Прижав к груди тетради и не до конца осознавая, что происходит и что я делаю, я побрела по улице в противоположную от эпицентра сторону. Тут и там пошатывающиеся фигуры устремлялись в том же направлении. На мгновение мой взгляд выхватил неподвижно сидящую у стены женщину: ее стеклянный взгляд был устремлен прямо перед собой, она тихо поскуливала, а у ее бока заходился отчаянным плачем двух— или трехлетний мальчик.
Сознание у меня тогда действовало какими-то урывками. Уже позже я узнала, что неповрежденный, но раздраженный обстрелом Санду нанес удар по прилегающей территории — так же, как они били по боевым кораблям Стремительных в космических боях. Разница заключалась в том, что излучение, в которое их резонаторы пространства превращали вещество, в космосе бесследно уходило в окружающее пространство. Здесь же его поглотили окружающий воздух, земля и прочие предметы. Санду явно не атаковал в полную силу, иначе вы бы не читали мои мемуары. Однако даже того, что он сделал (вероятно, их аналог отмахивания от назойливого комара), хватило для взрыва, оцененного примерно в две килотонны. Дом Головешки и еще семь ближайших превратились в груды щебня, еще три десятка получили обширные повреждения. На счастье, ударная волна в значительной степени отразилась от зданий и ушла вверх, так что люди на улицах отделались контузиями и ранениями средней тяжести. Но хотя контузия куда лучше смерти, в тот момент она эффективно затуманила мне мозги настолько, что я перестала отражать действительность.
Когда я наконец смогла думать хотя бы в первом приближении связно, я брела по какому-то пустырю, а мне по физиономии били первые капли начинающегося ливня. Опять ливень, вяло подумала я, продолжая механически перебирать ногами. Не Сибирь, а тропики какие-то... Но падающая с неба холодная вода быстро привела меня в чувство. Я остановилась и огляделась.
Пустырь явно предназначался под стройку. Его обносил забор из ржавых жестяных щитов, недалеко сиротливо стоял экскаватор с такими же ржавыми облупившимися боками. Метрах в пятидесяти располагалось несколько вагончиков-бытовок. Все еще действуя, скорее, машинально, чем разумно, я добежала до них. Выбитая дверь одного из них болталась на одной петле, изнутри доносился отчетливый запах мочи и фекалий, но выбирать не приходилось. Тетради уже начинали намокать, как я ни пыталась прикрыть их своим телом.
Внутри стоял полумрак, хотя наваленную кучу в центре вагончика я разглядеть сумела. Помещение оказалось практически пустым, лишь по углам валялись опрокинутые сломанные стулья. Я без сил рухнула на пол в углу, оперлась о стенку и наконец-то начала думать.
Итак. Я снова одна, без связи, контактов и денег. Дом Головешки наверняка разрушен, туда возвращаться бессмысленно. Да и опасно: наверняка местность оцепили, меня мгновенно повяжут. Связаться с Головешкой или Петром в огромном городе нереально. Я — полубольная. Или по-настоящему больная: меня опять начало лихорадить, чихание все усиливалось, из носа текло. Выпитое обезболивающее перестает действовать, тело снова начинает ломить — возможно, не только из-за перетружденных мышц, но и из-за респираторной инфекции. Теплой одежды у меня нет, добыть ее негде, а ночью температура вполне может упасть до десяти градусов и ниже — я просто замерзну к утру. Наобум постучаться к кому-нибудь в квартиру? Даже если хозяева сумасшедшие и откроют, они сразу вызовут полицию.
А еще за мной охотятся не только чины, но и Санду. Интересно, кого-то другого они такой чести удостаивали? Или меня первую в Книгу рекордов Гиннесса заносить можно?
Ну и что в итоге? Сдаваться полиции и чинам? По крайней мере, меня запрут в теплой камере и дадут обезболивающее. Наверное. А может, просто отобьют почки.
