Ночные тени. Книга 1

Навь нервно грыз мундштук трубки, задумчиво глядя на умолкшего Кейна, который светло-голубыми глазами, резко контрастирующими с тёмной шевелюрой, вновь глядел сквозь иллюзию комнаты, увязая где-то в глубине наполненных рваными сполохами огня и чёткими тенями зеркалах.

Потихоньку все стали отходить — рассказчик из Кейна получился довольно проникновенный и выразительный. Даже перед моим внутренним взглядом предстала живописная и жутковатая картина. В ушах, словно всё ещё звучало похожее на далёкий родник журчание его плавной, неторопливой и насыщенной оборотами речи. Под кистью Люцифера... Демону бы это понравилось.

Мерный стрекот посетителей вечера казался однообразным и скучным после услышанного. Духота словно вытекала из зеркал — это начало меня донимать. Слушать стихи, которые отличались от произведений леди Ады только степенью экспрессивности и откровенности, стало уже скучно. Кейн, сам того не подозревая, стал доминантой вечера и его кульминацией — оставалось теперь только дождаться медленного окончания встречи.

Подойдя к балкону, я от безделья поискал, чем бы заняться — на широком подоконнике, за одним из полотнищ шторки валялись несколько разбросанных ветром листов бумаги, карандаш и ластик. Выбрав среди листов относительно чистый, я сел на подоконник, закинув ногу на ногу, и стал покрывать его аккуратными штрихами. Скрытый шторой от находящихся в комнате и невидимый с балкона, я собрался мирно переждать вечер у Ады и после поспешить к Рону, чтобы разобраться наконец с Соласом. Подозрительно это было — вдруг его украли, или ещё что-нибудь сделали — мальчишка-то вряд ли ещё что-то умеет стоящее, чтобы эффективно защититься.

Балконная дверь хлопнула — Ада и Донахью вышли подышать свежим воздухом и переговорить наедине. После десяти минут экспрессивного монолога девушки, изредка прерываемого робкими репликами племянника Эвы, они ушли, и почти тотчас же их место заняли Кейн и юноша в гриме и официальном костюме. Они не спорили, скорей уж наоборот...

Под серым грифелем появился образ девушки, которая приснилась мне сегодня — чернота, диск луны, тонкий силуэт и серые зубья скал в завитках колдовской воды. Закрытые глаза... Плавный изгиб шеи... Я аккуратно штриховал, чуть касаясь пальцем бумаги, чтобы грифель мягче и тоньше распределялся по её поверхности.

Балкон опустел — и под гомон и редкие смешки слышно было и стрекот сверчка высоко на чердаке, и хриплую перекличку укладывающихся спать где-то на деревьях неподалёку серых ворон. Моё отсутствие посчитали скромностью, и даже некоей холодностью — но Навь, знающий, где я, дал обществу понять, что виконт всё ещё с ними — из-под шторки виднелись носки сапог. Сам ночной, кажется, устав сдерживать смех, и заинтригованный моим поведением, под хмыканье своего друга направился к балконной двери. Со стороны дивана послышался ехидный шёпот Стоуна:

— Проветриться решили, друг мой?

Уже отогнув шторку, Навь чуть повернулся назад, ответив таким же тоном:

— Да, запах разложенья Талии уже невыносим...10

Ночной нырнул в прохладную, полную дуновений воздуха с улицы, темноту рядом со мной. Я повернул лист так, чтобы рисунок нельзя было увидеть. Навь невозмутимо исчез за шторой, обошёл меня и вновь попытался разглядеть набросок. Я со всем возможным высокомерием и холодностью смерил его взглядом с ног до головы, и прикрыл бумагу одной рукой. Навь даже не обратил на бессловесную тираду ни малейшего внимания. Отвернувшись от него, я соскользнул с подоконника и встал лицом к балкону, прикрывая собой уже не серебристо-белый, а покрытый узором рисунка листок.

Карандаш в возне выпал, укатился в сторону по ковру, и я вздрогнул, когда он хрупнул под ботинком стоящего за моей спиной существа. Мимо виска мелькнуло что-то призрачно-белое и расплывчатое — листок с силой дернули, чуть не оторвав от него кусок, и Навь с тихим хмыканьем помахал шуршащим трофеем, словно довольный маленький ребёнок после потасовки за игрушку. Я обернулся, готовый высказать этому ночному всё, что о нём думаю. Мне и так нечасто удавалось порисовать, и к тому же я не любил показывать и отдавать свои наброски кому ни попадя — учитывая, что в них вкладываешь, это может оказаться опасным для создателя.

Навь вглядывался в рисунок — от недавнего веселья не осталось и следа. Зелень глаз заволокла чернота зрачка, выливаясь дальше, за радужку, и когда он поднял голову, на меня несколько мгновений смотрела из прорезей мертвенно-бледной маски темнота...

