Шляпа
Крокодил. Лиля чувствовала себя крокодилом — здоровенной, плоской, зубастой рептилией. Которая плывет в большом болоте и не имеет шансов на дружбу, любовь и вообще... того... небезопасный динозаврик. Вокруг люди — а она крокодил. И торчат над болотом глаза и нос. Где-то люди смеются, обнимаются, хорошо живут — а она плывет в большом болоте.
— Госпожа, поешь. Ты даже не завтракала...
Пшенная каша. Полезная. Слегка пригорелая. И-эх. Сержант Матызко, где ж тебя носит, когда ты так нужен?
Сержант Матызко был удивительно нескладным, длинноруким курносым уроженцем почему-то Вологды. Во время каникул второго курса, она взялась помогать маме в медчасти. А сержант... младший сержант взялся ее кормить. Человека менее похожего на повара она представить не могла — но вот сейчас она в полной мере оценила его старания. И, вероятно, чувства — потому что выжать из полевой кухни (и 'полевых' продуктов) 'супчик', который он ей таскал — это, как оказалось, надо было не просто суметь! Не стоило над ним посмеиваться. Вот конкретно сейчас его 'пудинг' не казался смешным. Но как было не хихикать?..
— Лешик, а чего ты в повара-то пошел?
— Я покушать очень люблю... — 'окал' сержант и уши его начинали пламенеть.
Смешной же. И-эх.
То-ли горячая все-таки каша, то-ли воспоминания, немного подняли Лилиан настроение. Путешествие оказалось... нудным. Свое первое путешествие Лиля боялась, нервничала, впервые плыла на парусном корабле — в общем, впечатления били ключом. Сейчас же оси равномерно поскрипывали, щеки пощипывал легкий морозец, пейзаж медленно сдвигался. Это ей надоело уже через два часа, а ведь кончался только третий день... Но даже верхом ей особенно ездить не давали. Поездки в компании здоровенных парней ей и с самого начала не казались романтичными, а уж сейчас — когда они постоянно осматривались и пересвистывались, удерживая ее в двойном ромбе и совсем были только физической разминкой.
Деревня. Семь-восемь десятков домов, выселки еще. Все спокойно — вернувшаяся пара разведчиков отчиталась ей и Лейфу.
— Госпожа, — обратился к ней Лейф. — Наверное, лучше тебе проситься на ночлег. Нас тут, наверное, не очень примут. Если что — мы вполне переночуем в лесу.
— Лейф, трое суток пути от моря!
Лейф глубоко вздохнул, готовясь к тяжелой работе, и Лиля решила, что это тоже развлечение — опять же, ей это намного легче.
— Хорошо, я займусь. Мне что-то не кажется, что вам надо в лесу ночевать!
Компанию ей составила пара ребят Антрела — они тоже были рады заняться делом.
Ну, деньги у них есть, так что вряд-ли это будет проблемой.
Оказалось — будет.
Тына вокруг деревни не было, но и на постой их не пускали. Им каждый раз предлагали что-то вроде 'Мы ж ето, вот у матушки Миты...'
— Госпожа, — тактично заметил ей один из сопровождающих. — Тебе, конечно, виднее — но господин граф бы тут точно не церемонился, а старосту заставил бы всех разместить... Тем более, что у нас — десяток оружных, что нам эти пентюхи?
— Может, нам еще тогда глашатаев разослать, чтобы уж точно было понятно кто едет? Но насчет старосты ты, пожалуй, прав.
Со старостой получилось еще хуже. Этот мужик, с носом-картошкой, в грязной овчинной 'душегрейке' с торчащими клоками шерсти и грязных — как это и назвать-то? — опорках вообще намекнул, что они смахивают на разбойников (и это при том, что он даже вирман не видел!). Но вот дамочку готов приютить.
— Da poshel ty, mu...ak — Лиля выразилась по русски.
Живи как хочешь, скотина, переночуем в лесочке. Погано, конечно, что и Ингрид придется так ночевать — но не сидеть же Лилиан в доме, а её людям — на улице?! Снаружи шел дождь. Лилиан решительно напялила сунутую ей когда-то шляпу и шагнула вперед.
