственное что смог обнаружить — удивительно повышенный фон энергий в нём. Решив, что изучу подробнее после его похорон, я упаковал его обратно и отправился на кладбище.
Теперь же, пока Ели рассказывал нам о том, каким хорошим человеком был покойный, и что у него никогда не было врагов и конкурентов — умалчивая только о том, почему их не было — я продолжал размышлять над кольцом. Переключившись в иной вид зрения, скольжу взглядом по могиле, тут же отмечая странность. Под землёй, там, где должен быть гроб, отмечался слишком высокий энергетический фон для хранящейся внутри пустой оболочки. К тому же, странно искажённый, как будто чем-то порченый. И от него исходила некая пульсация, как-то связанная... с кольцом! Я кидаю взгляд вниз, на слегка топорщащийся левый карман своего плаща и вижу аналогичную пульсацию в перстне. Интересно... Не зря, ой не зря, Иван так цеплялся за эту штуку. Наверняка что-то придумал. И у меня даже есть подозрение — что. Потому что все эти пульсации, фоны, перстни, тем более некромантские, мне кое-что напоминают... Очень сильно напоминают. Остаётся только ещё раз изучить в спокойной обстановке колечко и вспомнить что именно.
Но ладно, пока надо отдать дань памяти ему по-житейски. Поднимаю глаза, глядя на могилу. Ели завершает свою речь и, развернувшись, кидает на свежую землю несколько белых лилий, на мгновение поклонившись ей.
Это его и спасло. Но это я понял гораздо позже.
Ад разверзся. Огонь, дым, чьи-то вопли, я лежу, уткнувшись носом в грязь и ощущая дико вспыхнувшую боль. Чей-то непонятный крик: 'Муха!'. Треск. Огня или разрывов? Ничего не могу понять, начиная скрести пальцами размякшую землю, приподнимаю голову. Сквозь дым я вижу разбросанные тела. Кто-то стоит на коленях. Внезапно слышится снова тот самый треск и голова человека окутывается туманным облачком крови и ещё чего-то.
Один из знакомцев Ивана вскакивает на ноги, выхватывая откуда-то из-под плаща ствол и раздаются новые щелчки. Он метит куда-то вглубь кладбища. Пытаюсь сфокусировать зрение в том направлении, дёргая головой, чтобы мир вокруг перестал плыть. И вижу как два человека выходят из-за деревьев. У обих в руках... Автоматы, да. Такие, похожи на 'Калашниковы', которые я видел на фотографиях, только короткие. Вслед за ними идёт некий человек, закутанный в чёрные одежды.
Стволы автоматов чуть опускаются, и друг Ивана судорожно вздрагивает, валясь в грязь. Как я мог этого всего не почувствовать?! Мыслей нет, они лихорадочно исчезли, в неестественности происходящего. Инстинктивно ползу за ближайшую могильную плиту, пытаясь всё же придумать план спасения.
Мокрой гусеницей чуть высосываюсь, чтобы разглядеть происходящее. Чтобы как раз увидеть, как ещё один знакомый нашего покойного друга из 'правого ряда' падает, как подкошенный. Его, видимо, срубило очередными выстрелами. Кто-нибудь жив? Кто может нас спасти? Кручу головой. Тела, тела... По-моему, в основном, из тех, что 'по бизнесу'. Прямо на свежей могиле лежит Ели, мне кажется, что он ещё пытается пошевелиться.
Остальные где?
Как будто откликаясь на мои мысли, я слышу чей-то дикий рёв. Бандиты (а кто это может быть ещё?) резко разворачиваются. Я тоже верчусь, оскальзываясь по холодной жиже, чтобы видеть происходящее из своего формального укрытия. И вижу апокалипсическое зрелище. Двухметровое нечто, в грязных обрывках, с рыком бежит на неприятелей. Стволы их автоматов дёргаются. Снова этот резкий треск. Но фигура, в которой я, наконец-то, узнал Лёху, лишь слегка вздрагивает и совсем чуть-чуть притормаживает. Во все стороны летят обрывки и мерзкая требуха, Лёха же бежит, распахнув руки, как будто желая заключить их в объятия.
Человек, укутанный в чёрное, и стоящий за бандитами, даёт о себе знать выкриком на фальцете:
— В голову!
Враги поднимают стволы, но уже поздно. Лёха, вошедший в состояние смертельного берсерка, хватает один из автоматов и вырывает его из рук бандита, подавшегося вслед за своим оружием ему навстречу. Второй рукой он просто срывает его голову с плеч, издав новый, потрясший, как мне показалось, само небо, рык.
Пока голова летит в воздухе, переворачиваясь и роняя на землю струи крови, Лёха уже принимается за второго. Развернув ладони, он, если мне не изменяет зрение, просто пронзает его насквозь, насаживая себе на руки по локти.
Бандит орёт. Лёха рычит. Человек в чёрном подбегает к Лёхе сзади и в его руке мерцает сталь.
Я выдыхаю воздух, понимая, что это за человек и что зажато в его ладонях. Берсеркер стряхивает со своих рук тело извивающегося в судорогах врага, начиная разворачиваться к новому противнику. Но уже поздно. Металл входит ему в спину.
И Лёха, мгновенно замолкнув, тут же, сдувшимся шариком, мягко и быстро оседает на землю.
Понимая, что время пуль кончилось и вновь настало время магии, поднимаюсь на ноги, выплюнув из себя:
— Кузен! Алехандро!
Человек в чёрном оборачивается ко мне, опустив клинок. По нему стекают вязкие капли смоляной жидкости.
— Отступник... — Он всё также говорит фальцетом, ничего не изменилось. — Много же у тебя слуг. Было.
— Сопляк. — Выплёвываю я, делая шаг ему навстречу. — Сначала прятался за мамочку и выслуживался перед бабушкой. А теперь скрываешься за спинами братков.
— Зато я — следующий, кто будет править Кланом. А ты — никто.