Сгребая одной рукой одежду на груди, ночной приподнял меня и с силой впечатал спиной в кирпичную кладку. Его глаза оставались всё так же черны, а темнота вокруг пошла тонкими трещинками, сплелась в кружево, как на окнах зимой — оно колыхалось, поднимаясь вверх, и расползалось по воздуху, на кончиках похожее на паутину, перенизанную чёрными тусклыми камнями. Бледный призрак почти полной восходящей луны за его плечом искажался, и порой исчезал в лоскутьях... этого...

Луна?!! Как он успел вытащить меня на балкон?!

Ажурная темнота росла в стороны, поднимаясь высоко в воздух — как причудливые...

Небо, передо мной истинный древний ночной, переживший Исход!!!? Кинжал наконец-то оказался в руке и замер, подрагивая на уровне его горла. Навь этого не заметил. Хриплым, сорвавшимся на шёпот голосом он выдавил, не пряча выскользнувшие из-за бледных губ кончики клыков.

— Где Она?!!

— Кто?!

— Она... Дара!!! — Навь медленно стал наклоняться к моей шее, игнорируя прижатый к вороту рубахи нож — лезвие прошло сквозь одежду и увязло — крови не было. Небо, да что это передо мной?!!

Холодное дыхание скользнуло по скуле и краю уха, затекая за воротник рубашки... Я передёрнул плечами, прижимаясь к стене.

— Дара... — прошелестел мне на ухо ночной и сбивчиво забормотал на нашем предисходном языке — настолько неразборчиво, что смысл слов ускользал — или у меня начала кружиться голова. До сознания дошло шипящим эхом только последнее слово. — Откуда?

— Сон, всё просто сон!.. — я с ужасом увидел, как отодвигается ночной, и его кровь стекает с лезвия ножа, закручиваясь тёмными паутинками в крылья. Зрачки собрались в две пульсирующие вытянутые нити, всё ещё вглядываясь мне в лицо, а потом он отпустил меня, отступая на шаг назад. Видно было, что руки у него дрожат — крылья исчезли, растворившись в воздухе, унесённые ветерками. Навь попытался что-то сказать, но не смог — обрывая пуговицы на вороте, он раздёрнул его, кажется, горло свело судорогой. Молча, он шагнул обратно в душную комнату.

Я, тоже испытывая сильное желание расстегнуть застёжки на горле, прислонился к перилам балкона, пытаясь восстановить дыхание. Прислушался к голосу, доносящемуся из залы — настолько тихому, что его мог услышать только я, и тот, кто стоял рядом с ним.

— Навь, что случилось?

Видимо, нечасто ночной позволял себе подобное, если его друг-шпион был настолько взволнован.

— Мне...лучше уйти...

— Да что с тобой такое?! — кажется, ночного пытались подхватить или придержать, раздался шорох ткани и скрип ботинок.

— Передай ему...что я...извиняюсь... — послышалось шуршание бумаги, и вокруг словно стало светлее.

Через минуту на балкон вышел распаренный, удивлённый и встревоженный Арктур. Протягивая листок с рисунком, он окинул взглядом мою фигуру, задержавшись на лице и чуть порванной на груди безрукавке. Ореховые глаза расширились, когда он подошёл ещё ближе — морок, похоже, слетел, и в пальцах я перебирал, забыв от шока, где я, и кто, нож. Совладав с удивлением Арктур протянул мне злополучный рисунок со словами:

— Даниэл просил передать вам свои извинения, и вернуть вам это...

Я поглядел на листок, детально воскрешая в памяти лицо девушки. Брать его в руки больше не хотелось.

— Можете оставить его себе, или передать Навь. Мне всё равно. Простите, но я тоже вынужден откланяться, — скрывать, кто я такой, не имело смысла — даже если Навь и не просветил его насчёт моей не принадлежности к людям, после сегодняшнего сделать соответствующие выводы стало проще простого. Не таясь, я аккуратно поместил нож обратно в ножны, одёрнул одежду и молча вышел в залу. И только бледно-голубые глаза Кейна, похожие на утреннюю летнюю луну, скользнули за тенью моего морока к двери по зеркалам.

В "Золотом Усе" было омерзительно. Людно, даже в час ночи, дымно, накурено, с непрерывно наплывающим волнами смрадом капусты, пива и жареной селёдки. Но на второй этаж, где, по словам Рона, он принимал особых посетителей, я не поднялся — все слухи и сплетни, которые я вылавливал из окружающего шума и пьяных разговоров, витали только здесь. Данни мрачно глядел в пинтовую кружку с сидром — пиво я ему пить не позволил — кажется, его тут разбавляли, и не только водой. Сам же ограничился ею — притворяясь, что это бренди. Волнение, охватившее меня часом раньше, улеглось, и я снова был в привычно-холодной маске. Как то мне и подобает.

Конечно, я ожидал встретить в этом городе и всяческих полукровок, и двуликих, и ночных. Но чтоб такое... Как, как настолько древнее сохранилось?!! И что я смогу противопоставить его способностям, если вдруг наши интересы столкнутся? Стоящих за моей спиной соратников? Только прибавлю сложностей... Да и эти крылья... Не растёкшаяся по тонким струнам бытия аморфная сила, а часть самой сущности ночного, подвластная его воле!! И... как он сохранил свою личность, прожив столько лет? Столько... веков?!!