— Госпожа!!! — истошно заорали сзади. — Дык я ж не знал!!! Мы ж мигом всех обустроим! Разом усе буит! Токо трошки обожди!!!
— Ты что, придурок, головой стукнулся?!
— Я ж не видал, госпожа, не сгуби — я ж просто не видал! Да рази ж я повитуху бы посмел под дожж-то!!! Не сгуби, госпожа, меня ж бабы на воротах за ..й повесят!
Вот так вот все просто. Повитуха. Интересно, как они тут заработали такой статус?
Через час, когда им уже нашли и конюшню с сеновалом для мужиков, и печку для Ингрид (вообще-то, её нашли Лиле — но она взбунтовалась, а злющая бабка с печкой глянув на 'рыбятенычка' её поддержала) и даже спроворили им какой-то каши, в дверь стукнулся и протиснулся плечистый, заросший до глаз сивой бородой мужик очень солидных для деревни лет и забурчал:
— Госпожа повитуха, дочка у меня, значит, того-этого...
— Чего 'того-этого'? Рожает что-ли?
— Дык нет, вот как-то оно не того, а наша-то, значит, вот... Уж погляди, так прям вот дочка.
Пришлось пойти. По дороге из бесконечных 'того-этого вот' удалось выяснить, что дочка беременна, муж ее застрял на ярмарке, и дочка, хоть бате вообще ничего не объясняли, перехаживала. И дела шли плохо. Местная повитуха ничего сделать не могла — причем настолько, что даже не брала никакой платы. Батя дочку любил и действовать начал сам.
— Ты каво привел?! — встретила его жена, но увидев шляпу сникла и забормотала что-то про травки, Альдоная и еще какую-то неинформативную ерунду.
— Воды мне теплой дай. И место освободи. Давай-ка ее посадим. — кивнула она Рагне.
Рагна, ухнув, сумела-таки посадить охнувшую бабу как надо. Здоровая, сильная, очень тяжелая крестьянка тоненько подвывала от боли и страха. Лиля промыла мыльной водой пах, тщательно протерла, сполоснула руки и начала осмотр. Увиденное ее не порадовало. Прослушивание пульса плода — не порадовало еще больше. Дела обстояли плохо. Еще не совсем, но уже почти.
— Так. — Лиля развернулась к отцу и матери. В углу обнаружилась местная повитуха — теперь Лиле уже было понятно, что это на ней напялено. — Врать не буду, дела плохие. Я не колдунья, не святая, чудес не совершаю. Кое-что сделать можно, но очень велики шансы, что мать мы потеряем. Слушаешь меня, мать?
— У-у-у!!
— Что могу: могу попробовать вызвать роды. Ты пробовать почему не стала? — обратилась она к коллеге.
Ответ был ожидаемым:
— Дык ведь а как жа?! Все в воле Альдоная!!!
— Все в его воле — а ты, значит, в его волю не входишь? Интересно рассудила. Я так понимаю, ты просто не умеешь. Значит, могу пробовать. Если не выйдет... Тогда, помоги нам Альдонай, буду чревосечение делать. Не ори! — рявкнула она разом и матери и дочери. — Живут с этим, дырок лишних не будет. Но дело непростое. Риск большой. Зачем говорю — чтобы потом не говорили, что я погубила. Могу не стараться.
— Ы-ыыыы!!! — завыла мать.
— Цыть, корова! — рявкнул мужик. — Делай, госпожа. Я за усё в ответе. Коли что — я и в петлю пойду, за никаким мне тогда того-этого и жизня. Делай. А ты молчи! — рявкнул он еще раз жене. — Толку-то с тебя и было — одна дочка!
— Батя, боюся я!!!
— Не боись, доча! Все в руке Его. Не оставит Он нас...
— Так. Все нервные — идите отсюда. — Лиля раскрыла саквояж и начала доставать инструменты. Рагна и Гудне без напоминаний стрясли с хозяев ветошь, поставили греться воду — богатый мужик, два котла нашлось — кого-то послали за свечами.
Пока они бегали, Лиля в уме прикидывала планы, вешала какую-то успокоительную лапшу на уши пациентке — даже и не узнала как ее звать-то — и молилась. Всем богам сразу, чтобы не пришлось действительно кесарить.