За окном громыхало, холодный ветер заносил в дверь водяную пыль. Какое-то время я сидела неподвижно, привыкая к мысли о сдаче в плен и чувствуя спиной все более ледяную стенку бытовки. Привыкнуть, однако, не получалось: внутри свербела какая-то идиотская упрямая нотка, не разрешающая сдаваться вот так просто. В конце концов, я уже более терранских суток в бегах и пока не попалась. Можно побарахтаться еще. Вдруг да собью из молока масло и выберусь, как та лягушка?
Нужна помощь. Хоть какая-то. Петр вряд ли про меня забыл, нужно лишь как-то с ним связаться. Как? Он в авторитете, крышует оптовиков. О "Пожарниках" должен знать каждый дилер. Сейчас все попрятались по норам, но уже завтра они снова выйдут на улицы. Но не здесь, не в этом районе — здесь в ближайшее время будет роиться от ментов и мародеров. А может, и от спасателей: район явно элитный, сюда их могут и отправить. Значит, надо переместиться в другой район. Куда? Я понятия не имею, где именно нахожусь — где-то в южных районах, но Иркутск большой. Но не беда: выбраться в знакомые по прежней жизни места можно транспортом. Автобусы наверняка должны ходить. Нужно только выйти к остановке и поинтересоваться у местных, как доехать... куда?
В мои родные бараки, разумеется. Там все еще остаются люди, которые меня помнят и дадут приют хотя бы на ночь-другую. И даже дадут пожрать. Дядя Паша, Пашка Грызлов, например, он ко мне всегда покровительственно относился... хотя он уже сильно пил семь лет назад, как бы не спился. Или баба Нюра, которая меня подкармливала, когда родители умерли, наверняка еще жива. И там множество торчков, имеющих связи с дилерами. Через них можно связаться с урками и передать весточку Петру. В автобусе надо платить кондуктору наличкой, которой у меня нет, но как-нибудь прорвусь.
Ну, вот и план.
Гроза на улице стихала. Вспышки молний становились все реже и бледнее, гром откатывался вдаль. Стук дождя по крыше становился все слабее. Сегодняшняя гроза явно выглядела слабее вчерашней. Еще полчаса я сидела, сжавшись в комок и стараясь не провалиться в горячечный бред, в котором формулы дифуров причудливо мешались с воспоминаниями из прошлого. Пьяная мать, валяющаяся в отключке в углу комнаты в бараке. Пьяный же матерящийся отец, бухающий с дружбанами за колченогим столом. Мое инвалидное кресло на обледенелом углу улицы, в котором я прижимаю к груди учебник английского... нет, я не прошу милостыню среди торосов на тротуаре, а сижу в вонючем вагончике, прижимая к груди тетради. Интересно, что с ними станет после сегодняшних приключений? Текст на мокрой бумаге же расплывется...
Страшным усилием воли удержавшись на поверхности сознания, я поняла, что ливень кончился. Стук дождя прекратился. Я заставила себя встать, эротично постанывая и охая от боли во всем теле, и выглянула наружу. Небо затягивали тучи, стояли густые серые сумерки. В виднеющихся неподалеку черных прямоугольниках многоэтажках не горело ни одно окно, и ни один уличный фонарь не разгонял мрак. Вероятно, район обесточили намеренно. А может, короткие замыкания вывели электросеть из строя. В любом случае мне оно на руку — меньше шансов, что меня заметят неподалеку от места, где уже один раз засекли. Главное, не сломать ноги впотьмах. Я вышла из вагончика и, запинаясь, побрела через пустырь по раскисшей глине и лужам, в которых все время вязла и без того полуоторванная подошва сандаля. Тетради норовили вывалиться из ослабевших рук. Можно было вернуться в вагончик и оставить их там... вот только следующий же желающий использовать его вместо туалета израсходует их на подтирку задницы. А то, что не израсходует, изорвет в клочья и измажет дерьмом просто для развлечения.
И тут мне в глаза ударил луч фонаря.