Не поспешил ли я с выводами о непричастности Навь к происходящему? Древние ночные, если мне не изменяет память, могли создавать сети-паутины.

Я вздохнул — логика была за то, чтобы считать Прядильщиком Навь, но внутреннее чутьё — против. Интуицию подкрепляли его непоследовательность и безалаберность. С такими качествами суккуба контролировать невозможно, а Нора Полет явно связана чьей-то нитью. И ещё эта самоуверенная девушка с Мерзостью? Что за странный план приводится ими в действие? Непонятно, хотя размах того, что уже случилось, впечатляет — в мирное время в Низине пропало около дюжины людей. Конечно, часть из них не что иное, как обычное в застольной болтовне преувеличение, но всё же... Дело серьёзное.

В любом случае, необходимо известить о Прядильщике моих, и спросить у Совета разрешения на действия по его уничтожению — то, что творится в Гатри, нам ни к чему. Возвращения мракобесных веков можно ожидать когда угодно — в конце концов, инквизицию возрождали и в этом столетии. А противник столь изощрённо таится, и всё ещё на шаг впереди... Проще уничтожить, чем приручить. Я глотнул "бренди", задумчиво глядя на летающую вокруг фонаря ночную мохнатую бабочку. В погоне за обманчивым светом она истощит силы и погибнет ещё до того, как взойдет истинное солнце. Совсем как большинство людей...

Посуда на столе звякнула.

— О-о?!!!.. господин Сен-Гильерн?! Не ожидал вас здесь увидеть!

Я вздрогнул от неожиданности. Выплетаясь из клубов густого табачного дыма, Навь тяжело опёрся правой рукой о столешницу так, что плеснула жидкость в кружках. Вид у него был невообразимый — растрёпанные волосы, мятый пиджак, который он небрежно придерживал рукой, перекинув через плечо, две верхних пуговицы на рубашке отсутствовали. Он успел где-то изрядно набраться. Выражаясь низким языком — надрался в дым. И это древний, могущественный ночной? Справясь с равновесием и мотнув головой, он проговорил заплетающимся языком. — Оч...оччень удивлен!

— Ага, я тоже, — негромко ответил я.

Навь, видимо, этого не расслышал, продолжив:

— И вам, и вашей лошадке! — переведя мутный взгляд на моего спутника, он поудобнее опёрся на стол, склоняясь к Данни и всматриваясь в безмерно удивлённое лицо. — А какая порода, прос... ите?

— Арабский хадбан, ассимилированный в Камарге, если вам это о чём-нибудь говорит.

— Ооо... — многозначительно прогудел Навь, разворачиваясь в мою сторону. Я невольно отодвинулся назад — от ночного несло не только спиртным, но и кровью, в равных количествах. Разительная перемена в его облике сделала сцену на балконе нереальной, словно тогда это был кто-то другой.

— Красивый конь... А какие выразительные глаза!.. Такой, наверно, и чашечку кофе в постель принесёт, — похлопав онемевшего от подобной наглости Данни по щеке, Навь выдал с пошлой ухмылкой, — и ночью холодной замёрзнуть не даст.

— Сударь! — я резко поднялся из-за стола. — За оскорбление моей чести и чести моего слуги требую удовлетворения!!

— Прямздесь? — дернув за уже разорванный ворот, он принялся, путаясь в собственных пальцах, расстегивать пуговицы на рубашке. Данни тихо икнул и пригнулся, взглянув на меня

— Сатисфакция, сударь!!! Дуэль! Надеюсь, эти слова вам знакомы? — я с трудом подавил раздражённое шипение.

— Вполне!.. Я даже смог бы их выг.. вывогравить.. выгворить!

— За мостом через Терновку в Низине. В семь тридцать утра. Сегодня. На шпагах, — я впился ледяным взглядом в хмельную зелень его ехидных глаз. Нет, право, как же хочется его прямо сейчас прибить!.. И плевать, что древний!

— О, шпаги.. — он рассмеялся, изобразив рукой что-то неопределённое и, скосив на меня взгляд, выдал. — Символично?... Да-а... пожалуй...

Не дожидаясь резкого ответа, ночной исчез, растворившись в полумраке и дыме. Чтоб ему споткнуться! Данни осторожно выглянул из-под стола.

— Да... а неплохо было бы.

— Это ты о чём? — настороженно спросил я, высыпая мелочь на край стола в уплату.

— Да так, забудь...

Только когда холодный воздух тронул мне лоб, я со стоном понял, что же натворил. Всё-таки, во мне оставалось ещё много мальчишеского. В дуэли не было смысла — я просто поддался эмоциям. Он ведь и сожрать может запросто!! Что же я наделал...

10. в др.греч. мифологии муза комедии вернуться