— Тебя как звать-то?
— Нута... — всхлипнула женщина.
— Горохова, значит.
— П-п-п-очему?!
— А горох такой есть. Крупный. Зовется — 'нут'. Только в этих-то местах для него холодновато, конечно. Так что, Нута, рожать будем? Или еще погодим?
— Как скажете... госпожа.
Вознеся какую-то смешаную молитву Альдонаю и Христу, Лиля проколола плодный пузырь.
Дальнейшее смешалось для нее в душный, тяжкий, выматывающий ад. Крик, боль, занудное молитвенное нытье 'коллеги'. Растянулось все почти до утра. Слава всем богам, обошлось без кесарева сечения, но пришлось делать разрез. Лилиан, конечно, сделала его с уверенным видом — но читать и видеть со стороны одно, а резать без страховки совсем другое.
Даже положив на грудь охающей Нуты огромного младенца, басовито 'мукнувшего' после шлепка, даже ушив разрез — Лиля не смогла избавиться от ощущения давящей, отупляющей усталости.
— Госпожа, — осторожно взяла ее за плечи Гудне. — Ты уже минут пять стоишь просто так. Пойдем, Рагна закончит.
— Да. — постаралась выдохнуть Лиля. — Да. Пойдем. Рагна, ты за пульсом следи. И скажи им, что никакой большой нагрузки минимум десятинку, и...
— Пойдем, госпожа. Она скажет.
На улице уже давно рассвело, дождь кончился и в весьма прохладном воздухе почти висели капли, так было влажно. Холодная тряпка тумана, прошедшаяся по лицу, немного прояснила Лиле сознание.
— И хвать она этой своею когтей-то!!! — 'конкурентка', собрав благодарных слушательниц у колодца, заливала им уши... Лиля, порывшись в саквояже, нашла что собиралась, решительно сунула Гудне сам чемодан, бесцеремонно распихивая баб, протолкалась к выступающей сбоку. Та и не заметила, пока Лилиан не ухватила ее за ухо зажимом
— Ай-й-й!!!
— Значит, — звучно сказала Лилиан приподняв ее за ухо, — Кузнец-ювелир Хельке Лейтц, из лучшей стали сделал по моему заказу этот вот зажим. Применяется он....
— Ой-й-й!! Душегубка, больно-то как!!!
— ПРИМЕНЯЕТСЯ, говорю, чтобы зажимать крупные сосуды, во избежание кровопотери. Освятил их и оставил знак Альдоная на них альдон Роман, лично. Чтобы, значит, в руках моих они не скользили, чтобы кровью мои пациенты пол не заливали, чтобы жили на белом свете ДОЛГО.
Лиля разжала зажим и дурища-повитуха рухнула на колени.
— А после того кузнец-оружейник первого ряда Нийт закалил этот зажим с должной молитвой, дабы укрепить его, как укрепляют звонкую сталь. Подмастерью не доверил. Все желающие могут поискать Мальдонаино клеймо на этой дуре. Коли найдете — будет хоть какое-то объяснение, почему ей проще было роженицу уморить, чем признать, что она не понимает что делать. Мое же мнение — клейма нету, дури вполне хватает. Все, я иду спать. Кто придет беса или еще чего выгонять из меня до вечера — пусть пеняет на себя.
Староста, подходивший с другого конца деревни, плюнул с досады себе под ноги. Вот ведь! Одна помолчать денек не могла, другая — обойтись без представления на всю деревню... Где повитуху таперича искать будем, а?! Дура, но была — а теперь что? кто к ней пойдет?! Одно слово — бабы!!!
На следующий день они собирались выезжать, когда к ним снова пришел отец Нуты. На этот раз за ним упрямо топал... н-да, рядом с этим дубом, обросшим черной бородой, одетым во что-то вроде армяка, он даже не казался большим.
— Вот, значит, того этого, ночью пришел...
— Я, это... значит... вот.
Мужик полез куда-то глубоко в армяк, достал чистую тряпицу, развернул и достал ажно целую корону. Лиля как-то подсчитала, что корону она зарабатывала за 10 минут. Если считать еду и сон.
— Работник твой бывший, что-ли? — спросила Лилиан, уже немножко представлявшая себе местную жизнь, глядя на не очень-то довольное лицо тестя.