Только тут я сообразила, что уже давно слышу легкое, едва слышное жужжание. Оно не походило на гудение турбин обычных ментовских дронов, а потому ни сознание, ни подсознание на него не среагировало. Небольшая черная тень спикировала с неба и зависла передо мной слепя прожектором. Я отпрянула, но безуспешно. Дрон без труда сократил расстояние и завис почти перед самым лицом.
— Гойда! — сказал приятный, но явно синтезированный женский голос. — Гражданка Чемерезова, говорит отдел специальных операций городского опричного управления. Ты задержана по обвинению в воровстве и угоне транспортного средства у дипломатического учреждения Чжунго. Прошу оставаться на месте. Через несколько минут прибудет группа, которая доставит тебя в изолятор для проведения доследственных действий.
— Я ничего не воровала! — отчаянно сказала я и тут же громко чихнула. Из носа выскользнула сопля, повисшая на верхней губе, что явно испортило впечатление от заявления. А может, и не испортило. Я попыталась смахнуть ее, но лишь размазала по руке. Теперь я не могла как следует взять тетради, чтобы не запачкать и их.
— Дипломатическое представительство Чжунго требует твоей передачи в их распоряжение. Не сопротивляйся, и тебе ничего не сделают. Опергруппа прибудет через десять минут. Предупреждаю, что при попытке бегства применю парализаторы.
Под брюхом дрона угрожающе щелкнул разряд между электродами станнера.
— За мной Санду охотится! Вам мало того, что он вам пол-района разнес? Хотите, чтобы с вашим изолятором то же самое стало?
После продолжительной паузы дрон откликнулся:
— Нам ничего не известно о твоей связи с Санду. Расскажешь следователю перед тем, как тебя отдадут косо... партнерам. Оставайся на месте. Они сказали, что после возвращения украденного тебя отпустят.
Я затравленно оглянулась. На сумеречном пустыре никого не было. Да и не стал бы никто вмешиваться в операцию задержания хоть ментов, хоть опричников. Рассчитывать на то, что с неба спустится Санду и снова шарахнет своим резонатором, не приходилось. Да и на открытом пространстве меня ударной волной просто размажет в кровавую кашу.
Не знаю, откуда у меня взялись силы и агрессивность — уже второй раз за два дня. Похоже, Терра начала плохо влиять на обычно пугливую и нерешительную меня. Неожиданно даже для самой себя я перехватила стопку тетрадей и с силой обрушила ее сверху на висящий на расстоянии вытянутой руки дрон. Я не видела ничего, кроме слепящего прожектора, но каким-то чудом умудрилась попасть, несмотря даже на начатый автоматикой дрона маневр уклонения. Дрон рухнул на землю, и его фонарь резко притух, перепачканный грязью. Турбины, в которые тоже попала грязь, возмущенно взвыли и заскрежетали. Наверное, он сумел бы выбраться и взлететь, но я уже обрушила на него сверху пятку и принялась ожесточенно его топтать, вбивая в болото все глубже и глубже. Разбить мне его не удалось — его наверняка делали в расчете на такое нападение — но его турбины заглохли.
— Не оказывай сопротивления, — раздался синтезированный голос. — Не оказывай сопротивления. Мы применим силу...
Я не стала слушать, а бросилась прочь, насколько позволяли темнота и полуоторванная подошва, которая на мокрой вязкой земле отрывалась все сильнее. Бежалось плохо, ноги не слушались, а в дополнение на меня напал новый приступ чихания. Потом сзади включился еще один прожектор, несколько секунд спустя — еще один, потом еще. Три дрона спустились с неба, окружив меня полукольцом.
— Гражданка Черемезова! — принялся увещевать все тот же синтезированный женский голос. — Прекратить сопротивление. Остановись. Мы применим парализаторы!