— Работник... — тяжело вздохнул мужик. До сих пор, очевидно, не очень одобрявший зятя.
— Оставь себе. Лучше ткани какой-нибудь кусок найди, если есть.
Они пришли еще раз через час, принес действительно какой-то кусок ткани. Лиля, которой как раз Лейф подставил руки чтобы сесть в седло, кивнула ему и выехала.
— А это кто-ж такая? — спросил все-таки любопытный староста. — Никак, столичная повитуха, знатных дам, значит, пользует?
— Подымай выше, мужик — вполголоса сказал ему один из людей Антрела. — Графиня Иртон. Свечку Альдонаю поставь, так твое дочке свезло.
— А чой-то она?!
— А то. Полтора года назад для неё самой такой графини не нашлось. Бывай, староста.
Часа через три, когда Лиля вернулась на свое место в фургон, Ингрид спросила:
— Госпожа, а почему ты не взяла корону? Девочки сказали, без тебя у его жены шансов-то не было.
— Потому что, — процитировала Лилиан старшего хирурга своей "ГКБ намба". — Если брать за то, что на тот свет не пустил — потом можно и не расплатиться.
Потемки чужой души
Невысокий, плотный человек, лет пятидесяти, одетый недешево — но и неброско, дворянин без колец на крепкой каурой кобылке ехал во главе небольшого конвоя из пяти тяжело нагруженных возов и конной полусотни без знаков отличия.
Ни возницы, ни всадники почти не разговаривали, не требовалось им и согласовывать действия по охране — все делалось как-бы само собой.
Человек во главе каравана не выглядел каким-то особенным. Плотный, сероглазый, с темно-русыми и уже солидно присыпанными сединой волосами, с округлыми чертами лица и недлинными усами. Опытный человек, правда, отметил бы для себя что замени пару деталей в одежде, в манере себя вести, и его можно было бы счесть дворянином, купцом, чиновником, мастером. Но пока — дворянин, без знаков отличия, небогатый — но и не бедствующий.
В первом поясе патрули и секреты проверяли только подорожную. С ней все было в порядке, караван продолжал двигаться вперед. При въезде во второе кольцо дворянин отъехал на пять минут в сторонку со старшим поста, и караван снова проследовал дальше. У первых крепостных ворот он достал золотой медальон.
— Может, с Вами пойти? — тихо спросил старший его конвоя.
— Тебя не пустят. Кстати, не дергайтесь если я не выйду — это бесполезно.
— А они ВАС смогут не выпустить?
— Еще как смогут. Ричард — не Эдмон. Если впустил — то значит очень даже может и не выпустить. Но человек он, в принципе, не злой — так что вас, скорее всего, не тронут. И заплатят.
Разговоры на этом прекратились.
В замковом дворе к нему сразу подошел незнакомый офицер с перевязью Первой Роты и, не называя имени, попросил 'проследовать'. Проследовал. Повороты, коридоры, галереи — посты, чиновники... Некоторых он знал. Не всех. 'Своих' офицеров и сержантов он не увидел.
Очередной пост пять человек, за поворотом. Двое с арбалетами — один впереди, один сзади. Офицер — раньше он его видел. Но представлен он не был. Проход перекрыт.
— Можем ли предложить Вашей Светлости оставить на хранение оружие?
— Да. — на стоящий стол он сложил шпагу, кинжал. Офицер не сдвинулся с места.
— Все оружие, Ваше Сиятельство. — Он достал и засапожный нож, снял верхний пояс, оставил и плащ.
— Этот сверток Вы желаете пронести к Его Величеству?
— Да. Прошу ознакомиться. — офицер развернул кожаный лоскут и осмотрел содержимое.
Стальная полоса-накладка, замок, стремя, ворот для натягивания тетивы. Офицер не позволил себе осмотреть подробнее — а насчет замочка-то руки у него чесались, чесались...
— Более не задерживаем. — офицер вежливо показал направление к очередной двери.
В небольшой проходной комнате со столом сидел Туми Ланье. Вечный и неизменный. Он вежливо встал, вышел из-за стола и поклонился. Перекрыв вторую дверь.
— Господин Ланье.