Я не обращала внимания. Сознание снова начало затуманиваться, и теперь меня волновали только ноги. Шаг, другой, шаг, другой, поднять ногу повыше, чтобы просящий каши сандаль не цеплялся за землю, и снова шаг, и снова... Пусть стреляют. Если меня возьмут бесчувственную, хотя бы перед собой стыдиться не придется за трусость и нерешительность. Но дроны не стреляли — вероятно, боялись ненароком убить, как это нередко случается со станнерами, если неверно рассчитать мощность разряда. А я относилась к разряду ценной добычи — за иной опричники не охотились. Голос умолк, и дроны просто сопровождали меня, отключив прожекторы. И понятно, почему: с такой черепашьей скоростью у меня не оставалось шансов убежать даже от пятилетнего ребенка, не то что от тренированных оперативников из группы захвата. Да и куда я могла убежать, обнаруженная и видимая как на ладони и через инфракрасные, и через обычные камеры?
С пустыря я выбраться сумела, пусть и ободрав руку, когда пролезала сквозь щель между ржавыми щитами забора. Я даже добралась до небольшого дворика между домами, заросшего кустами, покрытыми белыми цветами. И тут меня настигли. Два джипа с изображениями собачьих голов на дверцах, скрипя тормозами и сияя мигалками, влетели во двор, резко затормозили, и из них высыпало штук десять силуэтов, черных на фоне яркого света фар. Снова включились прожектора на дронах, ослепляя и не позволяя разглядеть окружающее.
— Гойда! — рявкнул грубый мужской голос. — А ну стоять! Стоять, манда рваная, я кому сказал?
Меня ухватили сильные жесткие руки, скрутили в три погибели, завернули руки за спину (тетради упали на мокрую траву газона и плиточный тротуар) и повели, а скорее поволокли к одной из машин. На запястьях щелкнули стальные кольца наручников, больно впившись в кожу. Ну, вот и все. Почему я не осталась на пустыре? Так только им работу облегчила.
И тут жесткие грубые руки внезапно меня выпустили. Раздалось несколько охов и всхлипов, а я начала падать на землю, тупо понимая, что из-за скованных за спиной рук сейчас врежусь мордой прямо в тротуарную плитку. Но не врезалась. Меня подхватили новые руки — не менее сильные, но куда более осторожные и предупредительные.
— Не вмешиваться! — властно сказал женский голос, но на сей раз куда более родной и знакомый, хотя мое сознание отказывалось его опознавать. — Отойти в сторону, живо! Я ее забираю.
— Кто ты такая, мля? — изумленно спросил тот же мужской голос, что приказывал мне остановиться. — Ты, в натуре, понимаешь, на кого катишь? Мы опричники! Я тебя щас пристрелю!
— Мне неинтересна ваша принадлежность, — холодно сказал женский голос. — Оксана Кобэтё является специальным консулом Конгресса Вольных Поселений внезов, а потому обладает дипломатическим иммунитетом на всей территории Терры. И даже в вашем болоте обладает.
— У меня приказ!
— Мне плевать. Я представляю службу дипломатической охраны КВП. На случай, если ты еще не понял, перед тобой находятся не люди, а экшн-дроны конкистадоров. Каждый из них способен порвать твою группу в клочья быстрее, чем ты пискнешь "мама!" Убрать оружие! Попытаешься его применить, и уже завтра тебя похоронят с почестями. А может и без почестей, чтобы дипломатический скандал не подогревать.
— Нам неизвестно ни о каких дипломатических статусах, — явно из динамика прозвучал новый голос, куда более благозвучный. — Я майор Стульцев, Федеральная опричная служба. Черемезова является гражданкой Русского Мира, а потому на его территории ее иные гражданства и статусы не учитываются. Она объявлена в имперский розыск, а потому мы ее забираем. Отдай ее группе захвата, иначе я прикажу применить оружие на поражение.
— Легко приказывать издалека, через дрона, майор, да? — с иронией спросила женщина. Кто-то невидимый подхватил меня на руки и держал на весу, но я видела лишь его силуэт с облаком непонятного цвета волос вокруг головы. — Не тебе ведь шею свернут, а твоим оперативникам. Только я что-то не вижу у них энтузиазма.
